ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ НАРКОТИЧЕСКОЙ ЗАВИСИМОСТИ

Тексты

УДК 154.3 ББК 88.362 П45

Издание осуществлено в рамках Проекта CD-JEP-22066-2001H при поддержке фонда «ТЕМРШ»

The book was published within the framework of the Contract CD-JEP-22066-2001, supported by TEMPUS

П 45

Психоаналитические концепции наркотической зависимости: Тексты / Сост. и науч. ред. перев. С.Ф. Сироткин. Ижевск: Изда­тельский дом «Удмуртский университет», 2004. 474 с.

ISBN 5-7029-0084-7

1. Наркотическая зависимость. 2. Психоаналитические модели наркомании. 3. Психоаналитическое лечение аддикций.

I. Шандор Радо. И. Эдвард Гловер. III. Альфред Гросс. IV. Тереза Бенедек. V. Эрнст Зиммель. VI. Роберт Сэвитт. VII. Джулия Мангейм. VIII. Томас Цац. IX. Герберт Розенфельд. X. Адам Лиментани. XI. Дора Хартманн. XII. Герберт Видер. XIII, Юджин Г. Каплан. XIV. Леон Вёрмсер. XV. Норман Цинберг. XVI. Эдвард Дж. Ханзян. XVII. Зигмунд Фрейд.

© С.Ф. Сироткин, сост. и науч. ред., 2004 © М.Л. Мельникова, перев., 2004 © И.П. Плехова, перев., 2004 © Издательский дом «Удмуртский университет», 2004

СОДЕРЖАНИЕ

Радо Ш. Психические эффекты интоксикантов: попытка развить психоаналитическую теорию патологических

пристрастий [1926] 7

Гловер Э. Об этиологии наркотической аддикции [1932] 30

Радо Ш. Психоанализ фармакотимии (наркотической

аддикции) [1933] , 73

Гросс А. Психические эффекты токсических и токсоидных

веществ [1935] 98

Бенедек Т. Доминантные идеи и их отношение к патологическим

пристрастиям [1936] 117

Зиммель Э. Алкоголизм и аддикция [1948] 138

Сэвитт Р. Внегоспитальное психоаналитическое лечение случая

наркотической аддикции [1954] 168

Мангейм Дж. Заметки о случае наркотической

аддикции [1955] 180

Цац Т. Роль контрфобического механизма при

аддикции [1958] 203

Розенфельд Г. О наркотической аддикции [1960] 225

Сэвитт Р. Психоаналитические исследования аддикции:

структура Это при наркотической аддикции [1963] 250

Лиментани А. О наркотической зависимости: клинические оценки

затруднений в привычке и аддикции к наркотикам [1968] 268

Хартманн Д. Исследование подростков, употребляющих

наркотики [1969] 299

Видер Г., Каплан Ю.Г. Употребление наркотиков у подростков -

психодинамический смысл и фармакогенный эффект [1969] 319

Вёрмсер Л. Психоаналитические размышления об этиологии компульсивного употребления наркотиков [1974] 361

Цинберг Н. Аддикция и функция Эго [1975] 394

Ханзян Э.Дж. Эго, Я и опиумная аддикция: теоретическое

обсуждение и размышления о лечении [1978] 422

Appendix. Заметки Зигмунда Фрейда о наркотиках

и наркомании 446

Отдельные случаи 462

Предметный и именной указатель 463

Шандор Радо

Психические эффекты интоксикантов: попытка развить психоаналитическую теорию патологических пристрастий

[1926]

Классическая статья, которая представляет одну из первых психо­динамических моделей наркотической аддикции. Радо выделяет два значения наркотических веществ — снятие боли (напряжения) и сти­муляция, т. е. выполнение защитной и компенсирующей функций. При достижении эйфории наркоман, по мысли Радо, переживает фарма­кологический оргазм. Генитальная сексуальная цель таким образом замещается у наркомана на цель опьянения (Радо обозначает это тер­мином «метаэротизм»). Наркотические пристрастия также связыва­ются с оральной организацией либидо и регрессией к проблемам ин­фантильного периода.

Интоксиканты — это различные по происхождению и хими­ческим свойствам вещества (алкалоиды, вещества алкогольной группы и др.), которые при их временном или постоянном упот­реблении оказывают притупляющее, стимулирующее или подбад­ривающее воздействие на психическую жизнь. Фармакология про­вела более или менее исчерпывающие исследования, касающиеся влияния этих веществ на органические функции тела и психики, и предоставила нам информацию о специфических эффектах, вы­зываемых интоксикантами в соответствии со способом и коли-

чеством их употребления. Тем не менее данные исследования обладают лишь незначительной (статистической) валидностью; мы совершенно не можем с какой-либо определенностью пред­сказать, каким образом данный индивид будет реагировать на интоксикант. Фармакология объясняет данный факт постулиро­ванием «конституционального фактора». Согласно Левину¹, каж­дый индивид имеет свое собственное, свойственное только ему одному, «токсическое уравнение»; тем не менее оно состоит из элементов, о которых мы ничего не знаем и которые ускользают от изучения фармаколога.

Повседневный опыт показывает нам, насколько велика эта нео­пределенность, особенно в отношении специфических эффектов интоксикантов. Одним людям, для того чтобы опьянеть, требуется совсем небольшое количество алкоголя, другие могут пить много и оставаться трезвыми, хотя и переживать при этом физические эф­фекты интоксикации. Действительно, никто не может сказать, по­чему по истечении времени поведение одного и того же человека в данном отношении может полностью измениться. Подобные фе­номены наблюдаются, когда назначаются морфий и другие нарко­тики. Поэтому теория психиатров состоит в том, что данное неиз­вестное — индивидуальная предрасположенность или склонность к интоксикации — играет решающую роль в этиологии патологи­ческих пристрастий и близких им состояний.

¹ Lewin: Phantastica. Die betaubenden und erregenden Genussmittel. Berlin, 1924. S. 15.

