Адам Лиментани о наркотической зависимости: клинические оценки затруднений в привычке и аддикции к наркотикам1

[1968]

На нескольких клинических случаях показаны проблемы, связанные с употреблением ЛСД. Разводятся понятия «привычка» и «аддикция».

Термин «Наркотическая зависимость» [drug dependence] был при­нят Всемирной организацией здравоохранения в 1964 году в знак признания того, что злоупотребление и привычка к наркотикам требуют такого же внимания, как и более серьезные аддикции, которые все еще рассматриваются как незначительная проблема, по крайней мере, с точки зрения статистики.

¹ Я хочу поблагодарить мистера Масуда Хана за полезные замечания, ка­сающиеся подготовки данной работы.

Психоаналитики в значительной мере способствовали понима­нию психопатологии наркотических аддикции, но они неохотно за­нимаются их лечением не только потому, что это часто приводит к разочарованию, но также потому, что они сознают собственную не­способность справиться с социальной подоплекой "и социально-обусловленными трудностями, свойственным таковым случаям. С другой стороны, социальные психиатры не могут справиться с от­нимающими время требованиями, возникающими из серьезного ин­

трапсихического нарушения, представленного пациентами, и необ­ходимостью концентрироваться на общих задачах. Наркозависимых индивидов можно, следовательно, рассматривать как нежеланных детей психиатрии и психоанализа, и понятно, что трудности пере­носа и контрпереноса усложняют психопатологию, которую неред­ко можно проследить до ранних стадий депривации и аномальных потребностей в зависимости. Важно также, чтобы мы не упустили из виду тот факт, что физиологическое и психологическое действие аддиктивных наркотиков редко осознается в полной мере. Также легко забыть, что при лечении наркозависимых субъектов мы с са­мого начала беседуем с позиции слабости. Даже самый умный пси­хоаналитик не может сравниться с марихуаной по силе облегчения тревоги с таким же постоянством, хотя бы даже и временно. Невоз­можно отрицать, что сейчас в своей повседневной практике психо­аналитик часто сталкивается с нерегулярным употреблением нар­котика и нерегулярным возникновением привычки к стимуляторам, транквилизаторам и галлюциногенам. В данной работе предполага­ется исследовать и описать: а) затруднения, являющиеся результа­том злоупотребления и привычки к определенным галлюциногенам (ЛСД и марихуане), б) их потенциально аддиктивные качества, в) роль терапевта в сложной ситуации специфического сопротивления, свя­занного с употреблением галлюциногенов и ранним появлением ма­териала такого качества и изменчивости, которое обычно отклады­вается для более поздних стадий анализа.

ЛСД-25 [Lysergic Acid DielMamide] — бесцветное вещество без запа­ха, принимаемое орально, обычно на куске сахара. Иногда, прав­да, лишь в исследовательских целях, его вводят путем инъекции. 1/700 миллионная от веса тела среднего человека или 25 микрограмм способны произвести физиологические и психологические измене­ния. Сто микрограмм представляют стандартную дозу, принимаемую любопытным. Субъекты с психологическими нарушениями обычно употребляют большие дозы. Пятьсот микрограмм можно рассматри­вать как очень большую дозу. Наркотик был впервые произведен Сан-доцем [Sandoz] в Швейцарии в 1938 году. Недавно было произведено новое вещество с похожими качествами, но во много раз более силь-

ное. Незаконное хранение данного вещества является уголовно нака­зуемым преступлением. Поскольку производство наркотика не состав­ляет большой трудности и для этого нужны незначительные лабора­торные возможности, черный рынок этого вещества огромен.

ЛСД может повлиять буквально на все функции тела и психи­ки. Краткое описание самых примечательных последствий будет сделано при рассмотрении историй индивидуальных случаев. За­интересованные могут обратиться к работе Мастерса и Хьюстона [Masters and Houston] «Варианты психоделического переживания» [Varieties of Psychedelic Experience] (1966), признанной надежным источником информации по этой сложной проблеме.

Что касается терапевтических качеств психоделических нарко­тиков, а также их способности вызывать глубокие и длительные изменения в личности, характере и эмоциональных направлениях «нормальных» индивидов, невротиков, психотиков, алкоголиков, преступников и т. д., экстраординарные заявления часто делались в результате единственного психоделического «путешествия».

