Эрнст Зиммель алкоголизм и аддикция' [1948]

Э. Зиммель указывает, что аддикции, в особенности в периоды со­циальных потрясений (например, после войны), выполняют функцию профилактического средства от криминальности. Поскольку высво­божденная агрессивная энергия при наркотическом устранении вме­шательства Супер-Эго связывается аддикцией или невротическими и психотическими образованиями. В данном тексте Зиммель дает клас­сификацию алкогольных аддиктов, показывая динамические особен­ности их патологических реакций. Также указывается на символичес­кое значение наркотиков (в частности, алкоголя).

¹ Статья «Алкоголизм и аддикция» была написана в 1947 году для данно­го журнала «Qarterly» по настоянию редактора. Доктор Зиммель не успел завершить рукопись до своей последней болезни. Его заметки, намечающие последние несколько страниц выводов, были также включены. — Прим. ред. журнала «Psychoanal. Qarterly».

После Второй мировой войны мы можем ожидать те же психо­логические последствия, которые наступили после Первой миро­вой войны: было отмечено значительное увеличение расстройств характера, и в особенности аддикции. Послевоенные психические расстройства подтверждают неспособность «военного Эго» вернуть­ся к «мирному Эго» вследствие того, что отношения Эго и Супер-Эго разбились вдребезги. Во время войны функции Супер-Эго раз­

рушаются, усиливаются регрессии и, таким образом, смещаются барьеры вытеснения. Если никакие невротические или психоти­ческие механизмы не вызываются в качестве защит, то в результате появляется криминальность как прямое продолжение военного Эго в гражданской жизни.

Во время войны работа и борьба ради победы были общей целью для гражданского населения и для солдат, что выполняло функцию идеала коллективного Эго, противостоящую притуплению индиви­дуального Супер-Эго. Послевоенное разочарование в идеале побе­ды лишает ее значимости и эффективности в качестве стабилизиру­ющего фактора внутри индивидуальных психологических систем, лишая тем самым индивидуальные Эго поддерживающей суперструк­туры общественного духа. Объединенная нация снова разделяется на группы, расходящиеся во мнениях, имеющие несопоставимые цели личного интереса. Конец группам с несопоставимыми целями лич­ного интереса. Прекращение вооруженного конфликта представля­ет собой нарциссическую травму для всех; лишенный защищающего участия во вдохновляющем человеческом братстве, не способный более идентифицировать себя с нацией как целым, разочарованный гражданин обнаруживает, что горьким плодом победы является воз­вращение к индивидуальной, социальной и экономической неза­щищенности.

Чем меньше индивидуальное Эго способно реконструировать себя за счет вывода агрессивной энергии (все больше и больше ус­коряемой фрустрацией), тем больше становится потребность на­ции как организма перенести процесс структурализации. Не пре­успев в этом, индивид формирует или присоединяется к группам, которые обеспечивают его новой защищающей общностью духа и общей целью высвободить агрессивную энергию.

Аддикции предлагают великолепную отговорку послевоенно­му Эго, которое обнаруживает, что оно вовлечено в конфликт между фрустрирующими реальностями и импульсами — особен­но агрессией — со стороны Ид, силы, контролирующей Супер-Эго, оказавшейся неспособной к посредничеству. Вдобавок, Эго находит способ отрицать причиняющую боль реальность, заново

устанавливая благодаря искусственному фарматоксическому эн­тузиазму инфантильный принцип удовольствия в качестве осво­бождения от запретов Супер-Эго. Фарматоксическое устранение вмешательств Супер-Эго высвобождает для Эго психический рас­ход энергии, вовлеченной в невротические или психотические защиты, а в подлинной аддикции при определенных условиях оно служит также в качестве профилактического средства от крими­нальности.

Поскольку в США продажа наркотических средств запрещена и наркотическая аддикция является преступлением, которое на­казывается законом, и поскольку алкогольные напитки в целом обществом одобряются, распространенной американской аддик-цией становится алкоголизм.

Психиатр-психоаналитик дифференцирует подлинную аддик­цию к алкоголю, делающую индивида асоциальным, и иные ее формы, которые, замещая другие ослабляющие Эго защиты, под­держивают или периодически возобновляют контакт индивида с обществом. Такая дифференциация представляет как теоретичес­кий интерес, так и практическую терапевтическую значимость. Она помогает определить, есть ли в нашем распоряжении психо­терапия, отличная от лечения отдельных алкоголиков, для лече­ния алкоголизма как массовой социальной болезни.

Опыт того, что одних алкоголиков можно успешно излечить, ис­пользуя любой из многочисленных подходов, в то время как на дру­гих нельзя воздействовать никаким, очень часто считается доказа­тельством, оправдывающим классификацию алкоголиков на легких и тяжелых. Тем не менее податливость лечению ни в коем случае не является критерием серьезности данного психического расстройства, если во внимание не принимаются степень и качество дезинтегра­ции Эго алкоголика; более того, необходимо определить, является ли дезинтеграция Эго причиной или результатом хронического по­требления алкоголиком спиртного.

То, что потребность употреблять алкогольные напитки явля­ется для одного человека средством уйти от реальности, в то вре­мя как для другого — средством овладения реальностью, доказы­вает, что решающим фактором его использования является не био­химический эффект алкоголя, а психологический эффект, кото­рый из него извлекает Эго. Следовательно, наше первое усилие должно быть направлено на психодинамическую классификацию алкогольных психических расстройств, предшествующую более детальному изучению алкогольной аддикции.

Наблюдая в течение долгих лет алкоголиков — одних в больни­це, других в качестве амбулаторных пациентов, я выделил четыре класса хронических пьяниц: социальные пьяницы, реактивные пьяницы, невротические пьяницы и алкогольные аддикты.

В каждой из этих взаимосвязанных категорий потребление ал­коголя выступает в качестве средства балансировки ухудшающе­гося психического равновесия. В первых двух группах алкоголь защищает Эго от психического воздействия внешних обстоя­тельств; в последних двух — от угрозы внутренних бессознатель­ных конфликтов, которые лишь вторично ухудшают способность Эго справляться с реальностью.

Под «социальным пьяницей» я понимаю того, кто хронически зависит от употребления того или иного количества спиртного, без чего он не может получать удовольствие от общения с людь­ми. Они не могут разговаривать с другими без рюмки спиртного, не могут вести дела без того, чтобы не выпить самому или не пред­ложить выпить тем, с кем они ведут дела.

Если рассматривать это с точки зрения групповой психологии, то, на мой взгляд, этот вид социального употребления спиртного является побочным продуктом нашей цивилизации. Люди способ­ны жить вместе и подчиняться общим этическим стандартам, только если они откажутся от некоторого количества личного инстинктив­ного удовлетворения. Такой отказ при отсутствии достаточной воз­можности достичь сублимации инстинкта является тем, что Фрейд называл «жизнью ниже своих психических средств», откуда и про­исходит чувство «неудовлетворенности» в нашей цивилизации. Со­циальный пьяница в качестве эффекта от алкоголя ищет средство избавления от своего чувства неудовлетворенности, которое он осо­бенно сильно ощущает в компании своих товарищей.