Позвольте нам попытаться проникнуть в эту неизвестную с пси­хоаналитической точки зрения область. Фармакология классифи­цирует многочисленные эффекты интоксикантов в соответствии с собственными взглядами. Мы нацелены на психологическую (или, более точно, метапсихологическую) ориентацию и поэтому спрашиваем себя: «Каковы специфические качества данных ве­ществ, в силу которых они употребляются по медицинским пока­заниям и в повседневной жизни?» Ответ прост: «Они предлагают людям, которые в них нуждаются, две вещи — помощь и удовлет­ворение». Эта «помощь» может иметь две формы — наркотики оказывают: а) болеутоляющий (успокаивающий, снотворный) и б) стимулирующий эффект.

До сих пор эти две формы действия не были исследованы ана­литически. Позвольте нам сформулировать первое, что приходит на ум в качестве их характеристики.

а) Для того, чтобы обсудить болеутоляющий эффект так назы­ваемых «анальгетиков», мы должны обсудить проблему боли в целом. Взгляд Фрейда предоставил твердую основу для психоло­гической концепции этого трудного вопроса¹. Его теория такова. Специфическое психическое страдание от телесной боли возни­кает, когда некое воздействие разрушает периферийную защиту от стимулов, таким образом делая возможным поток непрерывно­го возбуждения из пораженной зоны в центральный психичес­кий аппарат. Когда защита прорывается, боль, даже когда она исходит извне, принимает характер непрерывных внутренних сти­мулов (т. ё, инстинктов), против которых меры, предназначенные для сопротивления стимулам, с самого начала являются беспо­лезными. Внутри психического аппарата принцип удовольствия, посредством которого он управляется, благодаря обеспечению антикатексиса связывает выдвигающийся объем возбуждения и разряжает его через моторную активность. Это количественный фактор, который детерминирует меру успеха, достигаемую дан­ными защитными процессами при овладении болью. Опыт учит нас, что когда болезненное возбуждение выходит за границы оп­ределенной интенсивности, психическая жизнь беспомощно ус^ тупает боли. Кроме того, биологическая тенденция боли, кото­рая состоит в предупреждении об угрожающей опасности, в этом случае терпит полное поражение.

¹ Freud S. Beyond the pleasure principle. [«По ту сторону принципа удо­вольствия». — Здесь и далее в квадратных скобках примечания научного ре­дактора или переводчиков.]

Сейчас мы можем легко признать, что посредством уменьше­ния или устранения ощущения боли наркотики точно восполня­ют то, в чем психическая организация испытывает недостаток — а именно, защиту от стимуляции извне. Эта искусственная защи­та функционирует централизованно, на сенсорных подходах к психическому аппарату и действует, как мы можем сказать, в ка­честве второй линии защиты. Соматический процесс, посредством которого она обусловливается, неизменно представляет собой ослабление функции вследствие паралича возбудимой нервной субстанции — метод, который иногда также применяется с по­мощью естественной периферийной защиты от стимулов¹.

¹ При местной анестезии происходит то, что периферийная защита так сильно возрастает, что сенсорный аппарат притупляется и функция восприя­тия стимулов полностью аннулируется.

² Internationale Zeitschrift fur Psychoanalyse, 1924. Band X. S. 434.

³ Freud S. Internationale Zeitschrift fur Psychoanalyse, 1924. Band X. S. 33.

Кажется, что все медики-практики соглашаются с тем, что мор­фий до сих пор является нашим наиболее ценимым анальгети­ком, хотя химики усиленно работают над созданием новых и спе­цифически дифференцированных комбинаций. Недавно Л. Леви [L. Levy]² опубликовал одну из нескольких психоаналитических работ по данному вопросу. Он показывает нам, что среди ряда серьезных органических случаев, при которых морфий назначал­ся с успешными результатами, он наблюдал удивительный фе­номен: пациенты в своих фантазиях проецировали свое тяжелое состояние на людей, окружающих их. Это открытие Леви долж­но быть рассмотрено как представляющее огромное значение в данном контексте. Как мы знаем, Фрейд проследил источник проекции до импульса и рассматривал внутренние возбужде­ния «в случае, когда они действуют не изнутри, а извне, так что можно было использовать против них защитные меры щита от стимулов»³. Сейчас, как я понимаю, если анальгезия, вызванная морфием, представляет собой искусственную внутреннюю защи­ту от стимулов, то в этом случае наблюдение Леви на самом деле является экспериментальным доказательством наличия тесной связи между отпором стимулам и процессом проекции.

В аналитических терминах борьба с бессонницей с помощью снотворных средств или стимулирование сна посредством ток­синов (наркоза) пока не могут быть описаны более точно, посколь­ку мы почти ничего не знаем о специфических характеристиках данных состояний. Если мы принимаем во внимание, что бессон­ница обусловлена закоснелостью внутренних возбуждений, ко­торые не будут уступать желанию поспать и будут объединяться в общее снятие катексиса, мы должны предположить, что уста­новление защиты от стимулов изнутри снова принимает учас­тие в снотворном и успокаивающем эффекте наркотиков. Однако психологически при наркозе определенно должно существовать нечто большее.

б) Специфический эффект «стимуляторов» наиболее известен нам, и он имеет наиболее распространенное значение, посколь­ку эти вещества, в виде кофе, чая и др., являются частью нашей ежедневной пищи. Тем не менее попытка психологически опре­делить процессы стимуляции встречает огромные трудности. Обычное объяснение о том, что стимуляторы оказывают возбуж­дающее воздействие на наши интеллектуальные функции, оче­видно, не продвигает нас в нашем понимании. Фармакология учит нас, что, строго говоря, не существует наркотиков, являющихся чистыми стимуляторами, поскольку все подобные вещества дей­ствуют избирательно на различные нервные центры, стимулируя одни и парализуя другие. Вероятно, отдельное исключение со­ставляет кофеин, который имеет почти исключительно стимули­рующий эффект и не достигает фазы притупления. Мы должны предположить, что воздействие данных веществ на отдельные центры и функции мозга гораздо более далеко идущее и избира­тельно ранжировано, нежели это может продемонстрировать в настоящее время фармакология, поскольку психологическое на­блюдение показывает, что то, что составляет психический эффект данных веществ, является чередованием стимулирующих и пара­лизующих воздействий. Мы можем видеть, что наркотики вызы­вают ощущения напряжения и в то же самое время снимают уже существующие напряжения — окончательным результатом явля­ется превращение болезненных напряжений в приятные. К сожа­лению, это простое объяснение является даже менее ценным, чем могло бы быть, поскольку мы столь мало знаем об этих двух видах ощущений напряжения.

