64С наступлением ночи лисица вышла из овражка. Выждала, вслу-

шиваясь, и потрусила к железнодорожной насыпи, бесшумно пере-

бегая то на одну, то на другую сторону путей. Здесь она выискивала

объедки, выброшенные пассажирами из окон вагонов. Долго ей при-

шлось бежать вдоль откосов, обнюхивая всяческие предметы, драз-

нящие и отвратительно пахнущие, пока не наткнулась на что-то мало-

мальски пригодное. Весь путь следования поездов был засорен об-

рывками бумаги и скомканных газет, битыми бутылками, окурками,

искореженными консервными банками и прочим бесполезным му-

сором. Особенно зловонным был дух из горлышек уцелевших буты-

лок — разило дурманом. После того как раза два закружилась голо-

ва, лисица уже избегала вдыхать в себя спиртной воздух. Фыркала,

отскакивала сразу в сторону.

А того, что ей требовалось, ради чего она так долго готовилась,

перебарывая собственный страх, как назло не встречалось.

№21

Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, пол-

ный и красный, как зарево пожара, начинал показываться из-за

зубчатого горизонта домов; звезды спокойно сияли на темно-голу-

бом своде, и мне стало смешно, когда я вспомнил, что были неког-

да люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают

участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-

нибудь вымышленные права!.. И что ж? Эти лампады, зажженные,

по их мнению, только для того, чтобы освещать их битвы и торже-

ства, горят с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угас-

ли вместе с ними, как огонек, зажженный на краю леса беспечным

странником! Но зато какую силу воли придавала им уверенность,

что целое небо, со своими бесчисленными жителями, на них смот-

рит с участием хотя немым, но неизменным!.. А мы, их жалкие

потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без на-

слаждения и страха, кроме своей невольной боязни, сжимающей

сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к

великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собствен-

но нашего счастия, потому что знаем его невозможность и равно-

душно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки броса-

лись из одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надеж-

ды, ни даже того неопределенного, хотя истинного наслаждения,

которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою...

И много других подобных дум проходило в уме моем; я их не

265Удерживал, потому что не люблю останавливаться на какой-нибудь

отвлеченной мысли И к чему это ведет?

№22

Есть род людей, известных под именем: люди так себе, ни то ни

се, ни в городе Богдан ни в селе Селифан, по словам пословицы.

Может быть, к ним следует отнести и Манилова. На взгляд он был

человек видный; черты лица его были не лишены приятности, но в

эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару; в приемах

и оборотах его было что-то заискивающее расположения и знаком-

ства. Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами.

В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «Какой

приятный и добрый человек!» В следующую за тем минуту ничего не

скажешь, а в третью скажешь: «Черт знает что такое!»

Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался, он даже никог-

да не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою. Иногда,

глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо

было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или выстроить

каменный мост, на котором были бы по обеим сторонам лавки, и

чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нуж-

ные для крестьян.

В доме его чего-нибудь вечно недоставало: в гостиной стояла пре-

красная мебель, обтянутая щегольской шелковой материей, кото-

рая, верно, стоила весьма недешево, но на два кресла ее недостало,

и кресла стояли обтянуты просто рогожею; впрочем, хозяин в про-

должение нескольких лет всякий раз предостерегал своего гостя сло-

вами: «Не садитесь на эти кресла, они еще не готовы». Жена его...

впрочем, они были совершенно довольны друг другом. Несмотря на

то, что минуло более восьми лет их супружеству, из них все еще

каждый приносил другому или кусочек яблочка, или конфетку, или

орешек и говорил трогательно-нежным голоском: «Разинь, душень-

ка, свой ротик, я тебе положу этот кусочек». Ко дню рождения

приготовляемы были сюрпризы: какой-нибудь бисерный чехольчик

на зубочистку. Словом, они были, то что говорится, счастливы.

№23

В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза, вся

усеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась, и из-под

прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленая, первая тра-

ва и лиловые цветы. Рассыпанные кое-где по березнику мелкие ели

!66своею грубою вечною зеленью неприятно напоминали о зиме. Ло-

шади зафыркали, въехав в лес.

На краю дороги стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше берез,

составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше

каждой березы. Это был огромный, в два обхвата дуб, с обломан-

ными, давно видно, суками и с обломанною корою, заросшею ста-

рыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несиммет-

рично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым,

сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися бе-

резами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не

хотел видеть ни весны, ни солнца.

«Весна, и любовь, и счастье! — как будто говорил этот дуб, — и

как не надоест вам один и тот же глупый и бессмысленный обман.

Все одно и то же, и все обман».

Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по

лесу, как будто он чего-то ждал от него. Цветы и трава были и под

дубом, но он все так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упор-

но, стоял посреди них.

«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб», — подумал князь Анд-

рей. Целый ряд мыслей безнадежных, но грустно-приятных в связи

с этим дубом возник в душе князя Андрея. Во время этого путеше-

ствия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь и пришел к тому

же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему

начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь,

не делая зла, не тревожась и ничего не желая.

№24

Челкаш проснулся первым, тревожно оглянулся вокруг, сразу

успокоился и посмотрел на Гаврилу, еще спавшего. Тот сладко всхра-

пывал и во сне улыбался чему-то всем своим детским, здоровым,

загорелым лицом. Челкаш вздохнул и полез по узкой веревочной

лестнице. В отверстие трюма смотрел свинцовый кусок неба. Было

светло, но по-осеннему скучно и серо.

Челкаш вернулся часа через два. Лицо у него было красно, усы

лихо закручены кверху. Он был одет в длинные крепкие сапоги, в

куртку, в кожаные штаны и походил на охотника. Весь его костюм

был потерт, но крепок и очень шел к нему, делая его фигуру шире,

скрадывая его костлявость и придавая ему воинственный вид.

Ногой он толкнул Гаврилу. Тот вскочил и, не узнавая его со сна,

испуганно уставился на него мутными глазами. Челкаш захохотал, а