Спиртное помогает сделать общительными и близкими по духу тех людей, которые иначе не понравились бы друг другу из-за сво­его инстинктивного отказа, к которому они друг друга вынужда­ют. Восприятие общей неудовлетворенности, которая иногда пе­реживается лишь как общая скука, замещается разделяемым всеми переживанием алкогольного энтузиазма. Если люди находятся в абсолютной зависимости от социального употребления спиртно­го для того, чтобы стать общительными, то мы должны сделать вы­вод, что что-то не в порядке не только с цивилизацией, коллектив­ным характером, но и с отдельными характерами. Очевидно, что в результате инстинктивных самоотречений Эго Супер-Эго не уве­личило свою силу заметным образом, что ему следовало бы сделать при нормальном процессе сублимации. Ощущение увеличившего­ся чувства собственного достоинства не ценится, если оно про­изошло из ослабевающих повторов инстинктивных удовлетворе­ний. Это минус духовности, который должен компенсироваться излишком спиртных напитков.

Реактивный пьяница также не обязательно является невроти­ческой личностью, и его потребность освободиться от стресса вызывается не требованиями общественной жизни; слишком боль- « шая депривация от подавления инстинктивных желаний налага­ется на него его личной жизнью: например, это может быть чело­век, страдающий из-за несчастного брака, или из-за неудачной ситуации на работе, которую он не в силах изменить. Для него спиртное — это уход от невыносимой реальности. Оно помогает ему временно забыть; подавить то, что он не в силах вытеснить, и найти замещающее счастье в состоянии искусственного энтузи­азма, когда он пьян. Поскольку такие люди психологически вы­нуждены жить не по средствам, их обычная неумеренность в употреблении спиртного, превращая любое способное функцио­нировать Супер-Эго в бессильное, дает им возможность сбалан­сировать их психический бюджет за счет временно неограничен­ного высвобождения сдерживаемой агрессивной или эротической инстинктивной энергии. Бедная часть общества принадлежит к данной группе. Верно это или нет, но они считают, что общество обращается с ними несправедливо. Под влиянием алкоголя они обретают искусственное счастье, которого они не могут достичь в реальности. Под маской опьянения они находят способ высво­бодить свою агрессию, направленную против фрустрирующего мира, и, в конце концов, они становятся преступниками. Такие люди не совершают преступления из-за того, что они пьяны, они напиваются для того, чтобы совершить преступление. Фрейд дол­жен был бы упомянуть реактивных пьяниц, когда он утверждал, что «алкоголь уничтожает сублимацию».

Особый интерес для психоанализа представляет невротичес­кий алкоголизм. Утверждение Фрейда о том, что алкоголь из­бавляет от торможений, особенно применимо к алкогольным не­вротикам.

Невротический алкоголик пьет не потому, что он вовлечен в неразрешимый конфликт с окружающим миром, но потому, что ему нужно уйти от себя, хотя он достаточно часто верит в то, что пить его заставляет именно его несчастная жизненная ситуация. Ему свойственен невротический характер, который под действи­ем повторяющегося принуждения, бесконечно воссоздает один и тот же конфликт с людьми. Для него употребление спиртного является не бегством от реалистичного несчастья, но невротичес­кой тайной, которую он сам на себя навлек. Это зависит от степе­ни его невротического нарушения, от морбидности его Эго, от того, помогает ли ему алкоголь найти искусственную адаптацию к внеш­ней реальности, или его Эго обречено на то, чтобы регрессивно дезинтегрировать и терять руководство Супер-Эго при столкнове­нии инфантильных инстинктивных желаний и требований реаль­ности. Для таких невротических характеров дело жизни, любви, работы всегда имеет бессознательную коннотацию, которая при­вносит иррациональную тенденцию в их поиски счастья. В конеч­ном итоге, нереализованные инфантильные инстинктивные стрем­ления исходят из эдипова конфликта, который они по-прежнему стремятся удовлетворить в своей взрослой жизни.

Многочисленны случаи, когда мужчина начинает пить, когда его жена беременна или когда у них рождается ребенок. Став ма­терью, его жена приближается к бессознательному образу его матери и в соответствии с тенденцией становится сексуальным табу. Он переживает тревогу, поскольку бессознательно его пре- * следует инцестуозное чувство вины и страх кастрации. Он чув­ствует себя отчужденным от своего собственного ребенка, пото­му что для его бессознательного этот ребенок является его братом или сестрой. Алкоголь растворяет тревогу и торжествует над вме­шательством Супер-Эго, освобождая индивида от его сексуаль­ного торможения и, возможно, восстанавливая его потенцию. Для других употребление спиртного оказывается возможностью ус­кользнуть от угрожающей женщины, поскольку тогда они оказы­ваются в компании одних мужчин-собутыльников.

Для этих невротических алкоголиков вызванное само по себе ощущение энтузиазма от спиртного имеет бессознательную аутоэ-ротическую коннотацию. Оно оживляет и перемещает оргастичес­кие ощущения, пережитые ранее при инфантильной или подрост­ковой мастурбации. Желание вызвать алкогольный энтузиазм « становится принуждением, поскольку над ним доминируют процес­сы бессознательного, которые делают его более утонченным. Оно _i является заместителем вытесненного инфантильного желания насла­диться аутоэротическим удовольствием, которое когда-то служило защитой от неразрешимых конфликтов благодаря высвобождению сдерживаемой инстинктивной энергии, изъятой у объектов.

Удивительно, насколько часто мы обнаруживаем, что борьба алкоголика с собой или со своим окружением за то, чтобы проти­востоять или потворствовать запретному удовольствию употреб­ления спиртного, является, на самом деле, повторением его пер­воначальной борьбы за или против мастурбации. Один пациент, который все время принимал решение, что сегодняшняя рюмка будет последней, вел дневник, в котором он отмечал, как часто он употребляет спиртное, тщетно пытаясь свести употребление до трех раз в неделю. Он вел подобный дневник, когда пытался уменьшить свою мастурбационную активность, и этот дневник все еще хранился у него. После некоторого промежутка воздер­жания двое из моих пациентов почувствовали, что они вынужде­ны снова начать пить, «чтобы доказать» себе, что они могут пре­кратить —■ подобно тому, как во время пубертатного периода они рационализировали повторения мастурбации. То, как алкоголик лжет жене или отцу, то, как он прячет бутылки (в особенности в ванной), очень часто является точным повторением того, как он раньше скрывал свои мастурбационные удовольствия от вмеша­тельства родителей.

Невротический алкоголизм оказывается смесью компульсивного невроза и перверсии. С последней алкоголика связывает достижение способности удовлетворять инфантильные сексуальные требования за счет исключения опасности кастрации; но поскольку симптомати­ческое употребление спиртного является дегенитализированным ма-стурбационным замещением, оно гораздо ближе к компульсивному неврозу, при котором симптомы одновременно являются замещением за и против инфантильной мастурбации. Одно большое преиму­щество алкоголика по сравнению с компульсивным невротиком — это то, что его Эго уже нашло способ устранить свой страх перед Су­пер-Эго. Б борьбе Эго алкоголика между Ид и реальностью, Супер-Эго не занимает сторону реальности; напротив, оно помогает подчинить требования реальности требованиям Ид. Причина этого заключается в том, что с точки зрения реальности употребление алкоголя являет­ся социально приемлемым удовольствием, а с точки зрения Ид — Супер-Эго расположено к данному инфантильному удовлетворению из-за характеристик родителей, прототипов Супер-Эго алкоголиков. В результате исследований я обнаружил, что родители большинства алкоголиков, отец, мать или оба, были обычно эмоционально незре­лыми, нестабильными личностями. Они позволяли себе поблажки и удовольствия, которые они запрещали своим детям. Для таких роди­телей разновидностью защиты Эго от протестов своего собственного Супер-Эго является подавление в своих детях проявлений инстинк­тивных реакций, которые они сами не способны вытеснять. Они мо­гут потворствовать собственной вспышке раздражения, но будут строго запрещать вспышки раздражения своим детям. Мать может проявлять все признаки потворства анальному эротизму, будучи неряшливой и небрежной в ведении домашнего хозяйства, но при этом тиранично заставлять детей поддерживать чистоту. Самое серьезное травмати­ческое влияние на детей в создании двуличного Супер-Эго, которое иногда запрещает, а иногда разрешает одни и те же инстинктивные удовлетворения, исходит от родителей, которые совмещают прояв­ление инцестуозного соблазнения своих детей с чрезмерно пури- , танским образованием в вопросах секса. Такие родители, прямо или косвенно, пытаются получить сексуальное удовлетворение от своих детей, но если ребенок ответит демонстрацией признаков сексуаль­ного возбуждения или отреагирует на стимуляцию мастурбацией, за это родители жестоко накажут его.

