369Что самый конь — только глыба мрака, грива этого коня — туча, а

шпоры всадника — белые пятна звезд. Так летели они в молчании

долго...

№58

Василий Петрович, встав со стула, чувствовал себя в полном

порядке. Однако ноги не совсем повиновались ему, и он не мог

держать подсвечник так, чтобы стеарин не капал на ковер. Но,

несколько справившись с непослушными членами, он пошел за

Кудряшовым. Они прошли несколько комнат, коридор, узкий и

темный, и очутились в каком-то сыром помещении. Шаги глухо

стучали по каменному полу. Шум падающей где-то струи воды звучал

бесконечным аккордом. С потолка висели сталактиты из туфа; це-

лые искусственные скалы возвышались здесь и там. Масса тропи-

ческой зелени прикрывала их, а в некоторых местах блестели тем-

ные зеркала.

— Что это такое? — спросил Василий Петрович.

— Аквариум, которому я посвятил два года, — ответил Кудря-

шов.

Он скрылся за зелень, и Василий Петрович подошел к зеркаль-

ному стеклу и стал рассматривать, что было за ним. Вдруг поток

ослепительного света заставил его закрыть глаза, и когда он открыл

их, то не узнал аквариума. Кудряшов в двух местах зажег электри-

ческие фонари: свет их проходил сквозь массу голубоватой воды,

кишащую рыбами, наполненную растениями, резко выделявшими-

ся на неопределенном фоне своими кроваво-красными и грязно-зе-

леными силуэтами. Скалы и тропические растения, сделавшиеся

еще темнее, красиво обрамляли толстые золоченые стекла, сквозь

которые была видна внутренность аквариума. В нем все закопоши-

лось, бешено заметалось, испуганное ослепительным светом: стая

большеголовых бычков носилась туда и сюда, поворачиваясь точно

по команде; стерляди извивались, прильнув мордой к стеклу, точно

хотели пройти через стеклянную преграду; смешная каракатица от-

цепилась от скалы, на которой сидела, и плыла задом-наперед, во-

лоча за собой длинные причудливые щупальца.

Маленькая рыбка порывисто металась вверх и вниз и в стороны,

спасаясь от какого-то длинного хищника. В смертельном страхе она

выбрасывалась из воды, непрестанно пряталась под выступы скалы,

а острые зубы везде ее нагоняли. Хищная рыба уже была готова

схватить ее, как вдруг другая, подскочив сбоку, перехватила добычу:рыбка исчезла в ее пасти. Преследовательница остановилась в недо-

умении, а похитительница скрылась восвояси.

— Это моя гордость и утешение, — промолвил Кудряшов. — При-

дешь сюда, сядешь и смотришь. Я люблю всю эту тварь за то, что

она откровенна, не так, как наш брат — человек.

№59

Четвертого мая 1887 года я приехал в Кишинев и через полча-

са узнал, что через город проходит пехотная дивизия. Так как я

приехал с целью поступить в какой-нибудь полк и побывать на

войне, это надо было рассматривать как не что иное, как удачно

представившийся случай. Седьмого мая, в 4 часа утра, я уже сто-

ял на улице в серых рядах, выстроившихся перед квартирой пол-

ковника.

Музыка грянула: от полковника выносили развевающиеся зна-

мена. Раздалась команда, полк выровнялся и беззвучно сделал на

караул. Потом поднялся ужасный крик: скомандовал полковник,

за ним батальонные и ротные командиры. Следствием всего этого

было запутанное и совершенно непонятное для меня движение се-

рых шинелей, кончившееся тем, что полк вытянулся в длинную

колонну и мерно зашагал. Шагал и я, стараясь попасть в ногу и

идти наравне с соседом. Ранец тянул назад, тяжелые сумки — впе-

ред. Но, несмотря на все эти неприятности, музыка, стройное,

тяжелое движение колонны, раннее свежее утро, вид штыков и

лиц, загорелых и суровых, — все настраивало душу твердо и спо-

койно.

Нас влекла неведомая тайная сила: нет силы большей в челове-

ческой жизни. Каждый отдельно ушел бы домой, но вся масса

ниш, повинуясь не дисциплине, не чувству ненависти к неизвест-

ному врагу, не страху наказания, а тому неведомому и бессозна-

тельному, что долго еще будет водить человечество на кровавую

бойню — самую крупную причину всевозможных людских бед и стра-

даний.

За кладбищем открылась глубокая долина, уходившая в даль

гуманную. Дождь пошел сильнее; кое-где, далеко-далеко, тучи,

раздаваясь, пропускали солнечный луч, тогда косые и прямые по-

лосы дождя казались серебряными. Иногда тучи сдвигались: стано-

вилось темнее; дождь шел чаще. Через час после выступления я

почувствовал, как будто струйка холодной воды побежала у меня

по спине.

