133Том, как я очутился здесь, под открытым небом на берегу плещу-

щейся речонки, в соседстве этого шалаша.

Понемногу в уме моем восстановились предшествующие обстоя-

тельства. Предыдущие сутки я провел на Святом озере, у невиди-

мого града Китежа, толкаясь между народом, слушая гнусавое пение

нищих слепцов, страстные религиозные споры беспоповцев и скит-

ников. Мне вспомнились утомленные лица миссионеров и священ-

ников, кучи книг на аналое, при помощи которых спорившие ра-

зыскивали нужные тексты в толстых фолиантах. На заре я с трудом

протолкался из толпы на простор и, усталый, с головой, отяжелев-

шей от бесплодности этих споров, с сердцем, сжимавшимся от бе-

зотчетной тоски и разочарования, — поплелся восвояси. Тяжелые,

нерадостные впечатления уносил я от берега Святого озера, от неви-

димого, но страстно взыскуемого народом города. Точно в душном

склепе, при тусклом свете угасающей свечи, провел я всю эту бес-

сонную ночь, прислушиваясь, как где-то за стеной кто-то читает

мерным голосом заупокойные молитвы над заснувшей навеки на-

родной мыслью.

Солнце уже встало над лесами и водами Ветлуги, когда я, прой-

дя около пятнадцати верст лесными тропами, вышел к реке и тотчас

же свалился на песок, точно мертвый, от усталости и вынесенных с

озера суровых впечатлений.

№ 18

Общая квартира Мечиславского и Остроухова состояла из двух

комнат. Первая темная комната была обращена в прихожую, а свет-

лая — в спальню.

Светлая комната была замечательна простенками необыкновенной

ширины, как будто бы предполагали строить замок, а не двухэтажный

дом. В громадном простенке стоял большой стол с зеленоватым ма-

леньким самоваром. На круглом ржавом подносе, с маленькой реше-

точкой кругом, стояли два стакана. Напротив стола, у стены, нахо-

дился массивный турецкий диван, обтянутый тиком, во многих мес-

тах разодранный, откуда виднелась другая материя. За диваном, у

печки, стоял маленький простого дерева комод с рассохшимися ящи-

ками и тут же маленький туалетный ящик с зеркалом.

По другой стене тянулась длинная кровать с коротенькой периной

и кожаными подушками, напоминавшая детей, выросших из своего

платья. Возле кровати — разложенный стол, на нем запыленные

роли, парики, бритвы, — все пересыпано табаком и пылью.

13Остроухов даже не имел зеркала, а какой-то кусочек, обделан-

ный в пеструю бумажку.

Противоположная стена от двери до окна была завешана разного

рода платьями: тут висел французский кафтан с блестками, грече-

ская рубашка, испанский плащ рядом с засаленным халатом, шубой

и другими платьями.

Когда Остроухов возвратился домой, он застал Мечиславского

лежащим на диване с ролью в руке. По нахмуренным бровям и

взглядам исподлобья можно было догадаться, что Остроухов чем-то

недоволен. Его умное лицо, разрисованное морщинами, имело обыч-

ное выражение утомления и грусти. Но Мечиславский не обратил

внимания на своего друга: он слишком был погружен в свои мысли.

Наконец он окликнул его после долгого молчания, и тот так вздрог-

нул, что роль выпала у него из рук. Мечиславский пугливо посмот-

рел на своего товарища и покачал головой: «Нехорошо, братец! На

меня нечего смотреть, что я своей роли не знаю: память стала слаба.

А вот ты, ты другое дело. Придется тебе смотреть на свою возлюб-

ленную и в то же время подставлять ухо к суфлеру. Не годится,

братец!»

Мечиславский, как пристыженный школьник, громко стал чи-

тать свою роль.

№ 19

Пахло жасмином в старой гостиной с покосившимися полами.

Сгнивший, серо-голубой от времени балкон, с которого, за отсут-

ствием ступенек, надо было спрыгивать, тонул в крапиве, бузине,

бересклете. В жаркие дни, когда его пекло солнце, когда были от-

ворены осевшие стеклянные двери и веселый отблеск стекла переда-

вался в тусклое овальное зеркало, висевшее на стене против двери,

все вспоминалось нам фортепиано тети Тони, когда-то стоявшее под

этим зеркалом. Когда-то играла она на нем, глядя на пожелтевшие

ноты с заглавиями в завитушках, а он стоял сзади, крепко подпи-

рая талию левой рукой, крепко сжимая челюсти и хмурясь. Чудес-

ные бабочки — и в ситцевых пестреньких платьицах, и в японских

нарядах, и в черно-лиловых бархатных шалях — залетали в гости-

ную. И перед отъездом он с сердцем хлопнул однажды ладонью по

одной из них, трепетно замиравшей на крышке фортепиано. Оста-

лась только серебристая пыль. Но, когда девки, по глупости, через

несколько дней стерли ее, с тетей Тоней сделалась истерика. Мы

выходили из гостиной на балкон, садились на теплые доски — и