Гашиш и марихуана производятся из конопляной смолы. Их упот­ребление, известное на протяжении тысячелетий, в основном пери­одическое и не сопровождается толерантностью. Мало известно о длительных эффектах наркотика, но было сказано, что те, кто его употребляет, обычно не попадают во внимание врачей, пока у них не появляется какое-нибудь другое заболевание (Beverly, 1965). Спо­собность конопли уменьшать тревогу признается всеми, а ее упот­ребление в слишком больших дозах приводит к летаргии и апатии. Это главный аргумент, на котором базируются заявления о том, что эффект от конопли не приводит к увеличенной агрессивности или преступному поведению (Moraes, 1964). Зачастую не осознается, что хотя конопля и высвобождает некоторые торможения, она, на самом деле, может снизить сексуальное желание и способность. Часто про­исходят искажения Эго и нарушения восприятия.

Опытные специалисты обычно рассматривают галлюциногены как неаддиктивные вещества. Это, конечно, так до тех пор, пока не существует симптомов ухода и пока потребность принять нарко­тик редка, что свойственно и другим аддикциям. С другой сторо­ны, как известно, все же возникает некоторая степень зависимос­ти. Мастере и Хьюстон (Masters and Houston, 1966) в качестве при­мера называют случай студента, зависимого от ЛСД, и с неодобре­нием относятся к повторяющемуся, компульсивному употреблению ЛСД большим количеством молодых людей с единственной целью поддержать эйфорию. Такое же впечатление было и у меня в слу­чаях, которые я наблюдал, но мне кажется необходимым добавить, что на самом деле эйфория — часть маниакальной защиты от пер-секуторных тревог, высвобожденных наркотиком. Есть некоторые доказательства того, что такие тревоги могут облегчить либо даль­нейшие «путешествия», либо употребление других наркотиков, таких как конопля и в меньшей степени амфетамины.

Возможно, это не просто совпадение, что люди, употребляю­щие коноплю, также экспериментируют с ЛСД больше, чем дру­гие субъекты, но наше теперешнее знание позволяет нам сказать лишь то, что употребление одного наркотика ведет к потребнос­ти в другом наркотике или увеличивает ее.

Эти предварительные замечания были бы неполными без упо­минания социального окружения, которое выступает и как фон, и как усилитель неразборчивого употребления наркотиков. Возмож­но, в Великобритании нет ничего подобного существующему в США Наркотическому движению. Но, без сомнения, набирает силу не­что, напоминающее культ наркотика при поддержке культурных организаций и их собственных еженедельных публикаций. На это, вероятно, указывает абзац из одного такого еженедельника, куплен­ного на улицах Лондона в прошлом декабре. Он гласит:

Правительство должно осознавать опасность создания криминального класса граждан подчиняющихся иному закону вследствие своей теперешней политики по отношению к галлюциногенным наркотикам (Интернэшнл Тайме).

Хорошо известно, что галлюциногены особенно популярны сре­ди студентов университетов, «интеллектуалов», писателей, худож­ников и музыкантов, однако существуют указания на то, что такие социальные группы не способствуют распространению культа. Мой опыт работы в клинике Портман в Лондоне показывает, что куль­том охвачены менее утонченные социальные группы. Некоторое время тому назад самой большой проблемой среди подростков была увеличивающаяся тенденция использовать стимуляторы, такие как амфетамины или транквилизаторы, но в последнее время среди подростков или молодых людей, вне зависимости от социального класса, не является чем-то необычным регулярное «курение травки» или случайное продолжение «путешествия». Конечно, существует значительный романтический ореол вокруг отважности и духа приключения психоделического путешествия и возбуждающей таинственности вечеринок с курением. Здесь также следует под­черкнуть, что существует некоторое сомнение относительно на­личия у нас полной и точной картины проблемы. На недавнем конгрессе в Эдинбурге по детской психиатрии и связанных с ней профессий было отмечено, что проблема употребления наркоти­ков интернациональна и что существуют только два вида стран — те, которые признали проблему, и те, которые не признали ее. Сообщается, что постоянный сотрудник газеты из Лондона Чапл (Chappie, 1967) заявил, что:

... не только в Великобритании, но и в других странах отказываются смот­реть в лицо проблеме, и установка на наркотики теперь такая же, какова была Викторианская установка на секс — нужно тщательно скрывать.

Я бы добавил к этому, что в последнее время молодые люди, отвоевав у старшего поколения относительную сексуальную сво­боду, демонстрируют отношение к сексу как к приятному вре­мяпрепровождению, которому придавалось слишком много зна­чения; в большинстве своем они обращаются к нему время от времени. Их потребность в том, чтобы бросить вызов властям, на­шла новое выражение в злоупотреблении наркотиками, которое не одобряется истэблишментом. Групповые чувства неизбежно усиливаются идеей борьбы с властью, и с увеличением чувства «внутри» увеличивается ощущение изоляции. Молодым людям становится особенно трудно обратиться к другим за помощью,

когда дела идут плохо. Если вдруг они зайдут так далеко, что до­говорятся встретиться с психиатром, они придут на беседу со сме­шанными чувствами, начиная от подозрения и ожидания неодоб­рения до надежды быть понятыми и возможности общаться на почти экстрасенсорном уровне восприятия. Временами трудно распознать ключи к тому, что пациент употребляет наркотики, и симптоматология, подобная психотической, может скрывать действительную картину.

