Роберт Сэвитт психоаналитические исследования аддикции: структура эго при наркотической аддикции

[1963]

Автор показывает, что для наркомана характерна глубокая регрессия Я. Поскольку наркоман, подобно младенцу, не способен переносить даже слабое напряжение, он регрессирует на стадии, где удовлетворение долж­но приходить немедленно. Поэтому в наркотической патологии важны оральные компоненты личности, а также до-оральный уровень отноше­ний, по типу «пупочной» связи с миром. Инъекции в кровеносную систему обеспечивают быструю и в символическом смысле «пренатальную» рег­рессию, связанную со сном и галлюцинациями.

Пристрастие к наркотикам — наиболее пагубная из аддикции: оно представляет динамику заболевания в самой чистой форме и лучше всего вскрывает трудности, встречающиеся при его лечении.

Гловер (Glover, 1949) классифицирует наркотические аддикции как злокачественные переходные состояния, занимающие место меж­ду психоневрозами и психозами, однако, их, вероятно, лучше все­го рассматривать как комплекс симптомов, нежели как реально существующее заболевание, и в качестве такого они могут быть включены в ряд разнообразных психических нарушений. Дан­ные нарушения включают в себя шизофрению, депрессивные со­стояния, психоневрозы, перверсии, «пограничные» состояния и «нарушения характера». В качестве общей особенности аддик-

тивного процесса выступает его импульсивность, обычно аддик-тивный процесс относят к категории импульсивных нарушений, в ряду которых он является основным примером.

«Они [наркоманы] действуют так, как будто любое напряже­ние является опасной травмой. Их действия направлены (или ме­нее всего направлены) не на позитивную цель решения опреде­ленной задачи, а, скорее всего, на негативную цель избавления от напряжения; их цель — не удовольствие, а прекращение боли. Любое напряжение переживается как голод, который испыты­вал младенец, т. е. как угроза самому [своему] существованию» (Fenichel, 1945, р. 368).

Наблюдения Фенихеля заслуживают особого внимания, посколь­ку ранее считалось, что среди наркоманов распространен простой поиск удовольствия. Введение наркотика действительно прино­сит удовольствие наркоману, но это удовольствие — патологич­ная, химически вызванная эйфория, которая затмевает отчаянную потребность убежать от невыносимого напряжения. Гиффорд в сво­ей статье о сне, времени и раннем Эго приводит следующий ком­ментарий: «Предрасположенность к аддикции... имеет особый интерес, поскольку потребность уменьшить ощущения реальнос­ти, упразднить чувство времени и удалиться от человеческих кон­тактов наводит на мысль о раннем периоде, когда объектные отно­шения существовали лишь с позиции удовлетворения, и младенец требовал специфическую субстанцию, а не дифференцированную персону, а все ощущения, исходящие от окружающего мира, пере­живались как неудовольствие» (Gifford, 1960).

Могло бы показаться, что энтузиазм, который переживает упот­ребляющий героин наркоман, подчеркнут его соотношением со сном или ступором, который часто вскоре следует за энтузиаз­мом. Эйфория часто недолговечна, и сон наступает до того, как пристрастие к наркотику разбудит наркомана. Подобно младен­цу, у которого голод чередуется со сном, у наркомана голод по наркотику чередуется с наркотическим ступором.

В подтверждение данного факта Видер (Weider, 1953, р. 8) описывает «кайф» [«high»] как состояние летаргии, мечтательного оцепенения й сна, сосредотачивая основной интерес на процес­се засыпания. Левин называет гипоманию и ступор «психологи­ческими эквивалентами биологического сна». Они оба служат от­рицанию и «оба являются результатом интрапсихического слияния с грудью при кормлении, но только ступор вызывает здоровый сон младенца... Если рассматривать данную проблему как про­блему в психологии сна, более очевидным становится различие между искусственным возбуждением при наркотической инток­сикаций и естественными маниакальными состояниями и состо­яниями приподнятого настроения. Маниакальный пациент не доводит до конца свое приближение ко сну; фармакотимический пациент — делает это... Маниакальный пациент лишь прибли­жается к снижению своего возбуждения, фармакотимического па­циента все дороги, в конечном итоге, ведут к наркотическому оцепенению» (Lewin, 1950).