¹ «Das Ich und das Es». [«Я и Оно».] .., ■ ² Эти факты также должны играть важную роль при воздействии музыки на нашу психику.

С другой стороны, мы не должны недооценивать важность от­крытия того, что стимулирование наших Эго-функций посред­ством токсинов связано с полным изменением в чувственном тоне Наших внутренних напряжений. За всем этим лежат скрытые эко­номические условия наших Эго-функций в целом, в которые мы можем проникнуть с данной точки зрения. Позвольте нам рас­смотреть ситуацию, в которой Эго прибегает к помощи токсинов для того, чтобы функционировать более свободно. Мы уже говори­ли, что оно нуждается в этой помощи в случае дистресса, вызванно­го тяжелой борьбой за сохранение самого себя. Фрейд предоставил нам впечатляющее описание «зависимостей», в которых находится Эго¹. Эго должно всегда находиться в состоянии готовности для того, чтобы удовлетворительно адаптироваться к требованиям реальнос­ти и в то же самое время быть верным своим двум внутренним госпо­дам: либидо Ид и требованиям совести. Сейчас самонаблюдение по­казывает нам, что оба либидинозных инстинктивных напряжения, а' также напряжения, исходящие от совести, — так называемое чув­ство ёины — неизменно дают о себе знать сознанию (хотя, может быть, лишь в форме непонятного дискомфорта) в тех случаях, когда Эго успешно путем вытеснения мысленного содержания этих аф­фектов отразило их или когда эти содержания не способны стать сознательными с самого начала. Подобным образом мы видим, что бессознательные фантазии, с помощью которых удовлетворяются им­пульсы объект-либидо, а также те фантазии, из которых самодоста­точный идеал (Супер-Эго) извлекает удовлетворение, ухватываются 'сознанием в форме неартикулируемого переживания удовольствия (настроения)². Иногда нам удается улавливать такие бессознатель­ные продукты в анализе, и в этом случае мы также можем видеть то, как стимуляторы вызывают переворот в психике. Они расчищают дорогу для стесненных намерений, поскольку умиротворяют стес­няющие (тормозящие) воздействия — преимущественно, представ­ляющие собой напряжения, вызванные сознанием, — предоставляя им бессознательное удовлетворение и таким образом избавляясь от них. Очевидно, это имеет эффект усиления направленной функции; в то же самое время субъект получает возможность использовать ин­стинктивные источники, изолированные для него в других отно­шениях, несмотря на обширное слияние содержимого Эго с сим-вол-катексисом Ид. Или, возможно, данное слияние приводит к частичному перемещению из «связанной» разрядки вторичного про­цесса к разрядке первичного процесса. Данный результат, глав­ным образом, происходит в предсознательном; ригидные привя­занности этой системы ослабляются, а его проводимость возрастает. Мы замечаем, что то, что случается при стимуляции, на самом деле является успешной эротизацией Эго-функций.

Вторым эффектом интоксикантов является то, что они вызывают состояния благополучия (эйфории, изумления и радостного настро­ения), которые в значительной степени варьируются по интенсив­ности и качеству. Разнообразие наблюдаемых феноменов чрезвы­чайно увеличивается вследствие специфических характеристик и вторичных эффектов различных интоксикантов, вследствие мане­ры их употребления и всех видов нарушений способности инди­видов реагировать на них. Среди всех этих многочисленных воз­можностей позвольте нам выбрать тип оптимального эффекта, как мы понимаем его при полной эйфории, вызванной морфием, или в ничем не нарушаемом экстазе, вызванным приемом опиума. Эро­тическая природа этих состояний (к чему Абрахам давно привле­кал внимание) представляется очевидной. Но, развивая данное пред­положение, мы можем продвинуться значительно дальше и прийти к заключению, что существует неотъемлемое согласие между иде­альным, токсическим опьянением и конечным удовольствием, до­стигнутым при естественной сексуальной активности, т. е. оргаз­мом. Отличительная характеристика генитального оргазма, высоко ценимая в качестве sui generis¹, должна просто принадлежать факту того, что переживание благополучия, следующего за оргазмом, быст­ро теряет свой первоначально локальный характер и в некоторой степени, которую мы не можем понять более точно, с предельной интенсивностью распространяется на весь организм². При удовлет­ворении эротического компонента инстинктов и при обычных, ло­кализованных в эрогенных зонах, ощущениях удовольствия данный факт никогда не имеет доказательства; их местный колорит сохра­няется на протяжении всей разрядки возбуждения, а эта разрядка, насколько мы знаем в настоящее время, не поддается общему рас­пространению. Но именно эта особенность рассеивания снова воз­никает в очевидной форме при картине опьянения. На наш взгляд, это дает нам все основания считать результат данного переживания благополучия оргастическим эффектом интоксикантов. По сравне­нию с крутой кривой генитального оргазма линия, следующая за фар-матоксическим или фармакогенным оргазмом, как правило, является медленно продолжающейся. Позднее мы вернемся к" этому удиви­тельному различию между двумя феноменами.

¹ [Своеобразный, самопорождающий {лат). — Прим. перев.]

² Распространение оргастического возбуждения на всю вегетативную не­рвную систему уже было продемонстрировано с физиологической точки зре­ния. Ср.: Mtiller L.R. Das vegetative Nervensystem. Berlin, 1920.

Возникает вопрос о том, может ли данная концепция оргасти­ческого эффекта интоксикантов быть распространена с «оптималь­ного» случая на все остальные случаи? Возможность различных наркотиков и способность различных индивидов достигать дан­ного эффекта, несомненно, варьируется в весьма значительной степени, однако наблюдение почти не оставляет сомнений в том, что в каждом случае процесс приводит к одному и тому же ре­зультату. На практике, конечно, мы должны принимать во вни­мание все варьирующиеся степени интенсивности и, кроме того, нас не должны вводить в заблуждение те случаи, в которых орга­стический эффект качественно ослаблен или полностью отсут­ствует. Помимо всего прочего, генитальный оргазм также доста­точно часто подвержен похожим нарушениям. Даже «стимуляция», которую по теоретическим основаниям мы также резко диффе­ренцируем от состояний чистого удовольствия, в свете данного знания оказывается превосходно градуированным «минимальным эффектом» оргастического процесса.