Мачеха одного из моих пациентов, которая была значительно мо­ложе своего мужа, регулярно позволяла своему четырехлетнему маль­чику ласкать ее ноги от ступней и выше почти до влагалища, но она била его и угрожала ему кастрацией, когда он писался в постели или когда она обнаруживала, что он играет со своим пенисом. Отец дру­гой пациентки, также алкоголик, сексуально атаковал всех членов семьи женского пола, включая эту дочь, но он бил ее всякий раз, когда обнаруживал, что она играет со своими гениталиями. Когда в под­ростковом возрасте она предприняла первые попытки уйти от него, • встречаясь с мальчиками, он запрещал такую «непристойность» и су­рово наказывал ее за нарушение своих запретов.

¹ Доктор Роберт П. Найт (Robert P. Knight) в своей статье подробно гово­рил о сложном Супер-Эго алкоголика. При изучении своих случаев он об­наружил, что, преимущественно, за превращение людей в алкоголиков от­вечает постоянное несогласие между родителями, касающееся воспитания инстинктов ребенка.

² SimmelE. Zum Problem von Zwang und Sucht // Bericht tiber den V. allgemeinen arzlichen: Kongress fur Psychotherapie in Baden-Baden. 1930. P. 26—29.

Не удивительно, что такие родительские прототипы помогают создать сложные Супер-Эго, которые могут быть противопоставлены инстинктивным требованиям Ид, но могут также и быть подкуплены им¹. Это, как я однажды обозначил, является формой ресексуализа-ции отношения Супер-Эго, возвращением к некогда более или менее скрыто инцестуозным отношениям родитель—ребенок внутри Эго². Эго, таким образом, получает возможность купить потворство

Супер-Эго, тем самым, давая ему его долю удовлетворений Ид. Большая доля правды заключена в шуточном утверждении, кото­рым часто можно описать эффект того, что «Супер-Эго алкоголи­ка растворяется в алкоголе».

Алкогольная эйфория как дегенитализованная сексуальность составляет огромную часть в психической экономике невротика. Именно она является успешной трансформацией болезненных переживаний, сопутствующих инфантильной мастурбации (страха кастрации, тревожных переживаний чувства вины), в доставляю­щие удовольствие переживания, которые заново устанавливают оргастическое ощущение, некогда отрицаемое в младенчестве.

Один актер чувствовал, что он вынужден преодолевать свой сценический страх за счет опьянения. Употребление алкоголя снимало его торможение. И для его бессознательного это стало обозначать, что игра на сцене (зависимость от аплодисментов зри­телей) была эквивалентна выставлению напоказ и игре с его пе­нисом перед матерью в надежде соблазнить ее и завоевать ее лю­бовь. Игра на сцене была для него «отыгрыванием» инфантильных инцентуозных требований, которые представляли табу для его Супер-Эго. Актер бессознательно боялся заново пережить отвер­жение и угрозу кастрации, которые он когда-то пережил, когда пробовал «сыграть» перед матерью. При получении удовольствия от алкогольного энтузиазма, его «функция реальности» стала не только эротизированной, ко и дегенитализированной и, таким образом, свободной от неминуемой обреченности на чувство вины и кастрацию матерью, переместившись на страх быть отвергну­тым зрителями.

Достижения Эго алкоголика в дегенитализирующей деятель­ности, которые имеют латентные инфантильные сексуальные кон­нотации, вызывают роковое последствие. Характер данного ме­ханизма защиты Эго определяет, может ли потенциальный алкоголик остаться невротиком или же он должен стать алкоголь­ным аддиктом; поскольку защита дегенитализации является ме­ханизмом инфантильной регрессии до прегенитальных стадий раз­вития Эго. Если Эго регрессирует с фаллической, анальной или оральной стадий до своей самой ранней стадии пред-Эго (кото­рую я назвал гастрокишечной стадией¹), то алкоголик становится аддиктивным. Тогда структура и динамика алкогольной аддикции нисколько не отличается от любой другой фарматоксической нар­котической аддикции. Понятно, что степень преморбидности Эго вследствие прегенитальной фиксации является решающим фак­тором для такого исхода; однако, разумеется, психотоксические эффекты алкоголя или других наркотиков могут толкнуть Эго на путь данных регрессий, если реальность слишком трудно понять или слишком больно выносить. И, как всегда в психопатологии, именно «комплементарные серии внешних и внутренних факто­ров» (Фрейд) определяют окончательный исход инстинктивного конфликта.

¹ SimmelE. Self-Preservation and the Death Instinct // Psychoanal Q. 1944. XIII. P. 160—183.

² Там же.

Искусственно созданное ощущение энтузиазма заново устанав­ливает инфантильный принцип удовольствия в сознании алкого­лика. Это ослабляет объектные желания Эго и вносит свой вклад в отбрасывание его назад на уровень вторичного нарциссизма, на ту стадию развития младенца, который открыл свое Эго и влюблен в него — что во многом объясняет очарование и привлекательность аутоэротичной личности алкоголика. Открывается путь регрессив­ному расщеплению данной нарциссической любви к себе на час­тичные эротические требования к объектам. Насколько нам извест­но, процесс инстинктивной регрессии ассоциируется с процессом разъединения инстинктов с возрастающим подчинением эротичес­кого инстинкта деструктивному инстинкту. Данное разъединение (как я описал его²) — ни что иное, как сам процесс регрессии: по­степенное отступление от генитальной стадии к гастрокишечной стадии, на которой рот оказывается единственным посредником между инстинктивными требованиями пред-Эго и миром объек­тов. Побуждение к сексуальному контакту с объектом трансфор­мируется в желание внутреннего контакта с ним за счет пожира­ния объекта. Любовь замещается ненавистью; процесс идентифи­кации возвращается к тенденции фактического пожирания. Спирт­ное становится взаимозаменяемым с ненавистным объектом, что хорошо выражается в шутке пьяниц: «Я ненавижу эту штуку [спиртное]. Я хватаюсь за каждую возможность, чтобы избавиться от него — глотая его». В соответствии с импульсом пожирать, данная шутка, кажется, выражает истинное значение алкоголь­ной аддикции. Вдобавок физическая инкорпорация (пожирание) замещает психологическое вытеснение, поскольку оно заставля­ет объекты исчезнуть из поля внешнего восприятия¹. Употребляя спиртное, алкогольный аддикт в конечном итоге стремится к заб­вению: вытеснению реальности.