Тем не менее у меня складывается впечатление, что символи­ческое слияние с грудью не является адекватной оценкой наибо­лее пагубных форм аддикции. Человек, который испытывает по­требность во внутривенном введении наркотика, требует более быстрой защиты по сравнению с теми людьми, которые доволь­ствуются оральной инкорпорацией удовлетворяющих потребность наркотических веществ. До тех пор, пока напряжение полностью не снято, человек остается в ситуации, сходной с недифференци­рованным состоянием новорожденного, которое Фрейд (Freud, 1936) описывает как период, в котором младенец, пока еще не способ­ный связывать напряжение, переполняется стимулами, против ко­торых у него нет адекватного аппарата защиты.

Представляется, что описываемые здесь наркоманы, употреб­ляющие героин, пребывают как раз в таких хронических состоя­ниях невыносимого напряжения до тех пор, пока они найдут об­легчение в опиатах. Ни один из пациентов в нашем исследовании не имел какую-либо поддержку из адекватного источника. Когда базовые потребности младенца в питании и любви удовлетворе­ны, он засыпает. Наркоман не получает такой помощи, и в ре­зультате процесс засыпания нарушается ввиду неадекватной раз­рядки накопленного напряжения. Наркоман отчаянно пытается заснуть, чтобы прекратить тревогу, а наркотик обеспечивает унич­тожение сознания. В народе хорошо подмечено, что наркоман «постоянно клюет носом». С помощью кровеносно-сосудистой системы наркоман достигает быстрой регрессии к первичному нарциссизму.

Наше исследование показало, что употребляющие героин нарко­маны испытывали грубое пренебрежение и нелюбовь со стороны своих матерей. Трое из матерей наших пациентов представляли со­бой тип «женщины, делающей карьеру». Четвертая мать была настоль­ко больна физически и эмоционально, что младенец переходил от одного родственника к другому и не получал постоянной заботы от матери вплоть до четырехлетнего возраста. Все отцы наших пациен­тов были пассивными и неадекватными мужчинами. Ни один из ро­дителей не считался психотичным. Младенцы не оставались без физического внимания, но в постнатальный, равно как и в ирена-тальный, период эмоциональный климат был напряженным и про­тиворечивым, и один или оба родителя занимали двойственную по­зицию в отношении того, чтобы иметь ребенка. Дети росли, страдая из-за «эмоционального маразма». Каждый пациент предоставил сви­детельства о наличии инфантильной депрессии. Хотя такого рода жизненная история никоим образом не является непосредственной причиной аддикции, представляется, что она — потенциальный фак­тор в предрасположенности к ее развитию.

Четверо употребляющих героин наркомана получили психо­аналитическое лечение. Каждый из них был в возрасте поздней юности и происходил из хорошей в экономическом отношении семьи. Только один пациент завершил лечение и окончательно выздоровел (Savitt, 1954)¹. Далее представлено краткое описание всех пациентов.

Многообещающая карьера не по годам развитого молодого му­зыканта была разрушена его патологическими пристрастиями. С самого рождения его мать перекладывала заботу о нем на дру­гих людей, и вплоть до четырехлетнего возраста наш пациент до некоторой степени был интегрирован в семейную группу¹. Когда он пришел на лечение, он находился в очередном из своих пери­одических состояний изгнания из семьи, изредка живя со своими бабушкой и дедушкой. Обычно он бродил повсюду и окунался в деморализующую атмосферу различных кабаков, занятых друж­ками-наркоманами.

Одним из самых ранних его заявлений было: «Когда я получаю нечто в мое тело, я чувствую себя в безопасности». Он говорил о себе как о наркомане, зависимом от молока, и как о любителе слад­кого. Инъекция героина обеспечивала ему бессознательное урав­нивание с инкорпорацией матери — груди — пищи. До этого он попробовал целый ряд удовольствий, заменяющих оральные: ал­коголь, марихуану и опиаты, употребляемые через рот; также было несколько периодов аномального пристрастия к еде, во время ко­торых он стал умеренно тучным. В возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет он прошел стадию сексуального промискуите­та и гиперсексуальности, из которой регрессировал в случающу­юся время от времени гомосексуальность.

Для данного пациента инкорпорация героина также означала быть проглоченным и поглощенным матерью. Таким образом, внутривенной инъекцией достигалась обоюдная инкорпорация матери и ребенка. Раннее сновидение служит примером сущнос­ти его регрессивных желаний:

Он был в саду под цветущим вишневым деревом, и лепестки цветов нежно падали на него. Трава была зеленой и мягкой. Затем он оказался в черной воде водоема с плавающими лилиями. Он чувствовал тепло, расслабление и уют.

