Iпруд, поросший лозинками. За прудом справа домик-музей. Он

построен как раз на том месте, где когда-то стояла изба Ломоносо-

вых. От дома видно: белеет Двина, вернее, один из многих ее рука-

вов, называемый тут Курополка. По реке вниз уходили когда-то на

промысел зверобои. По реке мимо этой деревни не один раз про-

плывал Петр I. Увидев его в этом месте, соседнее село Холмогоры

било в колокола и палило из пушек.

Деревню называли Денисовкой. По заблуждению многие из нас

родиной Ломоносова считают село Холмогоры. (Холмогоры стоят

через реку, в трех километрах.) Заблуждение проистекает из того,

что Денисовка была никому не известной деревней. Холмогоры же

старше Москвы и были известны по всей России как крупный се-

верный город, принимавший заморские корабли, а из глубин рос-

сийских встречали корабли с медом, льном, воском, мехами и

хлебом.

Для полной точности надо сказать: совсем недавно установлено:

Ломоносов родился в деревне Мишанинской. Это известие взвол-

новало и огорчило денисовцев. Но страсти улеглись, когда уточни-

ли: деревни давным-давно слились в одну, и название «Мишанинс-

кая» перестало существовать. Не существует сегодня и название «Де-

нисовка». Деревня именуется Ломоносове .

№ 10

Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как

томительно жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное,

и голубой неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся

над землею, кажется, заснул, весь потонувши в неге, обнимая и

сжимая прекрасную в воздушных объятиях своих! На нем ни облака.

В поле ни речи. Все как будто умерло; вверху только, в небесной

глубине, дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздуш-

ным ступеням на влюбленную землю, да изредка крик чайки или

звонкий голос перепела отдается в степи. Лениво и бездумно, будто

гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные уда-

ры солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев,

накидывая на другие темную, как ночь, тень, по которой только

при сильном ветре прыщет золото. Изумруды, топазы, яхонты эфир-

ных насекомых сыплются над пестрыми огородами, осеняемыми стат-

ными подсолнечниками. Серые стога сена и золотые снопа хлеба

станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости. На-

гнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь,

255Груш; небо, его чистое зеркало — река в зеленых, гордо поднятых

рамах... Как полно сладострастия и неги малороссийское лето!

Такою роскошью блистал один из дней жаркого августа тысяча

восемьсот... восемьсот... Да, лет тридцать будет назад тому, когда

дорога, верст за десять до местечка Сорочинец, кипела народом,

поспешавшим со всех окрестных и дальних хуторов на ярмарку. С

утра еще тянулись нескончаемою вереницею чумаки с солью и ры-

бою. Горы горшков, закутанных в сено, медленно двигались, ка-

жется, скучая своим заключением и темнотою.

№ 11

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела

продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда

князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее.

Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему-то при-

казанию, в середине дела, но батарея продолжала стрелять и не была

взята французами только потому, что неприятель не мог предпола-

гать дерзости стрельбы четырех, никем не защищенных пушек.

Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как буд-

то подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко!

Вот так-так!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся.

Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но,

как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее де-

ревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.

Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продол-

жение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но ар-

тиллеристы все так же были веселы и оживленны. Два раза они

замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и

тогда они били по ним картечью.

В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставляв-

шими его каждый раз вздрагивать, Тушин бегал от одного орудия к

другому, то прицеливаясь, то считая снаряды.

Вследствие этого страшного гула и шума, потребности внимания

и деятельности, Тушин не испытывал ни малейшего неприятного

чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не

приходила ему в голову. Напротив, ему становилось все веселее и

веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была

та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и

что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым,

родственным местом. Несмотря на то, что он все помнил, все

!56соображал, все делал, что мог делать самый лучший офицер в его

положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный

бред или на состояние пьяного человека.

№ 12

Сбоку дороги — могильный курган. На обветренной ветрами вер-

шине его скорбно шуршат голые ветви прошлогодней полыни, по

скатам, от самой вершины до подошвы, стелются пучки желтого

пушистого ковыля. Безрадостно тусклые, выцветшие от солнца и

непогоды, они простирают над древней, выветрившейся почвой свои

волокнистые ветви, даже весною, среди ликующего цветения раз-

нотравья, выглядят старчески-уныло, и только под осень блещут и

переливаются гордой изморозной белизной. И лишь осенью кажет-

ся, что величаво приосанившийся курган караулит степь, весь оде-

тый в серебряную чешуйчатую кольчугу.

