Лекции по введению в психоанализ. Лекция 28 [1916—19171

<...> Со временем для врача это становилось монотонным заня­тием: каждый раз одинаково, при помощи одних и тех же приемов запрещать проявляться самым различным симптомам, не имея воз­можности понять их смысл и значение. Это была не научная дея­тельность, а работа подмастерья, которая напоминала магию, зак­линания и фокусы; однако это не принималось во внимание в сравне­нии с интересами больного. Но третье требование не соблюдалось: этот метод не был надежным ни в каком отношении. К одному боль­ному его можно было применять, к другому — нет; в одном случае удавалось достичь многого, в другом — очень малого, неизвестно почему. Еще хуже, чем эта капризность метода, было отсутствие длительного успеха. Через некоторое время, если вновь приходи­лось слышать о больном, оказывалось, что прежний недуг вернул­ся или заменился новым. Можно было снова начинать лечение гип­нозом. А кроме того, опытные люди предостерегали не лишать больного самостоятельности частым повторением гипноза и не приучать его к этой терапии, как к наркотику. Согласен, что иной раз все удавалось как нельзя лучше; небольшими усилиями дости­гался полный и длительный успех. Но условия такого благоприят­ного исхода оставались неизвестными. <...>

Источник: 1, с. 287—288.

*

Автобиография [1925]

<...> Осенью 1886 года я остался в Бене в качестве врача и же­нился на девушке, которая больше четырех лет ждала меня в сво­ем далеком городе. Здесь я могу задним числом,рассказать, что, если я не прославился уже в те молодые годы, в этом виновата моя невеста. В 1884 году побочный, но глубокий интерес побудил меня выписать малоизвестный в ту пору алкалоид кокаина Мерка и заняться изучением его воздействия. В разгар этой работы пере­до мной открылась возможность поездки для свидания с моей невестой, которую я не видел два года. Я быстро завершил опыты с кокаином и в своей публикации предсказал, что скоро будут найдены новые применения этого средства. И даже посоветовал своему другу, глазному врачу Кёнигштейну, исследовать возмож­ность применения анестезирующих свойств кокаина на больном глазу. Вернувшись из отпуска, я узнал, что не он, а другой друг, Карл Коллер (сейчас он в Нью-Йорке), которому я тоже рассказы­вал о кокаине, провел решающие опыты на глазах животных и продемонстрировал их на конгрессе офтальмологов в Гейдельбер-ге. В результате Коллер по праву считается изобретателем мест­ной анестезии с помощью кокаина, которая оказалась столь важ­ной для малой хирургии; но я не был в обиде на свою невесту за эту помеху. <...>

Источник: 4, с. 97.

Будущее одной иллюзии [1927]

<...> В одном пункте я безоговорочно согласен с Вами. Наме­рение насильственно и одним ударом опрокинуть религию — не­сомненно, абсурдное предприятие. Прежде всего потому, что оно бесперспективно. Верующий не позволит отнять у себя свою веру ни доводами разума, ни запретами, Было бы жестокостью, если бы в отношении кого-то такое удалось. Кто десятилетиями при­нимал снотворное, тот, естественно, не будет спать, если у него отнимут его таблетки. Что действие религиозных утешений мож­но приравнять к действию наркотиков, красиво иллюстрируется событиями в Америке. Там сейчас хотят отнять у людей — явно под влиянием женщин, взявших верх, — все средства возбужде­ния, опьянения и наслаждения и для компенсации досыта пита­ют их страхом божьим. И за исходом этого эксперимента тоже нет надобности следить с особенно большим любопытством.

Я соответственно возражаю Вам, когда Вы приходите затем к выводу, что человек в принципе не может обойтись без иллю­зорного религиозного утешения, что без него он якобы не вынес бы тягот жизни, жестокой действительности. Да, но только че­ловек, в которого Вы с детства вливали сладкий — или кисло-сладкий — яд. А другой, воспитанный в трезвости? Кто не стра­дает от невроза, тот, возможно, не нуждается в наркотических средствах анестезирования. Конечно, человек окажется тогда в трудной ситуации, он должен будет признаться себе во всей своей беспомощности, ничтожной малости внутри мирового целого, раз он уже не центр творения, не объект нежной заботы благого провидения. Он попадет в ситуацию ребенка, покинув­шего родительский дом, где было так тепло и уютно. Но разве неверно, что инфантилизм подлежит преодолению? Человек не может вечно оставаться ребенком, он должен в конце концов выйти в люди, в «чуждый свет». Мы можем назвать это «воспита­нием чувства реальности», и должен ли я еще разъяснять Вам, что единственная цель моего сочинения — указать на необхо­димость этого шага в будущее? <...>

Источник: 5, с. 58—59.