¹ Заслуживает внимания то, что о его сестре-близнеце, которая с самого ран­него младенчества воспитывалась в непосредственной семейной обстановке, со­общалось, что она имела хорошее психическое здоровье, и в то время, когда ее брат находился в немилости и изгнании, она успешно училась в колледже.

Наркоманы часто сообщают об ощущениях теплоты, плавания, «закутанности в хлопчатобумажный ватин».

Другое поучительное сновидение имело место во время попыт­ки отказаться от аддикции:

Он сходил к доктору, который дал ему направление к аптекарю по имени Винер [Wiener], В направлении говорилось, что он может на сорок пять дол­ларов купить все, что пожелает. Он решил купить на десять долларов морфия, на двадцать пять — долофина, а на десять — барбитуратов. Он собирался «избавиться от привычки», но хотел бы держать морфий в качестве подстра­ховки на случай, когда ему необходимо будет это сделать.

Сновидение обеспечивало пациенту удовлетворение всех не­предвиденных обстоятельств и всех базовых желаний; хорошо снаб­женный наркоман имеет в запасе все три наркотика. Морфий или героин, принимаемые внутривенно, обеспечивают максимальное облегчение; долофин, опий, принимаемые через рот во время пе­риода очищения, могут быть использованы в качестве временного заменителя, когда морфий недоступен; барбитураты гарантируют желание спать. Пациент часто горько жаловался на бессонницу и умолял, чтобы ему дали наркотики или рецепты на них. Данный наркоман также служит примером оральной триады Левина: же­лания есть, желания быть съеденным и желания спать.

¹ [Здесь имеет место непереводимая на русский язык ассоциация в звучании слов: имя аптекаря «Weiner» на английском языке звучит так же, как нарица­тельное существительное «weaner» (что означает «человек, отучающий, отни­мающий от груди»), роль которого выполняет аналитик. — Прим. перев.}

² На жаргоне наркоманов поставщик наркотиков называется «матерью» или «связью». Таким образом, очевидно слияние на наиболее примитивном уровне с материнским объектом как источником любого удовлетворения.

На самом деле пациент знал аптекаря по имени Винер, у кото­рого он иногда приобретал наркотики. Именно этот аптекарь ас­социировался с аналитиком, «отнимающим от груди» [«weaner»]\ которого он надеялся соблазнить на то, чтобы тот обеспечивал его наркотиками. Затем пациент говорил о своей «связи» с неле­гальным торговцем наркотиками, у которого он мог получить скидку в цене². Все трое — «мать», аптекарь и психоаналитик — были потенциальными источниками огромного количества неких припасов, с помощью которых он мог положить конец своему на­пряжению. Сорок пять долларов были той суммой, которую он недавно получил под залог своего музыкального инструмента для того, чтобы приобрести героин. Без своего инструмента он не мог работать и зарабатывать себе на жизнь. В этом отношении он обес­печил себе полную зависимость.

Сновидение также представляет жадность и недоверие, с ко­торым наркоман смотрит в лицо будущему. Будущее — это сле­дующий момент, и без наркотиков он чувствует угрозу голодной смерти, равносильную уничтожению.

Другой пациент служит типичным образцом жадности, ненасыт­ности и нетерпимости к отсрочке удовлетворения некоторых нарко­манов. Он называл себя «свиньей» — термином, на жаргоне наркома­нов применяемым к тем, кто не нормирует наркотик, а употребляет его беспорядочно. Будучи пограничным шизофреником, он описал свою особенность случаем, когда он принял недельный запас герои­на. Его не удовлетворяла «инъекция», смакование ее эффекта, а затем ожидание того, когда возникнет необходимость в следующей дозе; чаще всего он поглощал этот огромный запас наркотика за десять-двенадцать часов. Он реагировал так, как будто каждая инъекция была его последней инъекцией. Его жадное требование безотлагательного и абсолютного удовлетворения основывалось на его врожденном не­доверии: он также был отверженным младенцем, у которого было много трудностей с кормлением.

