103За Лизою ходила Настя; она была постарше, но столь же ветре-

на, как и ее барышня. Лиза очень любила ее, открывала ей все свои

тайны; словом, Настя была лицом более значительным, нежели любая

наперсница во французской трагедии.

На другой день Лиза приступила к исполнению своего плана,

послала купить толстого полотна, с помощью Насти скроила рубаш-

ку и сарафан и призналась перед зеркалом, что никогда еще так не

была мила, говорила на крестьянском наречии, смеялась, закрыва-

ясь рукавом. Одно затрудняло ее: она попробовала было пройти по

двору босая, но дерн колол ее нежные ноги. Настя и тут помогла ей:

она сняла мерку с Лизиной ноги, сбегала к Трофиму-пастуху и зака-

зала ему пару лаптей.

На другой день, ни свет ни заря, Лиза уже проснулась. Заря сияла

на востоке, и золотые ряды облаков, казалось, ожидачи солнца, как

царедворцы ожидают государя. Ясное небо, утренняя свежесть, роса,

ветерок и пение птиц — все наполняло сердце Лизы младенческой

веселостью. Боясь какой-нибудь знакомой встречи, она, казалось, не

шла, а летела. Приближаясь к роще, стоящей на рубеже отцовского

имения, Лиза пошла тише. Здесь она должна была ожидать Алексея.

Сердце ее сильно билось, само не зная почему, но боязнь, сопровож-

дающая наши проказы, составляет их главную прелесть. Мало-пома-

лу предалась она сладкой мечтательности. Итак, она шла, задумав-

шись, по дороге, как вдруг прекрасная легавая собака залаяла на нее.

В то же время раздался голос: «Не бойсь, милая, собака моя не куса-

ется». Лиза успела уже оправиться от испугу. «Да нет, барин, — ска-

зала она, притворяясь полуиспуганной, полузастенчивой, — боюсь».

Алексей (читатель уже узнал его) между тем пристально глядел на

молодую крестьянку. «Как тебя зовут, душа моя?» — «Акулиной», —

отвечала Лиза, стараясь освободить свои пальцы из рук Алексея.

№66

Несколько лет спустя после своего приезда молодой Дубровский

хотел заняться делами, но отец его был не в состоянии дать ему

нужные объяснения. Разбирая его бумаги, нашел он только первое

письмо заседателя и черновой ответ на него. Между тем здоровье

Андрея Гавриловича час от часу становилось хуже. Положенный срок

прошел, и апелляция не была подана. Кистеневка принадлежала

Троекурову. Шабашкин явился к нему с поклонами и поздравлени-

ями. Кирила Петрович смутился. От природы не был он корысто-

любив, желание мести завлекло его слишком далеко, совесть его

Iроптала. Он знал, в каком состоянии находился его противник,

старый товарищ его молодости, и победа не радовала его сердце. Он

грозно взглянул на Шабашкина, ища к чему привязаться, чтоб его

выбранить, но не нашел достаточно к тому предлога и сказал ему

сердито: «Пошел вон, не до тебя».

Шабашкин, видя, что он не в духе, поклонился и спешил уда-

литься. А Кирила Петрович, оставшись наедине, стал расхаживать

взад и вперед, насвистывая: «Гром победы раздавайся», что всегда

означало в нем необыкновенное волнение мыслей.

Наконец он велел запрячь себе беговые дрожки, оделся потеплее

(это было уже в конце сентября) и, сам правя, выехал со двора.

Вскоре завидел он домик Андрея Гавриловича, и противополож-

ные чувства наполнили его душу. Он решил помириться со старым

своим соседом, уничтожить следы ссоры, возвратив ему его достоя-

ние. Облегчив душу благим намерением, Кирила Петрович пустил-

ся рысью к усадьбе и въехал прямо на двор.

В это время больной сидел в спальне у окна. Он узнал Кирила

Петровича, и ужасное смятение изобразилось на его лице: багровый

румянец заступил место обыкновенной бледности, глаза засверка-

ли, он произносил невнятные звуки. Сын его, сидевший тут же за

хозяйственными книгами, поднял голову и был поражен его состоя-

нием: больной указывал пальцем на двор с видом ужаса и гнева. Он

торопливо подбирал полы своего халата, собираясь встать с кресел,

приподнялся и упал. Сын бросился к нему, старик лежал без чувств

и без дыхания, паралич его ударил. «Скорей, скорей в город за лека-

рем!» — кричал Владимир. «Кирила Петрович спрашивает вас», —

сказал вошедший слуга. Владимир бросил на него ужасный взгляд.

— Скажи Кирилу Петровичу, чтоб он скорее убирался, пока я не

велел его выгнать со двора... пошел! — Слуга радостно побежал ис-

полнить приказание своего барина.

№67

Тамань — самый скверный городишко из всех приморских горо-

дов России. Я там чуть-чуть не умер с голода, да еще вдобавок меня

хотели утопить. Ямщик остановил усталую тройку у ворот единствен-

ного каменного дома, что при въезде. Часовой, черноморский ка-

зак, услышав звон колокольчика, закричал спросонья диким голо-

сом: «Кто идет?» Вышел урядник и десятник. Я им объяснил, что я

офицер, еду в действующий отряд по казенной надобности, и стал

требовать казенную квартиру.