В связи с примером актера я хотел бы сказать, что при лечении аддиктов мне стало ясно, что определяет качество невротическо­го отыгрывания в профессиональной деятельности. Такая про­фессиональная деятельность является не сублимацией излишка инстинктивной энергии, но невротическим отыгрыванием, если обнаруживается, что данная деятельность представляет собой вытесненные инфантильные мастурбационные фантазии.

¹ Там же.

На стадии развития объектных отношений мастурбацию мож­но рассматривать как первую социальную деятельность ребенка. Поскольку посредством данной деятельности ребенок уходит от разочаровывающего объекта, который отвергает его любовь и сти­мулирует агрессивные деструктивные реакции. В своем собствен­ном теле ребенок обнаруживает замещающее удовлетворение нар­циссической травмы, заменяя объект своими собственными гениталиями как объектом, и обнаруживая в себе способ разряд­ки объектно-ориентированных эротических и агрессивных тен­денций. Таким образом, он отверг прямое инстинктивное удов­летворение со стороны реальных объектов, но поддерживает идеационные отношения с ними в мастурбационных фантазиях. Посредством мастурбации ребенок начинает разрешать свои ин­стинктивные конфликты внутри себя, не тревожа, на мой взгляд, объекты; но он вновь вторично вынужденно вовлекается в конф­ликт с ними, если родители вмешиваются в данную мастурбацию, которая является борьбой ребенка за приносящее удовольствие , высвобождение инстинктивного напряжения. В процессе психо­анализа я обнаружил, что ребенка часто застают и прерывают в середине оргастического возбуждения; тогда его реакцией по от- ■-ношению к тому, кто ему помешал, бывает гнев и ненависть. Ин-троверсия данной ненависти и ее деструктивной энергии ставит человека на путь саморазрушения как прямого последствия ла­тентного мастурбационного конфликта.

Один из моих пациентов-алкоголиков, который стал полностью заторможенным и неспособным выполнять свои профессиональ­ные обязанности в роли врача, вспоминал, что, когда ему было че­тыре года, он взял в рот сигару, украденную у отца, и играл с пени­сом, думая о матери. И в тот момент, когда он «чувствовал себя хорошо», его отец поймал его, встряхнул и выкрикивал буквальные угрозы о том, что он кастрирует его. Понятно, что такие люди пе-реживают триумфальное ощущение счастья, когда, напиваясь, они могут вновь поймать это инфантильное «чувствую себя хорошо». Это удовольствие примиряет их с объектным миром, который был жестоко враждебен к их объясняемым инстинктивным потребностям в детстве; но, как часто случается, в конце концов, это вызывает нарциссический уход от объектов, поскольку инфантильная мас-турбационная деятельность и фантазии, запрещенные на гениталь-ном уровне, приобрели прегенитальные регрессивные цели. Дан­ные мастурбационные фантазии затем стремятся удовлетворить инстинктивные требования, исходящие от анальной и оральной или гастрокишечной (агрессивно пожирающих) стадий либидиноз­ного развития. Хронический алкоголик постепенно теряет свою власть над объектами и реальностью, видимость которой в качестве невротического характера он сохранял посредством переносов и приятного притупления своих органов чувств за счет токсически < вызванного эквивалента инфантильного мастурбационного энту­зиазма. В конце концов, он приобретает единственное желание отыграть данные инфантильные мастурбационные фантазии напря­мую. Данное отыгрывание бессознательных инфантильных мастур-бационных фантазий включается в его повседневную жизнь и при­обретает характер восстания и протеста против фрустрирующего мира, повторяющих его протест против невыносимого конфликта между эдипом и запретом на инфантильное мастурбационное об­легчение. Во время запоя он снова становится ребенком, с тоской (анальной, оральной, гастрокишечной) лишь по одному объекту: его матери.

Существует типичный способ того, как хронический алкого­лик начинает свои кутежи, и как он заканчивает их. Он остается вне дома и начинает с решения выпить всего несколько рюмок; однако, постепенно он теряет самоконтроль и приходит, кажет­ся, к одной цели — напиться до бесчувствия. В этом состоянии его притаскивают домой друзья или незнакомые люди, он промо­тал все свои или чужие деньги и потерял все ценные вещи, пока пил. Психически и физически он находится в самом плачевном состоянии — грязный и неопрятный. Он абсолютно беспомощен, и заботиться о нем вынуждена жена или другие члены семьи, или медицинские работники. На какое-то время он перестает пить, преисполненный благих намерений, он много говорит о том, что никогда больше не будет; и затем начинает все то же самое снова. На протяжении промежутков воздержания он полностью осозна­ет, что мучает своих родственников и губит себя, но ничего не может с этим поделать.

В периоды трезвости алкоголик не может удержаться ни на одной работе; потому что бессознательно он не хочет зарабаты­вать себе на жизнь, он хочет по-прежнему зависеть от матери или ее заместителя. Я знавал нескольких алкоголиков, которые все заранее готовили для того, чтобы прекратить пить типич­ным образом. Один из моих пациентов поддерживал отношения с медсестрой, которая вынуждена была все время жить с ним в ком­нате отеля, чтобы приводить его в состояние трезвости, «отучать» его от спиртного, давая ему молоко, и мыть его. Другой мой паци­ент нашел себе проститутку с той же целью — иметь заместитель­ницу матери.

Один из моих пациентов был доставлен в мою лечебницу¹ на носилках в состоянии ступора, с цианозом, неопрятный и грязный до невозможности. Физически он быстро поправился при любя­щей заботе добрых медсестер, которые купали его и поили теплым молоком. Когда он был совершенно трезв, он с готовностью согла­шался больше не пить спиртного, но по вечерам он умолял дать ему дозу снотворного. Поначалу я пытался отказывать ему в этом, говоря, что он всего лишь заменит один токсин другим. Наконец, я согласился предоставить снотворное в его распоряжение, чтобы он мог воспользоваться им по своему усмотрению в случае, если он не мог обойтись без него. Я наполнил бокал для спиртного, такой, какой он привык использовать, снотворным и поставил на его ноч­ной столик. Чувства того, что он мог бы выпить его, что данный заместитель матери был досягаем, было достаточно, чтобы заста­вить себя почувствовать безопасность и спокойно уснуть, не при­нимая его тем вечером и, точно так же, в три последующих вечера. На четвертый день трезвый, чистый и откормленный, он покинул лечебницу, объявляя, что вылечился от алкоголизма (мнение, ко­торое я не разделял).

¹ Шлосс Тегель, Берлин, Германия.

Алкоголики, которых называют запойными пьяницами, устра­ивают пьяные кутежи от случая к случаю, иногда периодически, с относительно длинными интервалами псевдонормальности. Их оргии начинаются, как и у других, но они часто не приходят до­мой неделями или месяцами и, будучи пьяными, занимаются всем подряд до тех пор, пока они, в конце концов, не окажутся в обыч­ном запущенном состоянии беспомощности в соответствии с ус­тановившейся традицией алкоголиков. У запойных пьяниц, тем не менее, наступает полная амнезия того, что происходило с ними во время предшествующих недель или месяцев пьянства. Один из моих пациентов, после того, как он создавал все возможные сму­щающие его брата неудобства, всегда путешествовал по стране на поезде, рано или поздно неизменно прибывая в город, где жила его замужняя сестра. Это была сестра, которая в детстве заменяла ему мать, и на которую он возлагал задачу привести его в трезвое состояние и заботиться о нем. Аддикт, таким образом, отыгрывал

• свои прегенитальные мастурбационные фантазии, возвращаясь, в результате, к своей матери в качестве ее ребенка, чтобы за ним ухаживали и заботились.