Это пример архаичного типа объектных отношений, в которых инкорпорация связана с полным разрушением объекта — т. е. нар­котика — исключительно ради исходящего от этого процесса удо­вольствия. На вопрос о том, какую дозу героина пациент считает достаточной, он ответил, что ее недостаточно до тех пор, пока он не потеряет сознание и не наступит глубокий, подобный смерти сту­пор. Временами «свинья» совершала суицид, жадно приняв чрезмер­ную дозу наркотика. Поистине данного наркомана не удовлетворял сон; он хотел абсолютного уничтожения. Как говорит Радо, «он хочет все время рассеивать свою тревогу и напряжение» (Rado, 1933).

Развитие психологической толерантности к наркотику делает возможным употребление недельного запаса героина по часам. Та­кая толерантность является важным фактором в подобном поведе­нии, однако ци в коем случае она не выходит на первый план. Это лишь осложнение, вторичное развитие аддикции. Фармаколог-ис­следователь Сивере (Seevers, 1953), проводивший обширные экспе­рименты на обезьянах, заметил, что физическая зависимость, наблю­даемая у людей, может быть вызвана у обезьян. Виклер (Wilder, 1953) отмечал тот же самый факт у шимпанзе, однако он подчеркивал, что нет доказательства существования тенденции в отношении рециди­ва зависимости. Фактически, никто не смог вызвать у какого-либо биологического вида, помимо человека, желание вернуть наркотик после отучения от него. У человека доля рецидива, следующего за очищающим лечением, чрезвычайно высока, даже после недель или месяцев, проведенных в госпитале. Радо ясно заявлял: «...не токси­ческое вещество, а побуждение использовать его делает наркомана наркоманом» (Rado, 1933). Импульс употреблять наркотики являет­ся отражением непреодолимой психической потребности абсолют­ного слияния с матерью в отчаянной попытке снять напряжение и депрессию, и повторная доза является доказательством ненасытнос­ти. Фенихель рассматривает это так: «Слово аддикция подразумева­ет настойчивость потребности и конечную недостаточность всех попыток удовлетворить ее» (Fenichel, 1945).

Пример ненасытности при аддикции без употребления нарко­тиков может прояснить данную точку зрения. Аддикция гомо-сексуала выражалась в похотливой настойчивости, которая во многих случаях приводила его практически к социальной и про­фессиональной отверженности. Он проводил свои вечера, бродя по улицам, посещая гомосексуальные притоны в поисках мужчи­ны с большим фаллосом. Некоторые ночи он проводил в турец­ких банях, которые на самом деле являются мужскими борделями. Там в своей безумной и ненасытной страсти он переходил от од­ного мужчины к другому для фелляции, совершаемой с ним. По­рой такие эксцессы продолжались до тех пор, пока его пенис не начинал кровоточить. Некое подобие оргастического удовлетво­рения случалось редко; обычно результатом было лишь фрустри-рованннное истощение и нарушение сна.

Бенедек (Benedek, 1956) говорит об уверенности [confidence] как об «эмоциональном состоянии младенца, которое развилось бла­годаря многократным повторениям доставляющих удовлетворение переживаний симбиоза. Данное понятие подразумевает такую орга­низацию Эго, при которой влияния либидинозных отношений с матерью посредством процесса интроекции стали частью психи­ческой организации ребенка». Ничего из этого не было пережито младенцем, который впоследствии стал наркоманом. У него не было ни уверенности, ни надежды на «качества организации Эго», кото­рые дали бы ему возможность вынести депривацию в настоящем при ожидании удовлетворения или выгоды в будущем. «Уверен­ность и надежда поддерживают Эго благодаря периоду ожидания». Поскольку наркоманы не наделены такой способностью, они быст­ро становятся дезорганизованными и регрессируют на уровень пер­вичного процесса поведения, при котором отсрочка в удовлетво­рении желания невыносима. Именно это делает наркомана столь несдержанным в своем поиске, иногда приводя его к криминаль­ному насилию.

Младенец плачет, чтобы его накормили, говорит Бенедек, чтобы пребывать в состоянии регрессии на недифференцированном уров­не. Кормление рассеивает эту регрессию, и ребенок «заново уста­навливает свое Эго», расслабляется, улыбается и засыпает. Сравните наркомана, находящегося в дезорганизующей агонии наркотическо­го голода: симптоматическая версия его приступа плача состоит из слезотечения, ринореи¹, дрожи, мышечных судорог и интенсивного двигательного беспокойства. С инъекцией опия симптомы утихают, наступает расслабление, а за ним следует сон.