При фармакогенном оргазме субъект знакомится с новым ви­дом эротического удовлетворения, которое вступает в соперни­чество с естественными формами сексуального удовлетворения. Этот вид эротического удовлетворения имеет определенные ха­рактеристики, предоставляющие индивиду заметные преимуще­ства, которые должны проявиться наиболее привлекательно, когда нормальным возможностям удовлетворения нанесен ущерб невро­зом или неблагоприятными обстоятельствами. Кризис возникает тогда, когда Эго склоняется на сторону страстного желания опья­неть и, таким образом, приводит к переживанию фармакогенного оргазма все либидо, имеющееся в его распоряжении. Как только опьянение становится сексуальной целью, субъект падает жерт­вой пристрастия; редко, когда кому-либо удается остановить даль­нейший ход событий. Данный факт делает весьма незначительной разницу между тем, поддается ли индивид искушению умышлен­ного намерения или его первое незабываемое переживание удо­вольствия от опьянения является вторичным результатом медицин­ского употребления наркотика. Слишком часто мы наблюдаем поучительную первоначальную стадию, в которой наркоман от­рицает собственное желание опьянения; он все еще употребляет наркотик как «лекарство» для снятия страдания, увеличения своей работоспособности или повышения своей потенции, но в действи­тельности он уже давно стал жертвой его оргастического влияния и, отступая от принципа реальности, опасно близко подходит к слепому повиновению инстинкту.

С другой стороны, сейчас мы понимаем, как происходит то, что употребление интоксикантов не всегда приводит к опьянев нию или какой-либо оргастической разрядке. Во-первых, потому что сильное желание, страсть опьянеть отсутствует. Во-вторых, потому что страстное желание может быть замещено сильным торможением (в форме реакции совести, обычно бессознательной), которое сдерживает инстинктивные превращения и мешает опья­нению, даже если доза значительно увеличена.

Когда человек усваивает практику фарматоксического удовлет­ворения, его целостному психическому и соматическому состоя­нию гарантируются важные последствия. Феномены, предстающие перед клиническим наблюдателем в случаях патологических при­страстий, разнообразны настолько, что в этом коротком обозре­нии мы можем ограничить себя лишь подчеркиванием некоторых фундаментальных характеристик. Несомненно, что изменения, главным образом, затрагивают локализацию либидо, поскольку эротическое удовлетворение с помощью наркотиков является на­сильственной атакой на нашу биологическую сексуальную орга­низацию, смелым движением вперед нашей «аллопластической» цивилизации. Позвольте нам ограничиться морфинизмом и наибо­лее «модным» методом употребления яда посредством шприца. В двух словах, целостный периферийный сексуальный аппарат остается в стороне в качестве «короткого цикла», а возбуждающие стимулы получают возможность действовать непосредственно на централь­ный орган. Я предлагаю обозначить этот феномен, заслуживающий особого термина, понятием «метаэротизм»¹. С прогрессом органи­ческой химии производство наиболее очищенных веществ для про­дуцирования (сексуального) удовлетворения, несомненно, является лишь вопросом времени, и легко предсказать, что в будущем нашего рода данная форма удовлетворения будет играть определенную роль, пока еще непредвиденную.

¹ Я охотнее предпочитаю употреблять данный термин, нежели очевидный термин «параэротизм», который, я думаю, следовало бы приберечь для менее спорных научных обозначений перверсий. Мое оправдание предложению та­кого большого количества новых терминов в данной статье должно быть в том, что я пытаюсь обращаться к широкому диапазону фактов, которые до настоя­щего времени не рассматривались психоанализом подробно.

Исключение генитальной и других эрогенных зон с их слож­ным взаимодействием и их затруднительными способами разряд­ки возбуждения в первую очередь подрывает генитальную потен­цию и вскоре приводит к отворачиванию от реальных объектов любви, которые более не вызывают интерес. Подобно большин­ству интоксикантов, морфий является ядом, представляющим опас­ность для потенции, и вскоре становится абсолютным монархом в качестве источника удовольствия. Отказ от сексуальной любви приводит к потере отношений с реальностью — конечно, за ис­ключением наркотика, и весь психический интерес морфоманья-ка постепенно концентрируется на добывании последнего.

Однако метаэротизм не только разрушает генитальную потен­цию; он также лишает ценности все другие пути достижения удо­вольствия, замещая их фарматоксическим оргазмом в качестве сред­ства удовлетворения. Мы должны рассматривать фармакогенный оргазм в качестве исполнительного процесса, с помощью которо­го достигается разрядка чистого психосексуального возбуждения, подобно функции онанизма у детей.

Что это за состояние, в котором либидо обнаруживает себя психи­чески после отказа от реальных объектов любви и генитальной ак­тивности? Как это всегда случается, когда опровергается примат ге-^ ниталий, в свои права вступают прегенитальные организации. Эротические тенденции прошлого активизируются посредством об­ширной регрессии, вспыхивает эдипов комплекс, который в первую очередь зависит от превратностей младенчества, а также проявляют­ся точки фиксации либидо, которые возникли от особенностей им­пульсов и желаний того периода. Возникают вполне сопоставимые с фантазиями о мастурбации грезы и фантазии, возбуждение которых находит разрядку в фарматоксическом оргазме. Очевидно, что при блаженных фантазийных образах опиумного опьянения, как это опи­сывали некоторые авторы, субъект на самом деле продуцирует гал­люцинации удовлетворения желаний. Таким образом, каждый скры­тый источник удовольствия, который может привести к усилению экстаза, может способствовать появлению удовлетворения. Даже ге-нитальное либидо, будучи удаленным от реальности, в течение како­го-то времени может все еще сохраняться в фантазии в качестве им­пульса, принадлежащего эдипову комплексу. Это очевидно в символической ценности, приписываемой шприцу, и т. д.