Следующие описания случаев — достаточно типичные при­меры затруднений, связанных с наркотической зависимостью, и, на мой взгляд, показательны в отношении теперешней социаль­ной ситуации.

История 1 случая — Иан

Иан, молодой человек 21 года, высокоинтеллектуальный, про­ходил психоанализ более года. Он обратился за лечением в связи с депрессией, неспособностью учиться или работать, общей апа­тией и отсутствием интереса. В позднем подростковом возрасте он страдал от большого количества прыщей и проходил лечение стероидной терапией, за которой последовали серьезные ослож­нения, но теперь физически он был здоров. Во время первого ин­тервью диагноз не был поставлен, но не исключалась вероятность психоза.

История Иана будет дана в той последовательности, в которой она раскрывалась при анализе, при этом нужно помнить о том, что перепроверка с помощью иных методов была невозможна из-за короткой продолжительности анализа. Будут упомянуты только те моменты, которые считаются значимыми или надежными.

Родители Иана эмигрировали в США из Европы вскоре после окончания Второй мировой войны. Вследствие высокого положе­ния, занимаемого отцом в сфере науки и бизнеса, семья много пе­реезжала с места на место, однако в раннем возрасте никаких раз­лук с родителями не было. Иан считает, что он страдает из-за того, что был избалован с самого начала и что он был особенно близок к матери до того, как родилась сестра, когда ему было 4 года. Это было «разочарованием в его жизни», но задолго до этого у него ча­сто бывали серьезные запоры и вспышки гнева. С самого начала мать оказалась не способна защитить Иана от давления со стороны отца. Отец — человек с очень сильной личностью и неистощимыми влечениями, и Иан очень рано осознал, что он с его подачи вел борьбу, в которой терпел поражение. Когда он начал учиться в школе, он очень скоро понял, что может отомстить, ничего не де­лая; этот паттерн не изменился на протяжении всех лет учебы. Впол­не вероятно, что неспособность Иана или бессознательный отказ работать после поступления в университет мобилизовали тревогу и ярость отца до такой степени, что он стал искать лечение для сына. На протяжении всего подросткового возраста Иана мучила тревога по поводу собственного тела и внешности. У него не было ни малейшего представления о том, что он хотел делать. Вскоре он начал страдать от трудноизлечимой бессонницы, его преследова­ли предельно очевидные эдиповы сновидения, которые усилили его сознательный страх перед отцом и его желание отрезать себя от общества в целом. Поехав в американский кампус, где про­цветало Наркотическое движение, он узнал, что такое марихуа­на, и вскоре начал проводить несколько часов в день «в окаме­нении»¹. Но признано, что на самом деле наркотик усиливал его чувство нереальности и деперсонализации. .

По возвращении из Европы страстная любовная связь с моло­дой женщиной убедила его в своей фактической сексуальной силе, но в то же время и наполнила его большим чувством вины. По­скольку общение с родителями стало невозможным, единствен­ным ответом на возрастающие внутренние тревоги было дости­жение состояния психологического паралича, что достигалось за счет курения марихуаны и приема транквилизаторов. Несмотря на это, сохранялось желание понять, и неизбежным было то, что Иан использовал возможность несколько раз принять ЛСД на протяжении тех двух лет, что предшествовали анализу, который

¹ [Букв. «stoned». — Прим. перев.]

он начал с полной уверенностью в собственном сумасшествии. Глубина этого страха заключалась в хорошо охраняемой созна­тельной тайне, которая полностью открылась только через не­сколько месяцев анализа.

Когда я впервые увидел Иана, передо мной был очень высо­кий, худой, бледный молодой человек с живым любопытным взгля­дом, рассматривающим меня из-за потрясающе густых волос и бороды, закрывающей почти все его лицо. На первом интервью он добровольно рассказал, что пришел к выводу о том, что теперь только аналитик может что-то для него сделать. У него было до­казательство, что это сработает, поскольку его мать проходила анализ на протяжении пяти лет, и он помог ей. Между делом он упомянул, что курил достаточно много марихуаны и с улыбкой добавил, что его «интересовал ЛСД и тому подобная ерунда». Казалось, его ничуть не беспокоит то, что ему нечего делать или что у него нет никаких планов на будущее. В конце первой ле­чебной Сессии он спросил меня, не пропишу ли я ему какое-ни­будь снотворное — просьба, повторяемая несколько раз. Он бла­годушно воспринимал то, что я просто интерпретировал его просьбы, а также то, что я не дам ему всей требуемой им инфор­мации по огромному количеству вопросов. Это было тяжело, по­скольку в то время Иан совсем не знал Лондона. Тем не менее он был твердо уверен, что я не выказывал намерения взять над ним верх, как это делал его отец на протяжении двадцати лет. На мой взгляд, его ответ указывал на то, что он не был похож на обычно­го наркомана, который не выносит фрустрацию.