Весьма смышленая женщина, незнакомая с психоаналитичес­кими концепциями или литературой, выразительно описала свою борьбу, когда она пыталась отучиться от патологического при-

' [Повышенное выделение секрета слизистой оболочки носа. — Прим, науч. ред.] страстия к сигаретам. «Моя регрессия, — сказала она, — стала настолько полной... Я возвращаюсь со скоростью сотни миль за час и снова становлюсь центром Вселенной, и ничего больше не важно. Я не могу сосредоточиться на моей работе. Все становится целеустремленным... вся моя жизнь посвящается борьбе с куре­нием. Это ад — не курить. В конце концов, я должна покурить в последнюю ночь, и я выкуриваю шесть сигарет. Надо находиться в санатории. Все или ничего. Я не смогу курить умеренно». На сле­дующий день она сообщила: «Я в ужасной борьбе. Я регрессирова­ла на два года. У меня ненасытное пристрастие. Я зла на людей, я фрустрирована. Чтобы заменить курение, я ем и ем, но это не приносит мне достаточного удовлетворения. Моя спина стянута¹, это страшно. В течение дня воздержания я шумела и бушевала. Стоило мне тайком выкурить сигарету, я тотчас почувствовала облегчение. Это как раз похоже на ребенка, кричащего и требую­щего бутылочку или соску. Я не могу обращать внимание на что-либо еще. Знание того, что я должна отказаться от сигарет, уве­личивает мое страстное желание. Простая угроза депривации вызывает страстное желание. Моя горничная говорила мне, что моя потребность в сигаретах подобна потребности ребенка, кри­ком требующего свою бутылочку».

Данный тип дезорганизации и регрессии ясно иллюстрируется в случае наркомана, употребляющего опиаты, который был направ­лен на лечение судьей уголовного суда. Однажды ночью доведен­ный до отчаяния отсутствием героина и денег он ограбил ночного служащего в отеле. За его обычной кротостью и пассивностью скры­вался мощный садизм. Этот наркоман был участником нескольких других «ограблений», многочисленных мелких краж, а однажды он чуть не зарезал своего отца. Он часто с трудом сдерживал свою агрессию и готов был выплеснуть ее наружу. В тюрьме же он был образцом хорошего поведения.

Далее приводится одно из первых его сновидений во время анализа.

[Дослов. «спина узлом». — Прим. перев.]

Он был в офисе доктора. Доктором была тучная женщина с большими полными грудями. Высоко над своей головой, вне его досягаемости, она дер­жала шприц для подкожных впрыскиваний. С гневом он сказал ей: «Прекрати дразнить меня. Дай мне то, что я хочу!»

Женщина-доктор являет собой его тучную большегрудую мать, которая часто соблазнительно поддразнивала его короткими, не­постоянными периодами внимания и любви, когда она не была за­нята своим бизнесом. Аналитик тоже представляет собой «строгий бизнес» и дразнит его возможными наградами излечения. Но он не может ждать долго. То, что он хочет, — это героин и морфий, и он надеется, что сможет уговорить меня дать их ему.

Аналитик-мать разочаровывает его точно так же, как ему из­менила его собственная мать. Просьба о шприце представляет собой наиболее регрессивное желание пренебречь оральным удовлетворением, представленным большими грудями, в пользу безотлагательных, примитивных и архаичных средств удовлет­ворения голода.

В повседневной наркотической рутине дома этот наркоман при­нимал наркотики и внутривенно, и орально. Вслед за инъекцией он совершал сосательные движения губами, когда начинал дремать. Он просыпался, закуривал сигарету, выкуривал ее и снова дремал, просыпаясь для того, чтобы закурить снова. Это был его обычный метод «постоянного клевания носом», который сопровождался при­ятными мечтаниями до тех пор, пока подкреплялся цепочкой ку­рения. Он мечтал о спокойной жизни на берегу острова в Южном море в окружении рабов, исполняющих каждую его прихоть; или он мечтал о том, чтобы в его вене находился шприц, который бы непрерывно впрыскивал ему героин.

Чессик (Chessick, 1960) в недавно опубликованной статье до­полняет некоторые из этих наблюдений: «Пациенты хотели бли­зости с материнской фигурой, которая смогла бы удовлетворить любую их потребность, при этом совсем необязательно, чтобы они просили ее об этом. Материнская фигура понималась как про­должение [Я], приводящее к паразитическому состоянию, в кото­ром любое нарушение гомеостатического равновесия пациента немедленно и автоматически [было] исправлено матерью-про­должением». ...