Во многих случаях важность конкретных эрогенных зон настоль­ко заметна, что они находят приют, подобно беженцам, в метаэро-тическом режиме; в таком случае они могут удерживаться в качестве областей и способов употребления наркотика и занять свое место в метаэротической организации вместе с возбуждением, на которое они способны, или с символическим катексисом, связанным с ними как определенный механизм для пред-удовольствия. Несравненно наиболее важной в этом отношении является оральная зона, тесные связи которой с интоксикантами уже известны. Несомненно, питье было самым ранним способом, с помощью которого принимались интоксиканты, и, вероятно, этот способ по-прежнему широко рас­пространен. В целом мы можем сказать, что вряд ли существует ка­кая-либо доступная область тела, которая не была бы использована для введения наркотиков, и разнообразие способов их употребле­ния удивительно велико.

Если бы мы имели мужество сравнить искусственный метаэро-тизм с естественными либидинозными организациями, мы бы об­наружили дальнейшие моменты, помогающие ориентации в обес­кураживающем изобилии феноменов. В таком случае мы ясно видим, что фармакогенный оргазм может быть подвергнут наруше­ниям и может вызывать патологические реакции (какого-нибудь другого порядка), как и любой иной процесс нормальной жизни. Прежде всего, вследствие своего огромного практического значе­ния для излечения пациента, таковой является фарматоксическая импотенция —- неудача в достижении фарматоксического оргазма, несмотря на присутствие стремления достичь удовлетворения. Се­годня кажется преждевременным давать описание психических сил и процессов, которые могут вызвать данное состояние, иногда даже на начальных стадиях пристрастия. В любом случае, факт, который следует подчеркнуть особо, это то, что с большей частью наркоти­ков раньше или позже эта неудача неизбежно возникает по физио­логическим причинам («привыкание»), и она не может быть пре­одолена, несмотря на отчаянные усилия пациента. Другая группа феноменов показывает такие продукты безуспешных попыток за­щиты или мощную реакцию сознания, знакомые нам из теории не­врозов. Данная защита ослабляет или целиком сводит на нет дос­тижение фармакогенного оргазма, процесс защиты направляется на свою психическую суперструктуру, а запретные тенденции эди­пова комплекса активизируются с помощью метаэротизма. Таким образом, «невротическая» обратная сторона блаженного опьянения проявляется в еще более ужасных состояниях тревоги, мучитель­ного возбуждения, страшных видениях и т. д. В этом отношении влияние различных наркотиков значительно варьируется. В слу­чае многих из них (например в случае кокаина) специфический эффект с самого начала осложняется этими феноменами. Все эти связи может прояснить лишь полный и совершенный анализ, то же самое верно в отношении громадной области близких феноменов, сопровождающих воздержание от наркотиков, которые мы не бу­дем здесь рассматривать.

Некоторые авторы уже делали замечания о появлении примитив­ных либидинозных организаций в клинической картине патологи­ческих пристрастий. Недавно Шилдер¹ сделал особый акцент на данном моменте. К этому мы должны добавить, что деструкция ге-нитального примата может также быть усилена определенными пре-генитальными эротизмами, что иногда (особенно в периоды воздер­жания от наркотиков) приводит к очевидной перверсии. В частности, важную роль здесь играет гомосексуальность, связь которой с алко­голизмом была давно описана Абрахамом, а связь с кокаиновой при­вычкой — недавно Хартманном².

¹ SchilderP. Entwurf zu einerPsychiatrie auf psycho-analytischerGradlage, 1925.

² Hartmann H, Kokainismus und homosexualitat // Zeitschrift fur die gesamte Psychiatrie und Neurologie. 1925. 95. S. 79—94.

В серьезных случаях наркомании разрушительное влияние ме­таэротизма на психическую жизнь гораздо больше. У нас создается впечатление, что вследствие пренебрежения своими соматически­ми источниками, специфические психические импульсы состав­ных инстинктов постепенно исчерпываются, а также, что все диф­ференцированные психиЧеские формы эротического проявления с их богато разнообразным содержанием постепенно погибают. Не­умолимый процесс психического опустошения охватывает и раз­рушает все, что было создано на протяжении психогенеза индиви­да — психическое состояние, сравнимое лишь с определенными особенностями заключительной стадии шизофрении. Мы были бы в полной гармонии с фактами, если бы мы теоретически сконстру­ировали заключительную фазу, в которой либидо утратило все свои генетически дифференцированные характеристики и формы орга­низации, и продолжает существовать в психической жизни лишь в качестве аморфного эротического напряжения. Психическая жизнь пациента в таком случае представлена очень простой формулой: страстное желание опьянеть — само опьянение — его последствия и т. д. Данная гипотеза представляется мне проливающей яркий свет на некоторые серьезные формы патологических пристрастий, поскольку бесспорно то, что до тех пор, пока нет неудачи вслед­ствие «привыкания», существует направление, к которому они идут. В таком случае целостная психическая личность вместе с наркоти­ком представляет собой аутоэротический аппарат удовольствия. Эго, полностью подчинено и опустошено либидо Ид — практичес­ки можно сказать, что оно конвертировано обратно в Ид; при этом внешний мир игнорируется, а сознание дезинтегрируется. Мы по­лучаем мимолетное впечатление того, какое огромное значение принимает на себя наркотик в качестве единственного кусочка ре­альности, к которому субъект имеет какой-либо интерес, и мы мо­жем понять, как с самого начала своего заболевания наркоман выб­расывает за борт соображения о какой-либо законности и морали в своих попытках достать его.