Фарматоксическое воздействие спиртного психологически за­ново устанавливает инфантильный мастурбационный энтузиазм запойного пьяницы, когда тот «хорошо себя чувствует» через сня­тие барьеров вытеснения, что позволяет бессознательным инфан­тильным импульсам получить доступ к моторным иннервациям. Запойный алкоголизм является видом алкогольного сомнамбулиз­ма, результатом того, что алкоголь охраняет «сон». Супер-Эго не принимает участия в данных регрессивных символических действи­ях алкоголика, поскольку Эго временно регрессировало до стадии, когда запрещающая власть (Супер-Эго) все еще является внешним объектом. Быть больным, беспомощным, грязным младенцем кажется

• единственно возможным способом добиться той любви, которую он ищет, или единственно возможным способом агрессивно доми-

, нировать в мире вокруг себя.

Занимаясь лечением аддиктов особенно наблюдая за ними в лечебнице, я обнаружил, что почти все, связанное с отыгрывани­ем аддикции, имеет символическое значение: например, пить ли спиртное из рюмки или из бутылки, имеет для аддикта особое значение. Один из моих пациентов, при отсутствии виски, ло­жился в кровать и горько плакал, снова и снова повторяя: «Я хочу свою бутылку, бутылку». Другой говорил о необходимости осу­шать бутылки виски до последней капли, вспоминая тем време­нем, что он подражал тому, что видел когда-то давным-давно: тому, что делал его брат, когда мать кормила его из бутылочки.

Аддикция к пиву, а не к виски часто имеет особое значение, поскольку этот напиток является напитком уретральной эроти­ки, давая ему, как это бывает, возможность наполнить себя боль­шим количеством жидкости, с особым удовольствием избавиться от нее эксгибиционистски, часто соревнуясь с другими мужчи­нами. Вещество, которое он пьет, иногда эквивалентно самой моче.

Двое моих пациенток-алкоголичек в состоянии воздержания во время лечения развили навязчивость пить свою собственную мочу, которая вызывала состояние опьянения как от алкоголь- ^г ного напитка.

Для других алкоголь бессознательно эквивалентен их собствен­ным фекалиям. Эти люди пьют спиртное, отвратительное на вкус, или испытывают отвращение к вкусу того, что они пьют; они ис­полняют настоящий церемониал, готовясь заставить себя проглотить каждую рюмку. Прегенитальные мастурбационные фантазии, кото­рые данные аддикты стремятся удовлетворить, являются тем, что я некогда назвал «ответный аутоэротизм»¹. В данных фантазиях различные эрогенные зоны тела служат для того, чтобы удовлетво­рить желание каждой из них получить удовлетворение со стороны матери. Это желаемые фантазии помочиться или опорожниться кому-нибудь в рот.

Для одного из моих пациентов спиртное означало касторовое масло, которое его мать силой заталкивала ему в рот. Деньги, кото- • рые алкоголик расточает, имеют символическое значение; в неко­торых случаях я также обнаружил, что привычка многих алкоголи- . ков уйти, не заплатив за выпивку, детерминирована бессознательно. Для них бармен представляет образ матери, от которой они хотят получить нечто (молоко), не давая ничего взамен (фекалии). Одно­му моему пациенту качающаяся пьяная походка неизменно напо­минала о том времени, когда он с трудом учился ходить и опирался на руки матери.

¹ Simmel Е. Die psycho-physische Bedeutsamkeit des Intestinalorgans fur die Urverdrangung// Int. Ztschr. f. Psa. 1924. X. P. 219.

Этих нескольких примеров достаточно, чтобы проиллюстриро­вать самую важную травму, которая лежит в основе каждой аддик­ции: матери, к которым аддикты стремятся, не давали им никогда чувства безопасности. Это матери, которые потакали себе, не ду­мая о потребностях ребенка. Такие матери могут слишком баловать ребенка в процессе кормления грудью, а затем стать тиранично строгими, приучая к туалету и чистоте. Матери трех моих пациен­тов были лицемерно добрыми, никогда сами не наказывали ребен­ка, а поручали порку отцу. Одна мать, чтобы произвести впечатле­ние на своего мужа, отца своего ребенка, разыграла самоубийство,

, положив яд в стакан со спиртным, при этом предложив мальчику умереть вместе с ней. Такой ребенок хочет любить мать, но она не позволяет ему; следовательно, он должен ненавидеть ее. У всех моих

• пациентов-алкоголиков была глубоко спрятанная ненависть к сво­им матерям. Эта ненависть глубоко вытесняется подобно импуль­су инкорпорировать, разрушать, пожирая мать.

Все аддикции, и в особенности алкогольная аддикция, явля­ются защитами от депрессии (меланхолии). Меланхолик интрое-цировал разочаровывающий объект любви (изначально свою мать) и стремится атаковать и разрушить интроецированный объект внут­ри себя. Алкогольный аддикт имеет лишь псевдо-объектно-либи-динозные отношения с людьми, его спиртное все больше и больше представляет собой его единственный внешний объект. В своей борьбе за и против воздержания он сражается с бесконечными не-

.- разрешимыми объектной фиксацией и конфликтом: забрать жизнь (любовь) у матери, пожирая ее; убить единственного человека, от которого зависит само существование его единственной надеж­ды на безопасность.

Переживания чувства вины и отчаяния, которые мучают алкого­лика после того, как он стал трезвым, отчасти могут быть фарма-токсическим последствием действия алкоголя, но, главным образом, и что более значимо, за алкогольной манией следует клиническая депрессия (меланхолия). Я всегда считал прогрессом в психоанали­тическом лечении алкоголизма, когда потребление алкоголя не толь­ко прекращало давать данный маниакальный эффект, но и вместо этого продуцировало несчастье, депрессию и чувство вины. То, что алкоголик может реагировать Похмельем во время употребления спиртного, а не после, доказывает, что психоаналитический про­цесс преуспел в раскрытии алкогольного энтузиазма в качестве за­щиты от депрессии, хотя есть некоторые алкоголики, у которых дан­ная депрессивная реакция во время употребления спиртного присутствует и без лечения.

Бессознательные конфликты желания разрушить мать, от ко­торой он зависит, и необходимости ненавидеть, в то время как он хочет любить, имеют огромнейшую значимость для борьбы ал­когольного аддикта за и против употребления спиртного. Своим алкоголизмом он мучает тех, кто заботится о нем, стремясь разру­шить их, и вместе с ними, разрушить себя. Его аддикция — это хро­ническое убийство и хронический суицид.

Идентификация с матерью внутри Эго замещается употреблени­ем спиртного — физического интроективного прототипа инкорпо­рации¹. Выпивая ее, как это было, он становится целым с ней и, тем самым, психологически приближает возврат в ее утробу. Для его бессознательного большую привлекательность имеет смерть; она означает Нирвану, предсуществование в утробе матери, полное еди­нение с ней, где любви и ненависти не существует. Алкоголик упи­вается до забвения, психического состояния пренатальной Нирва­ны; выход из этого ступора — новое рождение, в присутствии матери, готовой вскормить молоком и вернуть его к жизни².