Однажды вышеупомянутый пациент приобрел некоторое ко­личество героина у своей «связи» и шел по улице, крепко сжимая в своей руке маленький пакетик с наркотиком. Он увидел при­влекательную девушку и подумал: «Она так сексуальна, я хотел бы переспать с ней». В следующий момент, когда она прошла мимо, он сплюнул на землю и сказал себе: «Ну, и черт с ней. Моя любовь — в моей ладони». Действительно, все его либидо пере­местилось в этот маленький пакетик .героина. Он был виртуаль­ным паразитом с архаическими объектными отношениями. Соци­ально он был наиболее регрессировавшим из изучаемых мной наркоманов. Он функционировал в узком диапазоне между фик­сацией и регрессией, между первичным процессом и плохо раз­витым вторичным процессом поведения.

Хорошо известно, что опиаты ослабляют или устраняют сек­суальное желание (Wilder, 1953). У всех моих пациентов неотъем­лемой чертой инцестуозных желаний была временами непрео­долимая угроза, которая понималась как мотив к увеличению аддиктивного пристрастия. Это были примеры защитной потреб­ности регрессировать к первичному нарциссизму, где все сек­суальные желания, как генитальные, так и прегенитальные, должны отрицаться. Данный факт представлялся очевидным в периоды глубокого наркотического ступора, при котором либидо удаляется от объектов. Во время менее регрессировав-ных состояний на первый план выходят прегенитальные же­лания, при которых наркотик приравнивается к груди, пище, теплу и цеплянию. Особенно очевидным этот факт был в од­ном случае.

Девятнадцатилетнего юношу его соблазняющая мать до сих пор называла «мой маленький мальчик». Всякий раз, когда ее муж на­ходился в деловых поездках, она предлагала своему сыну спать на постели его отца. Следующее сновидение пациент рассказал во время одного из таких периодов.

Он на огромной кровати с красивой женщиной. На ночном столике рядом с кроватью стоят две гигантские бутылки, в каждой из которых находятся круглые леденцы, наполненные морфием и героином. В углу комнаты некий мужчина делает подкожную инъекцию.

В день, предшествующий сновидению, он видел такие леденцы в кондитерской и, сокрушенный непреодолимым желанием, приобрел несколько. Такие леденцы его мать часто покупала ему в детстве, когда возвращалась домой с работы. Будучи ребенком, он заползал в ее кровать утром и умолял не ходить на работу. Его мать была женщина статная, и бутылки без труда ассоциировались с ее гру­дями. Мужчина в углу комнаты, делающий какую-то инъекцию в свою руку, представлял самого пациента, тайно делающего инъек­цию героина (мастурбирующего). Мужчина также представлял его отца, а сновидение в целом отражало первичную сцену. Не озна­чает ли сновидение также желание абсолютного слияния со своей матерью, равно как и желание единения с ее грудью?

Данный пациент стремился окончательно выздороветь. К тому времени, когда он стал аддйктивным, он уже достиг высокого об­разовательного уровня по сравнению с другими описанными пациентами и на протяжении лечения он смог достаточно успеш­но продолжать академические занятия, чтобы по-прежнему полу­чать удовлетворительные оценки; также более искренней была его мотивация к получению помощи. Несмотря на то, что он был пси­хологически брошен своей матерью в возрасте трех месяцев, семей­ное единство было заново усилено суррогатом матери, представ­ленным личностью служанки благожелательного, любящего, «мамочкиного» типа, которая оставалась присматривать за ним вплоть до того, как ему исполнилось семнадцать лет. Много раз мать хотела уволить служанку, однако пациент отвергал это пред­ложение с укоризненным обвинением: «Не увольняй ее. Она была для меня большей матерью, чем ты». Он стал наркоманом после того, как служанка покинула их семью, казалось, что наркотики были использованы для того, чтобы заполнить пустоту, которую так дол­го заполняла она.

В конечном итоге позитивный перенос позволил данному па­циенту развить достаточную силу Эго для того, чтобы вынести постепенно отсрочиваемое удовлетворение. Когда это было не­возможно, он прибегал к ограниченным дозам героина, которые снимали напряжение. Однако его созревающее Эго избегало же­лания регрессировать на недифференцированное состояние, ко­торое служило примером его прежних потребностей в наркоти­ческом ступоре.