Первые несколько месяцев анализа были для Иана очень бо­лезненными. Он был практически нем и не мог лежать на кушет­ке, но когда на сессиях удавалось справиться с тревогой, каким бы ни был ее источник, он проявлял примечательные качества мышления, восприятия и чувства. При переносе были ярко выра­жены непреодолимые желания полностью подчиниться пред-эди­повой матери и властному, но сильно любимому и вызывающему восхищение отцу. Также наблюдалась трудность в разграничении внешних и внутренних образов. Конечно, я очень волновался по поводу тех долгих часов, когда он был предоставлен сам себе, но вскоре стало ясно, что между сессиями Иан сидел дома. По ночам он никогда не спал, он просто слушал радио, читал и надеялся, что сон все же придет. Днем он засыпал и, как следствие, про­пускал сессии, что вскоре стало главным выражением его сопро­тивления. Он был также очень ипохондричным и описывал раз­нообразные странные ощущения, такие как «огромные вибрации, проходящие сквозь голову и тело и, в конце концов, сотрясающие его целиком», он заявлял, что чувствовал электрические разряды между клетками головного мозга. Запоры играли -центральную роль в его психической жизни, и они заново отыгрывались во вре­мя анализа через продолжительное молчание и утаивание опла­ты, что позволяло ему реализовать фантазии о том, что он являет­ся всемогущим посредником между отцом, платившим за анализ, и матерью-аналитиком. Он также курил сигарету за сигаретой, наполняя комнату дымом и разбрасывая пепел по всей кушетке. Интерпретации, направленные на то, чтобы заставить его осознать анальную агрессию, скрытую в его поведении, и попытки связать ее с анально-агрессивным аспектом приема наркотиков и курения марихуаны встречались с вежливым интересом. Но он также быс­тро указывал на то, что никотин смягчал его тревогу на аналити­ческом часе и что марихуана «действительно» заставляла его по­чувствовать себя в согласии с самим собой. Иан также видел кошмары, очень неприятные по своей природе, в которых он час­то чувствовал, что он не спит, и потому не мог убедить себя в том, что это сон, даже после того, как просыпался.

Хотя с самого начала он работал усердно и в некоторой степе­ни глубоко, я все же был удивлен его быстрым прогрессом и об­щим улучшением, что я мог связать лишь с предположением, что парализующий эффект чрезмерного курения марихуаны начал проходить, а анализ уже начал вытеснять наркотики как потреб­ность в зависимости. После летних каникул Иан вернулся полно­стью изменившимся. Он выглядел здоровым, более опрятным и сбрившим бороду. Впервые за много лет, сказал он, он смог хо­дить в плавках перед людьми и не считал, что его тело было «та-

J

ким смешным». Он даже подолгу говорил с отцом и по-настояще­му получил удовольствие от того, что находился дома. Он также был решительно настроен возобновить учебу и, раз он намере­вался поступить в университет в Англии, тщательно выбирал кол­ледж и подходящие предметы, чтобы подготовиться к нему, и на­чал с достаточной педантичностью посещать лекции. Несмотря на то, что в общем он чувствовал себя лучше, он волновался из-за плохого сна и из-за того, что ночные кошмары становились все более и более частыми.