Летом, вечерними зорями, на вершину его слетает из подобла-

чья степной беркут. Шумя крыльями, он упадет на курган, неуклю-

же ступнет два раза и станет чистить изогнутым клювом коричневый

веер вытянутого крыла, а потом застынет, откинув голову и устре-

мив в вечно синее небо янтарный, окольцованный черным ободком

глаз. Как камень-самородок, недвижный и изжелта-бурый, беркут

отдохнет перед вечерней ловлей и снова оторвется от земли.

До заката солнца еще не раз серая тень его царственных крыльев

перечеркнет степь.

Куда унесут его знобящие осенние ветры? В голубые предгорья

Кавказа? В Персию ли?

Зимой же, когда могильный курган — в горностаевой мантии сне-

га, каждый день в голубино-сизых предрассветных сумерках выходит

на вершину его старый лис. Он стоит долго, мертво, словно изва-

янный из желто-пламенного мрамора, стоит, опустив на лиловый

снег рыжий хвост, вытянув навстречу ветру заостренную, с дымной

черниной у пасти, морду. В этот момент только его агатовый влаж-

ный нос живет, ловя жадно развернутыми, трепещущими ноздря-

ми запах снега, и неугасимую горечь убитой морозами полыни, и

веселый душок конского помета, и несказанно волнующий, еле ощу-

тимый аромат куропатиного выводка.

Стоит курган на гребне в восьми верстах от Гремячего Лога, из-

давна зовут его Смертным, а старинное предание поясняет, что под

курганом когда-то, в старину, умер раненый казак, быть может тот

самый, о котором в старинной песне поется.

• •

№ 13

Весенняя ночь

Так дошел я до узенькой, всего в сажень шириною, но необы-

чайно быстрой речонки, называвшейся Пра. Ее звонкий лепет до-

носился до меня еще издалека. Через нее с незапамятных времен

была мужиками перекинута «лава» — первобытный неуклюжий мост

из больших древесных сучьев, перевязанных березовыми лыками.

Странно, никогда мне не удавалось благополучно перебраться через

эту проказливую речонку. Так и ныне: как ни старался я держать

равновесие, а пришлось все-таки угодить мимо и зачерпнуть холод-

ной воды в кожаные, большие, выше колена бахилы. Пришлось на

другом бережку сесть, разуться и вытрясти воду из тяжелой обуви.

Но уже падает, падает мгла на землю. Если теперь выйти из

освещенного жилья на волю, то сразу попадешь в черную тьму. Но

мой глаз уже обвык, и я еще ясно вижу нужную мне, знакомую

верею (верея — холм, высоко возвышающийся над болотом). По-

чти всегда на ней свободно растут две или три мощные столетние

сосны, упирающиеся далекими вершинами в небо, а четырехохват-

ными стволами в землю. Еще ясно различаю, как на самом кряжм-

стом дереве, покрытом древнею, грубою, обомшелой корою, про-

тянулся и точно дрожит бог весть откуда падающий густо-золотой

луч, и дерево в этом месте кажется отлитым из красной меди.

Вылез тонкий, ясный, только что очищенный серп полумесяца

на высокое небо, и только теперь стало заметно, как темна и черна

весенняя ночь. Бежит, бежит молодой нарядный блестящий месяц,

плывет, как быстрый корабль, волоча за собою на никому не види-

мом буксире маленькую отважную звездочку-лодку. Порой они оба:

и бригантина, и малая шлюпочка — раз за разом ныряют в белые,

распушенные, косматые облака и мгновенно озаряют их оранжевым

сиянием, точно зажгли там рыжие брандеры.

Как странно и как торжественно-сладостно ощущать, что сейчас

во всем огромном лесу происходит великое и торжественное таин-

ство, которое старые садоводы и лесники так мудро называют пер-

вым весенним движением соков.

№ 14

Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят

домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; род-

ными — как милый, приятный молодой человек, знакомыми — как