Картина, которую я набросал, сейчас должна быть дополнена не­которыми особенностями, связанными с одним фактором, который я до сих пор оставлял в стороне. Дальнейший процесс регрессии и ухуд­шения, охватывающий либидо при метаэротизме, должен, согласно концепции Фрейда, подтвержденной всем нашим опытом, приобре­тенным при изучении психоневрозов, сопровождаться имеющим да­леко идущие последствия разъединением инстинктов и высвобожде­нием деструктивного компонента. Легко увидеть, что факты целиком подтверждают данное теоретическое ожидание. Описанное мной ниспровержение высших психических организаций и дифференциа­ций может быть только работой деструктивных сил, высвобожден­ных разъединением, и мы до сих пор не знаем, какую роль играет дан­ный психический фактор при соматическом ухудшении жертвы наркотика, которое происходит параллельно с гибелью психики. Деструктивная сила, позволь ей вырваться, находит вторую кре­пость внутри Супер-Эго в даре совести, чьи агрессивные тен­денции (согласно взгляду Фрейда) направляются на Эго в форме «инстинкта совести»¹. В случае многих наркоманов (пока мы еще не знаем, какого типа) мы на самом деле вынуждены предположить, что бессознательное напряжение совести действительно стремительно усиливается, и, среди прочего, это подразумевает сильную потреб­ность в наказании. В результате возникает порочный круг, пациента глубже и глубже затягивает его пристрастие, а психологическая осно­ва обеспечивается неизбежным увеличением дозы.

Хотя часто, особенно в случае некоторых наркотиков, агрессив­ная тенденция также может быть направлена наружу, несомнен­но, гораздо более важно, когда она «поворачивается» на личность самого субъекта. Здесь существует очевидная аналогия: наркоман погибает в результате психической дезинтеграции, обусловленной метаэротизмом, так же как некоторые низшие животные погибают в результате своей естественной сексуальной активности.

¹ Представляется целесообразным обозначить в качестве «инстинкта со­вести» динамическое выражение института сознания. Согласно открытию Фрейда, этот инстинкт представляет собой филогенетически более новую дифференциацию в инстинктивной жизни человека и, главным образом, де­терминируется ее топографической стратегической позицией. Фраза дает нам возможность использовать в психологии Эго терминологию, уже знакомую нам из теории инстинктов, а что касается ее содержания, оно вполне правиль­но, а также полезно.

Позвольте нам сейчас обратиться, возможно, к наиболее важ­ному вопросу, возникающему из нашего обсуждения. После того, как наркотик впервые был употреблен в чисто медицинских целях, что в психике человека перешагивает границу между «помощью» и «удовольствием» или что, прежде всего, заставляет его прибег­нуть к наркотику с намерением обеспечить удовлетворение?¹ Другими словами, у какого типа личности появляется желание интоксикации и желание следовать этому желанию по дороге, ведущей к наркомании?

¹ Следующая схема может облегчить понимание связей, описываемых мной: ПСИХИЧЕСКИЕ ЭФФЕКТЫ ИНТОКСИКАНТОВ А. Оказание помощи.

а) Оградительный щит от стимулов, поступающих изнутри. (Болеутоляю- щий, успокаивающий, снотворный и усыпляющий эффекты.)

б) Содействие Эго-функциям. (Стимулирующие эффекты.) {Внутреннее подкрепление Эго, находящегося на службе реальности.)

Б. Получение удовольствия.

Фарматоксический оргазм. (Опьяняющие эффекты.) {Подчинение Эго Ид. Разрушение отношений Эго с реальностью.)

Наиболее распространенным фактором в этиологии патологичес­ких пристрастий, конечно, является фактическая фрустрация удов­летворения со всеми многочисленными сопровождающими ее фено­менами, известными нам из этиологии невроза. В неврозах мы также не обнаруживаем ничего, что не могло бы возникнуть в качестве «фактического конфликта», самое большее, что мы можем добавить, это то, что любой невроз может также быть причинным основанием патологических пристрастий. Часто случается так, что фрустрация сначала возникает из-за невроза и лишь потом из-за подобного при­страстия, но это лишь немного усложняет дело. Следовательно, пре­допределяющий фактор, который делает выбор в сторону «ухода в патологическое пристрастие», должен находиться глубже, и все наши попытки подвести данное пространство феноменов под термины фрейдовской теории либидо, приводят нас к выводу о том, что эти факторы необходимо искать в либидинозном развитии изучаемого индивида. Так, наше внимание было направлено на оральный эро­тизм, чье этиологическое значение при алкоголизме (уже упоми­навшееся Фрейдом в его «Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie») было подтверждено всем последующим аналитическим опытом. Было сде­лано удивительное открытие о том, что психические проявления орального эротизма в очевидной форме всегда присутствуют даже в тех случаях наркомании, когда наркотик не употребляется через рот. Создается впечатление о существовании неких таинственных связей между оральной зоной и опьянением и о том, что значение этих свя­зей сохраняется даже тогда, когда при употреблении наркотика дру­гие эрогенные зоны заместили оральную, или когда она полностью независима от эрогенных зон. Данный факт наиболее ясно наблюда­ется в случаях последнего типа, в которых применяется шприц. Ин­токсикация как будто остается оральным феноменом, как будто наи­более совершенный метод интоксикации развился именно из оральной зоны. Данный вывод, конечно, не очень удовлетворяющий, тем более когда мы понимаем, как мало он продвигает наше знание. Классичес­кие исследования Абрахама продемонстрировали нам, сколь разно­образными являются действия и проявления орального эротизма в на­шей психической жизни, и мы просто не понимаем, что такое может склонять субъекта к вызову состояний опьянения, из которого рот как эрогенная зона исключается.

¹ Насколько мы знаем, фаза пищеварения извещает о себе посредством серий физиологических симптомов во всем организме (подъем температуры, изменение состава крови и т. д.).

Я признаю, что в течение многих лет данная проблема ставила меня в тупик, пока некоторые случайные наблюдения не подсказали мне ее разрешение. Как ни странно, в первую очередь эти наблюдения были связаны не с наркоманами. Однажды мне пришла мысль о том, что существующий при оральном эротизме процесс не может быть ограничен областью рта как соматическим источником. Когда прият­ная вкусная пища была поглощена в изобилии и с удовольствием, за этим следует фаза, которой физиологически ничего не соответству­ет, кроме начала процесса пищеварения и всасывания. В этой фазе психической картиной завладевает приятное переживание полного желудка (пресыщения) и общим диффузным переживанием благопо­лучия, которое распространяется далеко за пределы пресыщения, весь организм принимает в этом участие¹. Одни люди обладают спо­собностью к интенсивному переживанию данного феномена; у дру­гих данная способность более или менее утрачена. Нет сомнения в том, что у взрослых данный процесс является пережитком пер­вичной психофизиологической функции, которая может быть на­звана лишь пищеварительным [alimentary] оргазмом. Далее я с по­мощью клинического материала покажу, насколько велико может быть значение данной оргастической формы удовлетворения у нормальных людей и в некоторых случаях невроза. Подобные на­блюдения легко сделать, однажды обратив внимание на этот фе­номен. Позвольте нам идти дальше, чтобы рассмотреть теорети­ческое значение данного открытия.