¹ SimmelE. Self-Preservation and the Death Instinct // Int. Ztschr. f. Psa. 1924. X. P. 219.

² Из всех аддикции алкогольный аддикт более явно демонстрирует тен­денцию аддиктивного Эго реализовывать те же самые бессознательные регрессивные психологические желания, что и психотическое Эго, что яв­ляется указанием на то, что аддикция может быть последней защитой от психоза. Изучение алкогольных психозов может дать большее понимание данной мысли.

Анализируя пациентов в своей лечебнице, я наблюдал форму до­полняющей и две формы замещающих аддикции. В первой алкоголь­ный аддикт вынужден соблазнять других разделить с ним его ад­дикцию. Внешне казалось, что это определено желанием насладиться энтузиазмом компании. Бессознательно же присутствовало намере­ние разрушить другого человека, как он разрушает себя: напоить его, выпить у него, пожрать его и вместе утонуть в одном и том же эле­менте. Алкоголик, который обратился ко мне, жил с женщиной, которая была старше его на несколько лет — очевидный образ мате­ри — оба ничего не делали, кроме как поили друг друга, пока не обнищали. Его мать была вынуждена содержать их. С признаками огромной тревоги молодой человек отказался от моего предложения расстаться с этой женщиной. Я спросил почему. Он ответил: «Она помогает мне. Она дает мне выпить и пьет со мной». Выпивая с кем-то, алкогольный аддикт достигает того же, чего социальный пьяни­ца пытается избежать тем же самым средством: взаимным, орально агрессивным, интроективным разрушением.

Вторичная, замещающая аддикция, как я наблюдал, была иден­тификационной аддикцией. Аддикт, в период психоаналитичес­кого лечения и воздержания, развивает компульсию подражать другим, в особенности, конечно же, психоаналитику, часто с яв­ным намерением причинить вред человеку, которому он подражает. Один из моих пациентов был серьезно обижен из-за того, что я не доверил ему управление лечебницей на то время, когда уехал в от­пуск. Тот же самый пациент продолжал пьяные кутежи после перио­да воздержания, и остановился в кафе недалеко от лечебницы. Там он произнес длинную речь перед зрителями, состоящими из собутыль­ников, в которой он говорил, что его зовут доктор Эрнест Зиммель и он главный врач больницы, где лечат алкоголизм. Этот пациент от­крыл мне глубинное значение данной враждебной идентификации в состоянии воздержания. Он нашел кошку, которую держал у себя в комнате. Кошка спала с ним, и он регулярно кормил ее молоком из бутылки, даже по ночам, демонстрируя тем самым, как хорошая мать должна любить и кормить его. Но то, что он был также и злой ма­терью (свою собственную мать он ненавидел), он доказывал тем, как он говорил с кошкой: «А теперь будь паинькой; сначала выпей молочко, Потом ты получишь кофе — а потом выпить». «Паиньку» отравляет враждебная мать. Идентифицируя себя с враждебной ма­терью, он истребляет ненависть по отношению к ней, но, будучи ребенком, он также разрушает себя. Этот пациент в периоды воз­держания поглощал невероятное количество кофе.

¹ [В момент рождения (лат.). — Прим. пер.]

В одном случае мне удалось наблюдать прямо и in statu nascendi¹ трансформацию процесса идентификации в свой физический про­тотип, инкорпорацию, и наоборот. Молодой алкоголик в ходе пси­хоанализа достиг в своем регрессивном переносе стадии пассивного феминного подчинения мне. Он пытался отразить кастрационные тревоги, происходящие из бессознательных пассивных феминных фантазий за счет очень агрессивного бунтарского отношения. Его постоянные попытки спровоцировать мою ответную враждебность и ответную агрессивность не удавались. Наконец, его тревога дос­тигла размеров паники, и он выкрикнул, что хочет убежать из ле­чебницы и напиться. Я сказал ему, что пьянство не принесет ему ничего хорошего, но никто не может удержать его от того, чтобы сделать то, что, как он думает, он должен сделать. Он выскочил в дверь, промчался через парк к воротам, ведущим за пределы лечеб­ницы, где он начал корчиться от боли из-за брюшных колик. Его унесли обратно на носилках и принесли на больничную койку. Здесь он снова разъярился, крича: «...боль, которую вы мне причинили». Он колотил по больному животу, восклицая: «Эта проклятая штуко­вина здесь не дала мне выпить. Это вы. А теперь вы у меня в желуд­ке». И через какое-то время, колотя по голове: «А теперь вы у меня в голове — дважды». Позже, когда я снова его увидел, он сказал мне серьезно: «Со мной случилась странная вещь; впервые за много лет я могу взвешивать и думать о том, что я пью, и я, правда, думаю, что это нехорошо».

Мне ясно, что пациент продемонстрировал свою агрессию от фантазии пожирания объекта до идентификации себя с ним. Вмес­то того, чтобы идентифицировать себя с матерью, которая подчи­няется отцу, он регрессирует до младенчества, когда он на самом деле хотел пожрать свою мать, тем самым, пытаясь избавиться от своей ненависти к обоим родителям; затем, передав интроециро-ванный родительский объект из соматического в психическое Эго, он заново структурирует его, поднимая соматически интроециро-ванный родительский объект в Супер-Эго. «Агрессивные энергии, изъятые у объекта, интроецированные и переданные Супер-Эго» (Фрейд) дают Эго возможность наложить на себя ограничения, интерполировать процессы мышления и суждения между импуль­сом и действием.

Третий заместитель, появление которого наблюдалось во время состояния воздержания при психоанализе в больнице, замещаю­щий аддикцию к алкоголю или наркотикам, был явной суицидаль­ной аддикцией или явной аддикцией к убийству¹. На протяжении данной стадии единственная навязчивость аддикта — убивать: себя или других. Обычно он не рационализирует это побуждение; он просто хочет умереть или, временами, просто хочет убить.

Наблюдая процесс превращения в компульсивного убийцу под влиянием воздержания, мы обнаруживаем удивительную разни­цу между алкогольным аддиктом и реактивным алкоголиком; так как реактивный алкоголик становится убийцей, только когда он находится в состоянии интоксикации, потому что тогда его Су­пер-Эго парализовано и барьеры подавления и вытеснения сни­маются. Алкогольный аддикт, однако, будет убивать, когда он вынужден воздержаться от употребления спиртного, потому что тогда ему не удается удовлетворить свои убийственные импуль­сы символически за счет спиртного. Один из моих пациентов в состоянии воздержания однажды воскликнул: «Я должен убивать людей — я ненавижу их — или я должен пить, тогда моя нена­висть проходит»,

¹ Я заметил разницу между алкогольным и морфийным аддиктом в отно­шении данных навязчивых импульсов убивать или совершить самоубийство. Морфинистом, казалось, чаще двигал импульс совершить самоубийство, в то время как алкогольным аддиктом чаще двигал импульс совершить убийство. Мне кажется, что потребление алкоголя дольше поддерживает аддиктивное Эго объектно-связанным в его деструктивных тенденциях, чем потребление морфия, возможно, потому что алкоголь — это социально приемлемый мате­ринский суррогат, в то время как морфий — социальное табу.

В рамки данной работы не входит обсуждение того, в каком состоянии совершение убийства может быть вынужденной защи­той от суицидальной депрессии, новой экстраверсией объекта, который будет убит снаружи, а не внутри Эго. Что уместно при обсуждении алкогольной аддикции, так это очевидная идентич­ность между депрессией и энтузиазмом алкоголика и самодест­руктивное значение обоих.