К концу шестого месяца анализа Иан начинал сессию словами «Я снова видел тот же тяжелый сон. Это случилось после того, как я решил, что я пойду посплю минут десять перед вечерними занятиями. Я еще не спал и, тем не менее, мне снилось, что я был в классе. Я точно знал, что происходит. Я знал, какую книгу я должен был читать — все. Через десять минут я проснулся и, тем не менее, я так и не засыпал!» Почувствовав, что я запутался в результате утверждений Иана, я услышал, как я сказал: «Думаю, ты хотел спать, потому что ты тревожился из-за своих занятий точно так же, как когда ты продолжаешь спать в то время, когда ты должен быть здесь на сессии. Во сне ты сохранял связь со сво­им желанием пойти на занятия, но это также похоже и на то, как если бы ты видел сон наяву». Это достаточно банальное замеча­ние привело к тому, что Иан оказался в состоянии близком к па­нике. Он сел и сказал: «Тогда это могущественный сон наяву. Раз­ве Вы не были бы испуганы до безумия, если бы видели сон наяву, что Вы на самом деле спите и чувствуете себя так, как если бы это так и было?» Я сказал: «Итак, ты спал, и то, что ты называешь тяжелым сном, — воспоминание об эффектах ЛСД, которое, как ты сказал мне, ты принимал, когда впервые начал анализ». Иан вдруг показался полностью расслабленным и снова осмотритель­ным, когда он лег опять и сказал, что не стал рассказывать мне об этом раньше, потому что, как он думал, меня это не интересова­ло, и у него было доказательство этому. После паузы он следую­щим образом описал одно из своих переживаний после приема ЛСД с четырьмя товарищами из университета: «Это был один из тех дней, когда, отправляясь в путешествие, можно было увидеть атмосферу. Мы уже отключились. Рано утром мы пошли в это кафе у дороги в Мид-Уэсте и спросили у официантки, есть ли у них Бран Флейкс. Она сказала, у нас нет, и мы сказали, что же у вас тогда есть? Она ответила: "любые хлопья, какие захотите, Бран Флейкс, может быть... как вам они?"... Вот так, ошибка. Сначала нет Бран Флейкс; затем, вы можете купить их, если хотите. Мы смеялись минут двадцать, пока не испугались до безумия. Мы подумали, что люди смотрят на нас... параноидных... мы начали шептаться... эхо отдавалось на расстояние миль... как в дурдоме, психбольнице. Был фильм, Вы его видели? Когда девушка сходит с ума, проходит через комнату с зеркалами, как в парке с аттрак­ционами, все искажающими, и в последней сцене она сидит на кухне, выложенной плиткой, и вся комната движется вперед, но она по-прежнему остается там же». Я знаю, что этот материал мог бы интерпретироваться как угодно, но все, что я сказал, было: «Теперь мы знаем, почему ты не мог говорить о своих путешестви­ях, потому что ты считал, что я могу подумать, что ты сумасшед­ший, раз веришь, что такое возможно. Потому что сумасшествие думать, что да и нет — одно и то же (как женщина в кафе), но не большее и не меньшее сумасшествие думать, что ты можешь спать и не спать в одно и то же время, так же, как ты, возможно, чувство­вал себя с ЛСД». Позднее на этой сессии и на многих других пос­ледующих Иан был в состоянии обсуждать с большим облегчени­ем свой страх шизофрении и свою уверенность в том, что вибрации, на которые он жаловался, были эпилептическими, точно так же, как и прочие психотические тревоги, которые теперь обсужда­лись. Две недели спустя он сказал, что все ночные кошмары пре­кратились. Он сказал: «Когда я сплю, я сплю». Но с этим улучше­нием пришло торможение, хотя Иан и не согласился с моей оценкой. Впервые с тех пор, как он начал анализ, он отважился навестить друга в университете под Лондоном. Ему предложили ЛСД, и он согласился. «На этот раз было на самом деле по-друго­му, — сказал Иан, — и я должен благодарить за это анализ, я смог освободиться. Кислота имеет что-то общее с умением принять себя, по крайней мере, для меня, это мое достижение — последнее в моей психической жизни. Раньше я думал о воспоминаниях и пытался пустить их в ход, и я делал глупости и был вынужден пре­кратить. Я, должно быть, совершил двенадцать путешествий или больше, не знаю, но у меня никогда не было такого совершенного, как последнее. Первое было прорывом, но такого больше не было до анализа. С кислотой я не вижу предметы... просто мысли, тыся­чи мыслей. Ты попадаешь в иное измерение. В этот раз я получил ответы на многие вопросы. Это было, как если бы я чувствовал, что часть моего мозга излучает страх; я мог включить его и выключить без страха, мой мозг был чистым, как стеклышко, без arriere pensee¹, все вдруг ожило». Две недели спустя он сказал, что мог бы снова принять ЛСД, но это его не интересовало.

¹ [Задней мысли (фр.). — Прим. перев.]