Внутривенная инъекция повторяет путь, связывающий плод с ма­терью в паразитический союз. В своей весьма спекулятивной статье о процессе при психосоматических нарушениях Грин (Greene, 1956) рассматривает пупок как «еще одно отверстие» в развитии организма. «На протяжении пупочной стадии развития кровеносно-сосудистую систему можно рассматривать с позиции, сравнимой с желудочно-кишечным трактом более позднего периода... В течение пупочной стадии развития отношения организма с матерью осуществляются посредством кровеносно-сосудистой системы».

Наблюдая депрессию у младенца с желудочной фистулой и от­мечая очевидную регрессию и ее отношение к смыслу наблюдае­мых биологических феноменов, Энжел и Райхсман утверждают: «В данном развитии мы видим восстановление повышенного сти-мульного барьера самого раннего неонатального периода и возвра­щение к соответствующим состояниями сна. Данный факт предпо­лагает существование не только дообъектной стадии, но также и дооральной стадии первичного нарциссизма, в которой организм не играет активной роли в своем собственном питании. Это нор­мальная ситуация плода. Тогда как едва ли позволительно посту­лировать истинную регрессию до состояния плода, сходство с ним, определенно, впечатляет» (Engel & Reichsman, 1956).

Наркоман обладает подобным архаичным Эго, которое весьма уязвимо для угрозы дезинтеграции. Когда начинает маячить ве­роятность переполнения Ид, возникает отчаянная потребность защитить себя от уничтожения. Детерминирует ли такая настой­чивость выбор кровеносно-сосудистого маршрута в качестве пути приема?

Кровеносно-сосудистая система представляет собой наиболее непосредственный путь для инкорпорации питательных веществ. В медицине и хирургии в критических случаях сохраняющими жизнь мероприятиями часто являются внутривенные вливания или переливание крови. Наркоман обходит оральный путь и неволь­но посредством символической репрезентации имитирует отно­шения плода со своей матерью. Это восстанавливающая попытка посредством архаичного интроективного механизма заново уста­новить утраченные объектные отношения. Данная концепция предлагается здесь, главным образом, в виду своей эвристичес­кой ценности.

Данная регрессия, скорее всего, имеет сходство с типом регрес­сии, описанным Кейзером (Keiser, 1958), нежели представляет со­бой регрессию к внутриутробному состоянию. Одна из ассоциа­ций его пациента «привела и к слиянию с грудью, и к фантазии о возвращении в утробу. Однако последняя фантазия означала, что его неповрежденное Я осталось внутри его матери, и что он был вскормлен потоком ее крови. В этом отношении пациент не толь­ко отрицал свою оральную агрессию, оральный эротизм и отделе­ние от матери, но и обладание отверстием для кормления. Подоб­ные соображения поддерживали его привязанность к груди».

РЕЗЮМЕ

В психопатологии аддиктивного процесса наиболее пагубной формой является аддикция к наркотикам. Объектные отношения находятся на архаичном уровне, и наркоман не способен пере­живать любовь и получать удовлетворение через обычные кана­лы инкорпорации и интроекции. Напряжение и депрессия ста­новятся невыносимыми, и в процессе регрессии Эго переполняет угроза дезинтерграции. Подобно новорожденному, наркоман не способен связывать напряжение. Вследствие неспособности тер­петь отсрочку, он ищет запасное средство, которое обходит ораль­ный путь инкорпорации в пользу более примитивного, внутри­венного канала.

Он впрыскивает снимающий напряжение опиат, который тот­час восстанавливает целостность Эго. Однако то, что он восста­навливает, — просто относительно фиксированное архаичное ин­фантильное Эго, с помощью которого наркоман продолжает существовать от одного наркотического питания до другого, с вя­лостью, полуоцепенением и сном между кормлениями. Порочный круг повторяется всякий раз, когда возникает наркотический го­лод. Быстрое восстановление дезинтегрированного инфантиль­ного Эго служит процессу отрицания и ослаблению или отклю­чению восприятия. Возникает вопрос: «Представляет ли инъекция символическую попытку заново установить абсолютное слияние с матерью, равно как и единение с ее грудью?»