Данная психологическая констелляция проливает некоторый свет на бессмысленный и трагичный факт того, что алкогольный аддикт должен пить, чтобы избавиться от переживаний чувства вины, вызванных тем, что он пьет. Когда после периода покаян­ной трезвости алкоголик срывается и начинает снова пить, весь мир для него сводится к одному объекту: спиртному. Спиртное бессознательно символизирует его мать в то время, когда он боялся ее, и когда она по-прежнему была внешним прототипом его Супер-Эго. Он срывается и начинает пить из-за сокрушающего пережива­ния чувства вины по отношению к матери (или ее заместителю), которая заботится о нем. В спиртном он пожирает это заново экстерна-лизованное Супер-Эго и тем самым избавляется от своего страха на­казания (инфантильных переживаний чувства вины). Конденсируя, таким образом, преступление и наказание в один акт употребления спиртного, алкогольный аддикт достигает того, что он отрицал, бу­дучи ребенком, когда ему не давали интровертировать свою агрес­сию и превращать ее в приносящий удовольствие «аутопластичес-кий» акт мастурбации.

То, что преступление и наказание для алкогольного аддикта идентичны, и то, что употребление спиртного является преступ­лением получения удовольствия от самонаказания, доказал мне типичный повторяющийся сон большинства моих пациентов: сны об утоплении. В этих снах алкоголик топится, его топят, или он борется за то, чтобы спасти кого-то, кому угрожает опасность уто­нуть с ним. Позвольте мне процитировать сновидение алкоголи­ка, которого лечили психоанализом.

«Я был на суде за убийство по обвинению в попытке отравиться. Я чувство­вал, что меня это развеселило (ср. «чувствовал себя хорошо»), и я совсем не помогал своему защитнику. В конце концов, меня приговорили к смерти через утопление. Меня привели к большому бассейну и приказали прыгнуть в воду, что я и сделал. Мое тело ушло под воду, и я намеренно открыл рот, чтобы мои легкие наполнились водой. Я хотел ускорить процесс, но я закашлялся и вып­люнул воду, и от этого я снова оказался на поверхности. Этот процесс повто­рялся несколько раз до тех пор, пока мне, наконец, не приказали выйти из воды, потому что, казалось, мне невозможно утопиться».

Интересно отметить, что это сновидение напрямую представ­ляет собой феномен повторяющегося принуждения. Я думаю, что

, тот факт, что кто-то «приказывает прекратить» повторяющийся суицид через утопление, не уменьшает его, потому что пьяница повторяет свои дебоши снова и снова, чтобы ему «приказали» пре-

• кратить, тем самым, повторяя вмешательство родителей в мастурба-ционную активность. Конечно же, человек в сновидении, который прерывает это хроническое самонаказание, — это психоаналитик. Терапевтическая задача аналитика — прервать порочный круг, со­единив психоаналитическую терапию и временные первоначальные поблажки, удовлетворив самые глубинные инстинктивные потреб­ности аддикта, и тогда привести его к профессиональной терапии, основанной на метапсихологических принципах с особыми выхо­дами для агрессии, и тем самым вернуть его к зрелой реальности. Без некоторого такового вмешательства алкоголик будет вынуж­денно следовать своей регрессивной тенденции (также символи-

_; зируемой сновидениями об утоплении) и топить себя в спиртном, возвращаясь в утробу матери, на стадию первичного нарциссизма и полного забвения.

ВЫВОДЫ

Завершив теоретическое обсуждение психопатологии алкого­лизма, мы обращаемся к практическому вопросу о том, как спра­виться с опасностью, которую хроническое употребление алкого­ля представляет для индивидуального, а также для общественного психического здоровья. Как следствие войны алкоголизм стал со­циальной болезнью и, следовательно, имеет не только психологи­ческий, но и социологический смысл, который нужно принимать во внимание и исправление которого находится за пределами об­ласти психотерапевта. Однако теоретическая основа для оздорав-ливающей терапии личности может помочь понять и продолжить попытки группового лечения, которое уже существует. Я считаю, что прогноз для отдельного алкоголика может стать наиболее бла­гоприятным, если мы будем отбирать нашу психотерапию в соот­ветствии с должной классификацией случая.

Алкогольный аддикг нуждается в больничном уходе на протяже­нии психоаналитического лечения. Оно должно сочетаться с про­фессиональной терапией, основанной на метапсихологических прин­ципах, которые, например, дают пациенту возможность разрядить его агрессивные, деструктивные тенденции прежде, чем он сможет сублимировать их в конструктивной деятельности. Что нужно та­ким пациентам в дополнение к психоанализу, так это согласован­ные терапевтические усилия всего больничного персонала, кото­рые направлены на выстраивание и реконструкцию Эго алкоголика¹, постепенно ограничивая его враждебные, интроективные, пожира­ющие импульсы в пользу окончательной здоровой идентификации. Психотерапия в больнице предоставляет прочную основу для про­цесса созревания Эго, поскольку она начинается с активной цели исцелить фундаментальную нарциссическую рану Эго аддикта: ком- * пенсация за утрату спиртного и его символической ценности за счет удовлетворения бессознательной инфантильной потребности паци- i ента в любви и понимающей заботе ухаживающей матери. Стано­вясь трезвым, алкоголик «рождается заново». С тех пор за счет пси­хоанализа в сочетании с заботливым руководством ему нужно помочь развить зрелое Эго, чтобы заменить инфантильный нарциссический принцип удовольствия принципом реальности.

В лечебнице Шлосс Тегель [Schloss Tegel] в Германии, в Берлине, нет зак­рытых палат, нет запирающихся дверей. В любое время, когда алкоголик, ка­залось, не мог вынести воздержание и проявлял признаки готовности сбежать в какой-нибудь бар, весь персонал знал об этой ситуации, и кто бы ни встре­тил пациента, готового убежать с территории лечебницы, должен был пого­ворить с ним, убедить его остаться в лечебнице и немедленно позвать его врача. Цель заключалась в том, чтобы побуждать и поддерживать внутрен­ний психический конфликт в пациенте прежде, чем он сорвется.

Невротического алкоголика можно лечить психоаналитически без госпитализации; тем не менее, в этом случае рекомендуется также чередовать психоаналитическое лечение с наблюдением в больнице.

Это становится необходимым, когда тенденция сорваться и снова на­чать пить ускоряется трудностями переноса или импульсами поддер­живать вытеснение нового бессознательного материала, чувствитель­ность к которому усилена психоанализом. Опыт научил меня, что фаза снятия симптомов при воздержании может приносить очень продук­тивные аналитические результаты. Для такого временного больнич­ного лечения психоаналитику следует иметь доступ к тем же услови­ям, которые имеют прочие специалисты при лечении этих пациентов, В городах должны быть небольшие больничные центры, куда можно временно помещать пациентов-алкоголиков при адекватной заботе и наблюдении. В данных центрах должны быть комнаты для психоана­литического лечения.

Реактивный алкоголик не нуждается в специальной психотерапии. Он извлекает пользу из психотерапевтической помощи, базирующейся на фактической помощи и метапсихологическом понимании его не­разрешенных внутренних и внешних конфликтов. Реактивный алко­голик нуждается в поддерживающей психоаналитической терапии. В его Эго сознательным и интегрированным нужно сделать, глав­ным образом, предсознательное. Он должен осознать и вербализи-ровать свои конфликты и, таким образом, научиться интерполиро­вать мышление между импульсом и действием вместо того, чтобы пить («экспериментальный способ действовать» — по Фрейду).

