262Подставленную бочку. Промокший и озябший герой наш ни о чем

не думал, как только о постели. На крыльцо вышла какая-то жен-

щина, проводила его в комнату. Чичиков кинул вскользь два взгля-

да: комната была обвешана старенькими полосатыми обоями; карти-

ны с какими-то птицами; между окон старинные маленькие зеркала

в виде свернувшихся листьев; за всяким зеркалом заложены были

или письмо, или старая колода карт, или чулок; стенные часы с

нарисованными цветами на циферблате... Он чувствовал, что глаза

его липнули, как будто их кто-нибудь вымазал медом. Минуту спус-

тя вошла хозяйка, женщина пожилых лет, в каком-то спальном чеп-

це, надетом наскоро, одна из тех матушек, небольших помещиц,

которые плачутся на неурожаи, убытки и держат голову несколько

набок, а между тем набирают понемногу деньжонок в мешочки,

размещенные по ящикам комодов.

Чичиков извинился, что побеспокоил неожиданным приездом.

— Ничего, ничего, — сказала хозяйка. — С дороги бы следовало

поесть чего-нибудь, да пора-то ночная, приготовить нельзя.

Чичиков поблагодарил хозяйку, сказавши, что ему не нужно ни-

чего, чтобы она не беспокоилась ни о чем, что, кроме постели, он

ничего не требует, и полюбопытствовал только знать, в какие места

заехал он и далеко ли отсюда к помещику Собакевичу, на что старуха

сказала, что и не слыхивала такого имени и что такого помещика

вовсе нет.

Оставшись один, он не без удовольствия взглянул на свою по-

стель, которая была почти до потолка. Когда, подставивши стул,

взобрался он на постель, она опустилась под ним почти до самого

пола, и перья, вытесненные им из пределов, разлетелись во все

углы комнаты. Погасив свечу, он накрылся ситцевым одеялом и,

свернувшись под ним кренделем, заснул в ту же минуту.

№ 19

Мы стояли в местечке Н. Жизнь армейского офицера известна:

утром ученье, манеж; обед у полкового командира; вечером пунш и

карты. В местечке не было ни одного открытого дома, ни одной

невесты. Мы собирались друг у друга, где, кроме своих мундиров,

не видали ничего.

Один только человек принадлежал нашему обществу, не будучи

военным. Ему было около тридцати пяти лет, и мы за то почитали

его стариком. Опытность давала ему перед нами многие преимуще-

ства. К тому же его обыкновенная угрюмость, крутой нрав и злой

263Язык имели сильное влияние на молодые наши умы. Какая-то таин-

ственность окружала его судьбу; он казался русским, а носил иност-

ранное имя. Некогда он служил в гусарах. Никто не знал причины,

побудившей его выйти в отставку и поселиться в бедном местечке,

где жил он вместе и бедно и расточительно: ходил вечно пешком, в

изношенном черном сюртуке, а держал открытый стол для всех офи-

церов. Правда, обед его состоял из двух или трех блюд, приготов-

ленных отставным солдатом. Никто не знал ни его состояния, ни

его доходов, и никто не осмеливался о том спрашивать. У него во-

дились книги, большею частью военные, да романы. Он охотно

давал их читать, никогда не требуя назад, зато никогда не возвра-

щал хозяину книги, им занятой. Главное упражнение его состояло в

стрельбе из пистолетов. Стены его комнаты были все источены пу-

лями, как соты пчелиные. Искусство, которого он достиг, было

неимоверно, и если б он вызвался пулей сбить грушу с фуражки кого

б то ни было, никто б в нашем полку не усомнился подставить ему

своей головы.

Разговор между нами касался часто поединков. Сильвио (так на-

зову его) никогда в него не вмешивался. На вопрос, случалось ли

ему драться, отвечал он сухо, что случалось, но в подробности не

входил, и видно было, что такие вопросы были ему неприятны. Мы

полагали, что на совести его лежала какая-нибудь несчастная жертва

его ужасного искусства. Впрочем, нам и в голову не приходило по-

дозревать в нем что-нибудь похожее на робость. Есть люди, одна

наружность которых удаляет таковые подозрения. Нечаянный случай

всех нас изумил.

№20

В те дни вечерами уже холодало, дело шло к осени. По ночам

же почва быстро выхолаживалась, и к рассвету степь покрывалась

белесым, как солончак, налетом недолговечного инея. Скудная, бе-

зотрадная пора приближалась для степного зверя. Та редкая дичь,

что держалась в этих краях летом, исчезала — кто куда, кто в теплые

края, кто в норы, кто подался на зиму в пески. Теперь каждая лиси-

ца промышляла себе пропитание, рыская в степи в полном одиноче-

стве, точно бы начисто перевелось на свете лисье отродье. Молодняк

того года уже подрос и разбежался в разные стороны, а любовная

пора еше была впереди, когда лисы начнут сбегаться зимой отовсю-

ду для новых встреч, когда самцы будут сшибаться в драках с такой

силой, какой наделена жизнь от сотворения мира...