Когда мы говорим об архаичном Эго наркомана, мы не уста­навливаем ограничения на понятие степени или потенциальных возможностей для его созревания. Мы все еще не знаем, насколь­ко психотерапевтический процесс может вызвать созревание Эго у наркомана. В описанных случаях наиболее архаичным Эго было у наркомана-преступника. Единственный, кто выздоровел, с са­мого начала обладал наиболее зрелым Эго, и из четверых он был единственным, кто был способен развить классический невроз переноса во время психоаналитического лечения.

Возникают вполне уместные вопросы. Почему у других пациен­тов с очевидно похожим голодом нет необходимости развивать наркотическую аддикцию? Почему столь многие люди прибегают к алкоголю, барбитуратам, еде, а другие обращаются к гиперсексу­альности как способу справиться с напряжением? Существует ли признанный фактор аддикции? Кажется, что отношения матери и ребенка являются решающими, однако это в равной степени ис­тинно и для многих других психиатрических синдромов. Внима­ние привлекает первый пациент, упомянутый в данной статье. В течение нескольких лет он испытал целый ряд разнообразных аддикции перед тем, как стал убежденным потребителем опиатов. Из четырех наркоманов он казался наиболее депривированным на протяжении своего младенчества. Он не имел благоприятного по­ложения объектного постоянства, а постоянных отношений со сво­ей матерью у него не было вплоть до четырехлетнего возраста.

Тогда как ядро аддиктивного процесса в таких мягких формах, как пристрастие к еде, табаку, конфетам или кофе¹, существует у всех нас, представляется, что главную роль в склонении индивида к развитию калечащего, патологического пристрастия играют превратности ран­него развития Эго и позднего его созревания, которые способствуют фиксации и поддержке регрессии.

Библиография

1. Benedek T.F. Toward the Biology of the Depressive Constellation // J. Am. Psychoanal. Assoc. 1956. IV. P. 389^127.

2. ChessickR.D. The «Pharmacogenic Orgasm* in the Drug Addict // Arch. Gen. Psychiatry. 1960. III. P. 545—556.

3. Engel G.L. and Reichsman F. Spontaneous and Experimentally Induced Depressions in an Infant with a Gastric Fistula. A Contribution to the Problem of Depression // J. Am. Psychoanal. Assoc. 1956. IV. P. 428—452.

4. Fenichel O. The Psychoanalytic Theory of Neurosis. New York: W. W. Norton & Co., Inc., 1945.

5. Freud S. The Problem of Anxiety. New York: Psychoanal. Q. and W. W. Norton & Co., Inc., 1936.

1. Gifford S. Sleep, Time and the Early Ego //J. Am. Psychoanal. Assoc. 1960. VIII.

2. GloverF. Psychoanalysis. London: Staples Press, 1949. P. 243—249.

6. Greene W.A.JR. Process in Psychosomatic Disorders // Psychosomatic Med. 1956. XVIII. P. 150—158.

7. KeiserS. Disturbances in Abstract Thinking and Body-Image Formation // J. Am. Psychoanal. Assoc. 1958. VI. P. 628—652.

¹ В данной статье был описан только наиболее тяжелый тип наркомана, употребляющего опиаты. В последующих исследованиях будут рассмотрены аддикции к алкоголю, барбитуратам и транквилизаторам, а также наиболее мягкие формы аддиктивной патологии.

10. Lewin B.D. The Psychoanalysis of Elation. New York: W. W. Norton & Co., Inc., 1950. (Reprinted by Psychoanal. Q. 1961.)

11. Rado S. The Psychoanalysis of Pharmacothymia (Drug Addiction) // Psychoanal. Q. 1933. II. P. 1—23.

12. Savitt R.A. Extramural Psychoanalytic Treatment of a Case of Narcotic Addiction // J. Am. Psychoanal. Assoc. 1954. II. P. 494—502.

13. SeeversM.H. Quoted in: Conferences on Drug Addiction Among Adolescents. New York: Blakiston Division, McGraw-Hill Book Co., Inc., 1953. P. 108.

14. Wei'der H. Quoted: in: Conferences on Drug Addiction Among Adolescents. New York: Blakiston Division, McGraw-Hill Book Co., Inc., 1953. P. 8.

15. Wilder A. Opiate Addiction Springfield. 111.: Charles С Thomas, 1953.

Источник: Savitt R. Psychoanalytic Studies on Addiction: Ego Structure in Narcotic Addiction // Psychoanal Q. 1963. 32. P. 43—57.

Перевод с английского MI Мельниковой.

На русском языке публикуется впервые.