Хотя Иан и казался разочарованным в наркотиках, риск по от­ношению к ним все еще сохранялся, и следующий материал сес­сии, проходившей на двенадцатый месяц анализа, проливает не­который свет на зависимость пациента от марихуаны. В самом начале сессии он рассказал, как он сильно порезался накануне, чуть не отрезав кусочек большого пальца. Он добавил, что часто повреждал этот палец, поскольку всегда резал очень неумело. Затем он сказал, что вспомнил сновидение, которое видел ночью накануне происшествия. Ему снилось, что он ехал за рулем ма­шины матери, а она сидела рядом с ним. Он вынужден был оста­новиться, чтобы спросить дорогу у полицейского; тут он заме­тил, что его мать держит спичечный коробок, полный гашиша, так, что полицейский мог увидеть его. Он протянул руку, чтобы забрать у нее коробок, и в этот момент он почувствовал необы­чайную злость при мысли о том, что мать, должно быть, хочет сдать его полицейскому. В своих ассоциациях он сказал, что в тот момент он использовал машину матери и что, на самом деле, он хранил свою порцию гашиша в спичечном коробке. Он думал, что ему вполне ясно значение сновидения. Он думал обо всем том, что я говорил о наркотиках, и он не чувствовал того же самого по отношению к ним. Сновидение было как-то связано с совершением чего-то вредного по отношению к родителям через употребление нар­котиков; он думал, что полицейский был его отцом, который узнал о чувственном удовольствии, которое он испытывал, когда курил га­шиш, и мать каким-то образом была с этим связана, поскольку, в кон­це концов, в машине он был один с ней. Несколько секунд он раз­мышлял над этой интерпретацией сновидения и затем сказал: «Это странно, гашиш в коробке выглядел как дерьмо», и быстро добавил, что одним из сленговых названий гашиша было «дерьмо». Дальней­шие ассоциации покрывали уже известные сражения с матерью через запор и гнев, когда его маленькая сестра забирала у него все, и он еще раз выразил свое убеждение в том, что поскольку до сих пор наркотик позволял ему пережить невысказанные чувственные удовольствия, то ему также удавалось уничтожить внутренний родительский контроль. В своей интерпретации я показал пациенту, как, обратившись к ана­литику-полицейскому за советом, он должен был открыть свои ин­тимные отношения с матерью, тем самым подвергая себя эдиповой ревности; но сновидение также показывало, как магическое молоко-наркотик превращается в фекалии внутри него и по-прежнему явля­ется центром гневных выпадов между матерью, приучавшей его к туа­лету, и ребенком в нем. Я добавил, что ой чувствовал себя виноватым и ожидал наказания от полицейского-аналитика, и я предположил, что происшествие предшествующим утром, вероятно, было связано с этими мыслями. Он перебил меня и запротестовал, что никаких таких мыслей у него не было, но через какое-то время сказал, что, возможно, я подумал, что в моих доводах, касающихся того, что когда он пора­нился, он отрезал кусочек гашиша, была логика. Теперь он понимал, что, возможно, хотел прекратить курить гашиш, но не торговался, чтобы провести несколько часов в больнице. Анализ Иана продолжается.

Комментарий: Мое замечание относительно ЛСД по ходу сес­сии, изложенное здесь, требует объяснения. Это не было ни смут­ной догадкой, ни выражением особой чуткости к потребности моего пациента. Когда я начал писать данную статью, я нашел следующую написанную второпях заметку, сделанную за две не­дели до обсуждаемой сессии. Она гласит: «Иану снится, что он принимает ЛСД. Думает, что он бодрствует, в то время как спит. Становится очень напуганным. Видит предметы на потолке, на которые показывают другие люди, и знает, что это неправда. По­началу это было забавно. Потом стало пугать. По этому сновиде­нию было проведено мало работы, почти никакой. Никаких ассо­циаций. Представляется туманным; в любом случае, на этой сессии поздно». События показали, что сновидение было менее туман­ным, чем я думал. Я и мой пациент сделали вывод, что оно содер­жит часть его психоделического путешествия, которое он никог­да не мог пережить; галлюцинации, напрямую связанные с его страхом безумия. Более чем вероятно, что я испытывал тревогу по поводу работы с этими страхами Иана в самом начале анализа, но я не заметил воздействие наркотика. Иан был вполне готов для такого рода помощи раньше, чем я осознал это, и он, следователь­но, был частично прав в своем предположении, что меня это не интересовало. Странные ипохондрические жалобы пациента те­перь понимаются лучше как выражение усилившегося осознания внутренних органов, о котором часто говорят субъекты ЛСД. В его описании путешествия он очень ясно демонстрирует изменение в пространственном восприятии, коллективные маниакальные реакции, выраженные чрезмерным смехом и рассказами о персе-куторных тревогах остальным, но выдающейся чертой остается переживание противоположного как того же самого. Необходи­мость держать в тайне свой страх перед безумием постепенно становится более понятной по ходу анализа. Наркозависимые субъекты достаточно часто демонстрируют доказательства иден­тификации интернализованных объектов со своими внутренни­ми органами. В данном случае интернализованная грудь-пенис стали идентифицироваться с мозгом пациента. Бессознательно Иан чувствовал, что в результате чрезмерного употребления наркоти­ков он причинял невосполнимый вред не только себе, но также и родительским образам. Аналогично, когда при переносе стала проявляться враждебность по отношению к аналитику, интерпре­тации воспринимались лишь как доказательство функциониро­вания мозга аналитика. Напряженные переживания Ианом чувства вины продолжаются до сих пор и являются источником значитель­ной тревоги. Его продолжающееся употребление марихуаны, пусть и нерегулярное, является выражением серьезного сопротивления аналитической работе, особенно в свете настойчивости пациен­та относительно того, что наркотик способствует интегративным процессам. Тот факт, что Иан снова принял ЛСД, потребует дли­тельного анализа, поскольку я убежден, он отправился на поиски чего-то, не зная чего. Тем не менее он вышел из анализа с подтверж­дением того, что он уже открыл благодаря ему, т. е. что он может в некоторой степени принять свое тело. Но он мог также убедить себя в том, что анализ не сведет его с ума, и был в состоянии вер­нуться в безопасность своих сессий с чувством превосходства над обделенными, в чьем распоряжении есть только наркотики.