Единственное, что слишком очевидно, — это то, что через ораль­ную организацию сосания младенец достигает пищеварительного оргазма. Поскольку соматические процессы, на которых базируется данное оргастическое удовольствие, происходят внутри тела и, таким образом, не воспринимаются младенцем, его интерес должен смес­титься на осязаемую оральную зону, возбуждение которой в ка­честве механизма пред-удовольствия приводит в движение процесс удовлетворения. Мы можем предположить, что то, к чему сосущий младенец действительно стремится, есть повторение оргастического удовлетворения, и что он довольствуется подобным наслаждением как замещающим удовлетворением, когда оно ограничивается лишь оральной зоной. Вследствие зависимости пищеварительного оргазма от функции питания, его возможно повторить вообще только в преде­лах, обусловленных физическим состоянием пищеварительного тракта в этот момент. Таким образом, преувеличенная эротическая ценность оральной зоны должна была бы быть обнаруженной в пи­щеварительном оргазме. Однако в любом случае существует глубоко запечатленное в бессознательном ожидаемое предположение о том, что стимуляция оральной зоны может породить такое скрытое и та­инственное удовольствие. Может быть, даже именно это привело на­ших предков с необычным оральным даром к первому открытию рас­тения, дающего опьяняющее вещество.

Пищеварительный оргазм возникает в психической жизни в ка­честве финального психофизиологического механизма и в своем даль­нейшем развитии оказывает далеко идущее влияние на психосексу­альную эволюцию. С катексисом, который он приносит, он входит в целый ряд инфантильных идей и желаний-образов, известных нам. Так, если сослаться только на наиболее существенное, он подтверж­дает то, что действительно лежит в основе известной последователь­ности: оральное зачатие — желудочная беременность — анальное рож­дение. Эти связи с уверенностью могут быть подтверждены в анализе и должны причисляться к наиболее важным фактическим основани­ям нашей теории. Лишь когда мы обсуждаем сосущего младенца, мы попадаем в область спекуляций, даже если наш аргумент кажется убе­дительным. Но почему пищеварительный оргазм является ядром, вок­руг которого группируются «генитальные» идеи, которые входят в эти инфантильные сексуальные теории, столь значимые при симптома­тологии невроза, — это вопрос, на который необходимо будет отве­тить позднее. Здесь я просто добавлю замечание о том, что сексуаль­ное возбуждение подобных желаний-фантазий (которые принадлежат эдипову комплексу), обусловленное определенной предрасположен­ностью субъекта, разряжается не посредством онанизма, а через пи­щеварительный оргазм. Впоследствии, когда устанавливается защита от запретных в настоящее время инцестуозных тенденций, процесс вытеснения распространяется на исполнительную функцию пищева­рительного оргазма и в этом отношении вызывает известные психи­ческие нарушения функции питания (отвращение к пище, желудоч­ные и кишечные неврозы и т. д.).

¹ Может быть составлен длинный ряд продуктов и деликатесов, образую­щих последовательную градацию от обычных продуктов до чистых интокси­кантов, так что мы должны также принимать на рассмотрение случаи, в кото­рых две оргастические функции смешиваются.

Именно в пищеварительном оргазме с его намеченной здесь в об­щих чертах психической суперструктурой мы обнаружим специфи­ческую точку фиксации, предрасполагающую субъекта к патологи­ческому пристрастию. Фарматоксический оргазм понимается как новая версия пищеварительного оргазма, вместе с которым он разделяет его диффрный и заторможенный ход и, кроме этого, многое другое, но который в других отношениях намного превосходит его по характе­ристикам удовольствия¹. Здесь мы одним махом получаем разрешение ряда проблем, которые возникают в нашем исследовании патологи­ческих пристрастий. Прегенитальные эротизмы, столь заметные при клинических описаниях, представляют собой психическое одеяние пищеварительного оргазма инфантильного периода. Это предостав­ляет нам вразумительную психологическую мотивировку широкого распространения гомосексуальности, без предположения, появле­нием которого мы обязаны Шилдеру¹, о существовании взаимной близости между конкретными наркотиками и конкретными эротиз-мами. Мы понимаем, прежде всего, с психологической стороны, по­чему наиболее патологические пристрастия сопровождаются огром­ным истощением и отрицанием функции питания и почему, согласно Левину², к примеру, у людей, жующих коку «в течение длительных периодов времени, недоедающее тело не ощущает голод». Фарматок-сический оргазм по своей величине поглотил зачатки пищеваритель­ного оргазма, действующего в качестве удовольствия-награды и га­рантирующего питание и пищеварение.

С другой стороны, бессознательному «напряжению совести» (чувству вины) не может быть приписана специфическая роль в эти­ологии патологических пристрастий. Его значение в тяжелых слу­чаях подобно тому, которое необходимо приписать ему в тяжелых случаях неврозов. Простое доказательство того, что оно существует (важное в практическом отношении доказательство) ничуть не де­лает нас более осведомленными о том, почему данный индивид дол­жен либо впасть в невроз, либо стать жертвой наркомании, либо стать преступником или особо энергичным филантропом.

' SchilderP. Entwurf zu einerPsychiatrie auf psycho-analytischerCradlage, 1925. ² Lewin: Phantastica. Die betaubenden und erregenden Genussmittel. Berlin, 1924. S. 70.