• :Первый переход был невелик: всего восемнадцать верст от Ки-

шинева. Однако, с непривычки нести на себе такой груз, я,

добравшись до отведенной нам хаты, сначала даже сесть не мог: при-

слонился ранцем к стене, да так и стоял минут десять не шевелясь, а

потом уснул как убитый, проспав до четырех часов утра.

№60

Давно наступили долгие весенние сумерки, темные от дождевых

туч, тяжелый вагон грохотал в прохладном поле, — в полях весна

была еще ранняя, — шли кондуктора по коридору вагона, спрашивая

билеты, а Митя все еще стоял возле дребезжащего окна, чувствуя

запах Катиной перчатки.

Утром был Орел, пересадка и провинциальный поезд возле даль-

ней платформы. И Митя почувствовал: какой это простой, спокой-

ный и родной мир по сравнению с московским, уже отошедшим

куда-то в тридесятое царство. Поезд из Орла шел не спеша. Митя

не спеша ел тульский пряник, сидя в почти пустом вагоне.

Проснулся он только в Верховье. Поезд стоял, было довольно

многолюдно, но тоже как-то захолустно. Приятно пахло чадом стан-

ционной кухни. Митя с удовольствием съел тарелку щей, потом

опять задремал, — глубокая усталость напала на него. А когда он опять

очнулся, поезд мчался по весеннему березовому лесу, в открытое

окно пахло дождем и как будто грибами, а вдали уже мелькали по-

весеннему печальные огоньки станции. Все тонуло в необыкновен-

ных мягких сумерках, и опять Митя дивился и радовался: как спо-

койна, проста, убога деревня. Тарантас нырял по ухабам, дубы за

двором богатого мужика высились еще совсем нагие, неприветли-

вые, чернели грачиными гнездами. У избы стоял странный, как

будто из древности, мужик: босые ноги, рваный армяк, баранья

шапка на длинных прямых волосах.

Когда Митя, на другой день по приезде, проспавши двенадцать

часов, вымытый, во всем чистом, вышел из своей солнечной ком-

наты, — она была окнами в сад, на восток, — и прошел по всем

другим, то живо испытал чувство их родственности и мирной, успо-

каивающей и душу и тело простоты. Везде все стояло на своих пре-

жних местах, как и много лет тому назад, и так же знакомо и прият-

но пахло; везде к его приезду все было прибрано. Веснушчатая девка

домывала только гостиную, примыкавшую к лакейской, как ее на-

зывали еще до сих пор.

Горничная Параша, босая, белоногая, шла по залитому полу исказала дружественно-развязной скороговоркой, вытирая пот с раз-

горевшегося лица: «Идите кушайте чай, мамаша еще до свету уехала

на станцию со старостой, вы, наверное, и не слышали...»

№61

Десятого марта с вечера пал над Гремячим Логом туман, до

утра с крыш куреней журчала талая вода, с юга, со степного гребня,

шел теплый и мокрый ветер. Первая ночь, принявшая весну, стала

над Гремячим, окутанная черными шелками наплывавших туманов,

тишины, овеянная вешними ветрами. Поздно утром взмыли поро-

зовевшие туманы, оголив небо и солнце, с юга уже мощной лавой

ринулся ветер; стекая влагой, с шорохом и гулом стал оседать круп-

нозерный снег, побурели крыши, черными пятнами покрылась до-

рога; а к полудню яростно всклокоталась светлая, как слезы, нагор-

ная вода и бесчисленными потоками устремилась в низины, в сады,

омывая горькие корневища вишенника, топя прибрежные камыши.

Дня через три уже оголились доступные всем ветрам бугры, про-

мытые до земли склоны засияли влажной глиной, нагорная вода

помутилась и понесла на своих вскипающих волнах желтые шапки

пышно взбитой пены, вымытые хлебные корневища, сухие выво-

лочки с пашен.

В Гремячем Логу вышла из берегов речка. Откуда-то с верховьев

ее плыли источенные солнцем голубые льдины. На поворотах они

выбивались из русла, кружились и терлись, как огромные рыбы на

нересте. Иногда струя выметывала их на берег, а иногда льдина,

влекомая впадавшим в речку потоком, относилась в сады и плыла

между деревьями, со скрежетом налезая на стволы, круша садовый

молодняк, раня яблони, пригибая густейшую поросль вишенника.

За хутором призывно чернела освобожденная от снега зябь. Взво-

роченные лемехами пласты тучного чернозема курились на солнце

паром. Великая благостная тишина стояла в полуденные часы над

степью. Над пашнями — солнце, молочно-белый пар, волнующий

выщелк раннего жаворонка да манящий клич журавлиной стаи, вон-

зающейся грудью построенного треугольника в густую синеву безоб-

лачных небес. Над курганами, рожденное теплом, дрожит, струится

марево; острое зеленое жало травяного листка, отталкивая прошло-

годний отживший стебелек, стремится к солнцу. Высушенное вет-

ром озимое жито словно на цыпочках поднимается, протягивая лис-

тки навстречу солнечным лучам. Но еще мало живого в степи, не

проснулись от зимней спячки сурки и суслики, в леса подался зверь,