История следующего случая также показывает взаимодействие между галлюциногенами, однако, более драматичное, связанное с более серьезной природой лежащего в его основе психологи­ческого нарушения.

История 2 случая — Лесли

Лесли, аспиранту, работающему над диссертацией, было 23 года, когда он впервые пришел в психиатрическую клинику по поводу сексуальных проблем. Он заявлял, что он бисексуал, но в после­дний год или около того он думал, что его увлечение молодыми людьми начало выходить из-под контроля. Он — единственный сын незамужней женщины, достаточно эксцентричной и не умею­щей общаться. Они жили в сравнительной изоляции, и Лесли сильно сожалеет, что в его ранней жизни не было мужчины, которым он мог бы восхищаться, и от которого он мог бы учиться. Его личная история достаточно типична для многих мужественных мужчин с гомосексуальными тенденциями, т. е. отсутствие отца, общая кро­вать с матерью почти до предподросткового возраста, подозревае­мое соблазнение более взрослым мужчиной в латентном периоде, за которым так и не последовала страстная любовная связь с дру­гим мальчиком в период пубертата. Отмеченный интерес Лесли к девушкам в позднем подростковом возрасте превратился в компуль-сию влюбляться в отвергающих молодых людей вскоре после смер­ти матери, когда он только поступил в университет. С тех пор он был неразборчив в связях с мужчинами, в то время как в общении с женщинами он имел определенный успех вследствие своих высо­ких интеллектуальных способностей и шарма. К сожалению, до недавнего времени он не мог достичь какого-нибудь уровня насто­ящего удовлетворения в своих гетеросексуальных отношениях. Су­ществование Лесли всегда было для него испытанием, поскольку он никогда не мог быть самим собой. Он достаточно компульсив-но видит себя в тех людях, которых он встречает, и за счет этого достигает временного облегчения своей тревоги и переживаний депрессии.

Лесли был принят для прохождения психотерапии с ограни­ченной терапевтической целью — сделать из него меньшего соци­ального неудачника, но вскоре стала очевидна дополнительная проблема, заключавшаяся в преданности Лесли культу наркоти­ков. В действительности, он одно время остро зависел от амфета­мина, но, в конце концов, осознал, что это заставляет его чувство­вать себя больным. Так он стал приверженцем марихуаны. В скором времени, если он хотел сделать какую-то работу, ему нужно было затянуться, но чаще всего все заканчивалось тем, что он предель­но накуривался, и работа становилась невозможна. Без ведома терапевта он добавил к марихуане ЛСД и, по его утверждению, совершил более дюжины «путешествий» за несколько месяцев, каждое из которых сопровождалось очень жестокой реакцией и неприятным субъективным переживанием.

Лечение Лесли было прервано внезапной смертью терапевта. Он обратился за помощью летом 1967 года, сознательно призна­вая, что ему нужна помощь в связи с приближающимися выпуск­ными экзаменами, но на самом деле, как открылось позднее, в связи с тем, что, как он думал, он сходит с ума. Лесли находился в ма­ниакальном состоянии, когда я впервые увидел его, и ему следо­вало немедленно лечь в больницу. Но он чувствовал себя так хо­рошо, и был настолько полон незабываемых возвышенных психо­делических переживаний, что такое предложение просто не мог­ло быть воспринято им всерьез. На первом интервью, помимо длинных рассуждений о том, что следует сделать гашиш и ЛСД доступными всем, большая часть времени была потрачена на длин­ное описание его блуждания по галактике в ходе его «путешествий». Он все же признал, что его сильно беспокоят «видения [freaking]», — частый термин хиппи для обозначения вовлеченности в неодушев­ленные объекты до такой степени, что ты не способен концентри­роваться на предметах по собственному выбору, однако марихуана хорошо помогала освободиться от таких недолгих периодов. Он также заявлял о своей способности общаться с людьми, которых он никогда раньше не знал. Случайное замечание, касающееся его враждебности по отношению к знакомым людям, в том числе ко мне, привело его к эмоциональным высказываниям, касающихся моих умственных способностей. После некоторого размышления он не мог решить, либо я вижу его насквозь, либо он завладел моим умом. К моему удивлению, он согласился на дальнейшие встречи и с тех пор приходил регулярно.