Перед тем, как мы оставим данный вопрос, позвольте нам сде­лать краткое сравнение различных форм оргастического удовлет­ворения, обнаруженных нами. Здесь возникает искушение упо­мянуть филогенетическую точку зрения. Едва ли заслуживающим внимания представляется то, что оргастическая форма удовлет­ворения впервые была введена как новшество, когда появились

¹ Биологические соображения заставляют нас приписывать пищевари­тельный оргазм даже низшим протозоа, которые принимают пищу всем сво­им недифференцированным одноклеточным телом. Понятие оргазма в ка­честве «эротически первичной функции» и понятие клетки в качестве «оргастической единицы» открывают нам интересную биологическую пер­спективу и позволяют с новой точки зрения пролить свет на процессы кле­точного деления и копуляции, и делают их более доступными эксперимен­тальному изучению.

² Переход от пищеварительного оргазма к генитальному эротизму проис­ходит через оральную зону. Для описания связей, существующих между ораль­ным и генитальным эротизмом, ср. следующие работы: «Psychoanalyse der weiblichen Sexualfunctionen» Helen Deutsch; «Psychologie des Sauglings» Bernfeld; «Zur Genese der Genitalitat* Rank.

³ «Drei Abhandlungen Zur Sexualtheorie». [«Три очерка по теории сексу­альности».]

высшие формы жизни и были сформированы органы копуляции. В таком случае, если мы отбрасываем данную гипотезу, исключи­тельно эволюционные причины вынуждают нас принять точку зре­ния о том, что пищеварительный оргазм представляет собой исход­ную форму оргастического удовлетворения и что, соответственно, высшая функция удовольствия примитивных живых существ связа­на с наиболее значимой функцией самосохранения¹. Таким образом, в период, когда индивид лежит младенцем у груди, он повторяет вариант той фазы развития, которая затем (и это определенно толь­ко повторение фазы в эволюции рода — ср. хищных зверей) на время сохраняется в жестком соперничестве с постепенно созревающей генитальностью². Это могло бы также объяснить тот факт, что в он­тогенезе комплекс «генитальных» фантазий (а часто и разрядка, со­провождающая сексуальное возбуждение) вначале связан с пищева­рительным оргазмом. Последнее, очевидно, должно основываться на физиологически-химических процессах пищеварения и всасывания. Следуя предложенной Фрейдом теории о сексуальном химизме³, мы допускаем, что в этих процессах имеет место некоторое изме­нение (а, возможно, также и продуцирование) сексуальных веществ. Это означало бы, что пищеварительный оргазм является (эндо-)ток-сическим феноменом, тесно связанным с процессами питания. Со­гласно взгляду Ференци¹, развитие генитальности в филогенетичес­ком процессе постепенной дифференциации понимается как ус­тановление и выделение эротического центра, чья функция в том, чтобы освобождать процессы самосохранения от их вторичной, эро­тической службы. Если мы принимаем данную точку зрения, мы мо­жем добавить к нашему аргументу то, что оргастическая функция генитального, очевидно, происходит из процесса питания. Несмот­ря на свое содействие функции репродукции, генитальность, без со­мнения, обладает большей мобильностью в управлении сексуаль­ными веществами, нежели в случае акта питания. Пока мы не понимаем, каким обра зом токсические сексуальные вещества были использованы генитальным эротизмом с тем, чтобы подвергнуть их взрывной трансформации в новый, генитальный оргазм. Но когда человек открыл фарматоксический оргазм, он сыграл шутку над био­логией. Он также скопировал функцию питания, отделив сопровож­дающий ее сексуально-токсический феномен от обременяющих их пищеварительных предпосылок и подняв их до статуса независи­мой формы оргастического удовлетворения. Возможно, когда-нибудь мы достигнем успеха в имитации генитального оргазма с помощью фармакологических средств.

Один фактор, общий для всех трех форм оргазма, состоит в том, что они вызывают сон путем уравновешивания эротических напря­жений. При пищеварительном оргазме деструктивная тенденция, высвобождаясь (главным образом, в форме химической агрессии), направляется на пищу, которую субъект принимает; при гениталь-йом и фармакогенном оргазме деструктивная сила атакует собствен­ную телесную сущность субъекта, хотя в первом случае гораздо менее заметно, нежели во втором.

¹ Versuch einer Genitaltheorie, 1924.

В заключение хочу сказать несколько слов на предмет мелан-*холии. Познавая значение функции оральной инкорпорации при этом заболевании, мы должны ожидать, что идея пищеваритель­ного оргазма также прольет свет на ее патологию. Здесь мы огра­ничимся несколькими короткими предположениями. Сходство мании и меланхолии с опьянением, а соответственно с его деп­рессивными последствиями хорошо известно. Я думаю, что сей­час мы можем показать биологические прототипы обоих пар фе­номенов; они являются: а) пищеварительным оргазмом и б) долго длящимся голодом, который уже вызвал парализующий эффект. Когда умирающий от голода человек для того, чтобы удовлетво­рить свою потребность в целях получения свежей энергии, раз­рушает собственное тело, его агрессия, в конечном итоге, направ­ляется на объекты, прежде принадлежащие внешнему миру, который был им инкорпорирован и встроен в свою структуру. Хотя мы далеки от переоценки важности аналогов данного рода, нас все еще не может не удивлять наблюдение того, насколько верно данные процессы воспроизводятся на чисто физиологичес­кой основе при меланхолии. И далее мы не должны забывать, что быстрое истощение является одним из наиболее удивительных клинических сопровождений меланхолии. Кроме того, постоян­ная жалоба меланхоличного пациента на то, что его тело разлага­ется и его желудок и кишечник испортились и т. д., не оправды­вает своего глубокого биологического значения — тяжелого ухудшения оргастической функции пищеварения. В конечном ито­ге, в данной связи необходимо признать, что и у наших предков с их жестоким мироустройством и в большей степени у современ­ных младенцев пищеварительный оргазм предшествовал и пред­шествует мучительному состоянию голода точно так же, как ма­ния предшествует меланхолии.

Источник: RadoS. The psychic effects of intoxicants: an attempt to evolve a psycho-analytical theory of morbid cravings // Int. J. Psycho-Anal. 1926. 7. P. 396—413.

Перевод с английского М.Л. Мельниковой. На русском языке публикуется впервые.