Остается обсудить один последний вопрос огромной практи­ческой значимости: дает ли наша теория, выведенная из психоана­литического исследования, какую-либо возможность применить ее в терапии группы пациентов, чтобы справиться с универсальной опасностью, которую алкоголизм представляет для психического здоровья страны? Ответ на этот вопрос положительный, поскольку, что достаточно странно, она уже была использована интуитивно и удачно в массовом психологическом эксперименте — обществе ано­нимных алкоголиков.

Изучая брошюру общества анонимных алкоголиков, я был удив­лен тем фактом, что терапевтические принципы, применяемые при психотерапевтических попытках, в основном, соответствуют пси­хоаналитическим находкам. Это неудивительно, поскольку обще­ство анонимных алкоголиков было создано алкоголиками для ал­коголиков и, следовательно, оно произошло от бессознательного понимания латентных влечений Ид при алкоголизме и тенденции Эго алкоголика предохранять себя от них. Не может быть простым совпадением то, что создатель общества анонимных алкоголиков был врачом, который обнаружил лекарство для себя в том, что по­могал товарищам-алкоголикам вылечиться.

Терапия общества анонимных алкоголиков базируется на трех фундаментальных принципах.

1. Алкоголик лечится бывшим алкоголиком не только для того, чтобы вылечиться, но и для того, чтобы лечить других.

2. Вылечившись и став здоровым, алкоголик становится членом общества бывших алкоголиков, в котором, в отличие от нашего так называемого «нормального» общества, алкоголь социально непри­емлем и становится табу.

3. Алкоголик должен суметь воспринять два положения: первое, которое вводит лечение; другое, которое приносит окончательное выздоровление.

Первое положение заключается в том, что алкоголик должен при­нять тот факт, что он бессилен против алкоголя. Ему бесполезно бо­роться с ним, потому что он вынужден пить из-за внутреннего при­нуждения. Второе положение заключается в том, что во Вселенной есть «Сила, большая, чем он сам»; если он подчинится этой Силе, принуждение будет разрушено. Первое положение принимается алкоголиком легко, поскольку он осознает, что это первый базо­вый шаг в любом излечении. Впервые в своей жизни невротичес­кого несчастья алкоголик обнаруживает, что его понимают, и за счет этого он учится понимать других. Его терапевт не профессио­нал, но его помощник просто потому, что он бывший алкоголик. •До этого опыта:

Священник сказал: «Ты пьешь, это грех».

Начальник: «Прекрати пить или выметайся».

Жена: «Ты пьешь, это разбивает мне сердце».

И все: «Почему бы тебе не воспользоваться силой воли —

ты станешь человеком».

Он знает, что у него нет достаточной силы воли, чтобы противо­стоять переполняющей ведущей его силе, которая исходит из его бессознательного. «Но, — шепчет алкоголик в глубине души, — ник-* то, кроме меня, не знает, что я должен пить для того, чтобы убить беспокойство и страдание, которые слишком велики, чтобы их мож­но было вынести». Поверить в Универсальную Силу, которая, если ее воспринимать эмоционально, способна избавить от алкогольной навязчивости, — вот суть лечения. Оно базируется на том, что назы­вают духовным опытом, и человек учится ясно видеть, «что у него должен быть духовный опыт, или же алкоголь разрушит его».

«Эта дилемма вносит кризис в жизнь пациента. Он обнаруживает, что находится в ситуации, которая, на его взгляд, не может быть разрешена че­ловеческими силами. В это положение его поместил другой алкоголик, ко­торый выздоровел за счет духовного опыта. Эта особая способность, кото­рую выздоровевший алкоголик развивает у того, кто еще не выздоровел, является главным секретом беспрецедентного успеха, которым эти мужчи-, ны и женщины пользуются... В этих условиях пациент обращается к религии с абсолютной готовностью и безоговорочно принимает простое религиоз­ное предложение. И тогда он способен приобрести больше, чем просто свод религиозных верований; он проходит через глубокое психическое и эмоци­ональное изменение, свойственное религиозному «опыту». Тогда же обнов­ляется надежда пациента, и его воображение воспламеняет идея принадлеж­ности к группе бывших алкоголиков, где он получит возможность спасти жизни и дома тех, кто страдал так же, как он».

Всегда подчеркивается, что ядром терапии общества анонимных алкоголиков является религиозность, а не религия. Братство быв­ших алкоголиков состоит из «католиков, протестантов, иудеев, почти агностиков, почти атеистов». Подчеркивается, что «ядро ме­тодики, которую выработало общество анонимных алкоголиков, ...не религиозное, а духовное...». Это «признание силы высшей, чем человек... Творческий Дух над всем. Его имя нематериально... и легче будет использовать знакомую терминологию христиан­ской религии, называя эту Силу "Бог"...». Алкоголик овладевает этой Силой, «просто поверив». Чтобы эта вера обрела силу изме­нить психическое Я алкоголика коренным образом, у него должен быть «духовный опыт», который «достигает внутреннего челове­ка». «Это подчинение Высшей Силе... Говоря нерелигиозным язы­ком, этот опыт подобен осознанию, которое приходит к человеку, никогда не ценившему хорошую музыку или хорошие книги и ко­торый вдруг «получает» идею удовольствия, ценности, которую в них можно обнаружить. Следовательно, он с удовольствием про­должает наслаждаться тем, в чем прежде он не виДел ни обаяния, ни значения». И «единственный выход — понять человеческую бес­помощность и полностью положиться на Высшую Силу».

«Эти бывшие алкоголики часто обнаруживают, что если они не тратят время на то, чтобы помогать другим выздороветь, они сами не могут оставаться трезвыми. Напряженная, почти жертвенная работа на благо других страдальцев часто обязательна в первые дни выздоровления. Эти усилия продолжаются исключительно добро­вольно. Это призвание».

«Миссионер, и такой другой! Какой миссионер среди дикарей был сам дикарем?»

Официальные записи здесь заканчиваются. Далее — записи доктора Зиммеля, сделанные на последней странице его рукописи. [Прим. ред. жур­нала «Psychoanal. Qarterly».]

Общество анонимных алкоголиков — защита и замещающее фор­мирование. Это новый общественный дух в другом, но искусствен­ном обществе. Это общество не только тех, кто не пьет, но также и общество исцелителей.

Психопатологическая формула алкоголика разрушать и быть разрушенным заменяется на спасать и быть спасенным.

Духовный опыт служит исправлению зла, избавлению от чувства вины. Усиление Супер-Эго внешне (запрещение) и внутренне • (религия, интроекция). Вербализация пред-сознательного матери­ала (выстраивание Эго).

Цели лечения — исцелить через идентификацию. Замещение идентификацией аддикции в период воздержания делает возмож­ным формирование нового общества. Пожирание заменяется на иден­тификацию с группой.

Возможности для сотрудничества общества анонимных алко­голиков с психоаналитиками.

Чего может достичь одна психоаналитическая терапия в отно­шении растущего числа аддиктов?

Источник: SimmelE. Alcoholism and Addiction //Psychoanal. Q. 1948.17. P. 6—31.

Перевод с английского KIT. Плеховой. На русском языке публикуется впервые.