На протяжении нескольких следующих недель депрессия Лес­ли снова начала проявляться, и его поведение становилось все бо­лее и более странным. Под большим риском он стал торговать ма­рихуаной, чтобы заработать на еду и наркотики, однако некий прорыв произошел в лечении, когда он смог говорить о «плохом опыте с ЛСД». В конце концов, он сказал мне, как в ходе последне­го путешествия его мозг взорвался и половина его «исчезла». Это, подумал он, произошло потому, что он был один в группе чужа­ков, все они находились под влиянием ЛСД. Все, что было нужно сейчас, это запихнуть потерянную часть его мозга обратно в голо­ву. На этой фазе он приходил ко мне в состоянии огромного воз­буждения и бешенства, он кричал, стучал кулаками по столу и сте­нам, раскидывал вещи, чтобы надавить на меня и спасти его от странных сил, которые, как ему казалось, овладели им. Несколько простых замечаний восстанавливали спокойствие и видимое здра­вомыслие происходящего, но я едва ли чувствовал себя счастли­вым, видя такого взволнованного человека лишь раз в неделю. Бли­зились экзамены перед защитой, и Лесли убедился, что он был на­столько иммобилизован коноплей, что и близко не подойдет к эк­заменационному кабинету. Это было понятно, поскольку он проецировал все свои параноидные тревоги на экзаменаторов, ко­торые переживались как опасные преследователи, которые нака­жут его за желание «носить значок доктора», что равняется испол­нению инцестуозных желаний. В этот момент я настоял на том, чтобы он лег в больницу, но когда ему задавали вопросы, он с та­ким восторгом говорил о наркотиках, что принимающий психиатр посчитал, что он вряд ли выиграет от госпитализации. Это дало свежий толчок лечению Лесли, и на этот раз было ясно, что он борется с основной и центральной проблемой собственной гомо­сексуальности. Поэтому у меня не было другого выбора, кроме как следовать за ним на пути понимания материала, с которым по мо­ему опыту обычно работают только после продолжительного пси­хоанализа и редко в аналитической психотерапии. Он мог скон­центрироваться на этой задаче, поскольку, к счастью, его доктор был готов отучить его от зависимости от марихуаны. Это было сде­лано достаточно эффективно через замену настойкой конопли [Tincture Cannabis], что позволило Лесли сократить свою потреб­ность в наркотике до двух сигарет в неделю.

На момент написания статьи Лесли имеет работу на дому. На протя­жении нескольких месяцев он не мог общаться с мужчинами, хотя он все еще смотрит на «хорошеньких мальчиков», если таковые есть поблизости. Он также поддерживает стабильные отношения с молодой женщиной, школьной учительницей, которая ему очень преданна, и он сообщил о значительных изменениях в его сексу­альной установке и чувствах к ней. Он многое понимает в отноше­нии своего деструктивного поведения в связи с экзаменами, кото­рые он намерен сдавать на следующий год, и он может спокойно говорить о своих переживаниях с ЛСД. У него бывают, как того можно ожидать, временные возвращения симптомов, но если он испытывает тревогу, он гордится, что не переступает количество конопли, которое ему позволено. Время от времени он боится, что все «это может снова начаться». Однажды ночью он проснулся, и ему вдруг показалось, что подушка поднялась в воздухе и опу­стилась на другой стороне кровати. При этом с?ыл какой-то странный шум. Он немного полежал и смог сказать себе: «Нет, это только сон».

Комментарий: Окончательный результат лечения, независимо от подхода, должен быть крайне сомнительным в случае, кото­рый был только что описан. Значение наркотической зависимос­ти Лесли остается неразрешенным и нуждается в дальнейшем изу­чении. Во многих отношениях его поведение и психопатология понимались и решались как и в случае с другими наркоманами. Конечно, с обычной ясностью можно было увидеть сложное са­дистическое отношение пациента к своим внутренним объектам, и пользу, которую он извлекал из наркотиков, чтобы контроли­ровать и успокаивать их. ЛСД, принимаемый пациентом, вероят­но, с тем же сознательным намерением, с которым он принимал другие наркотики, внезапно столкнул его с возможностью ин-сайта, который он не мог усвоить. Психоаналитики были знако­мы с осложнениями, возникающими из комбинации гомосексу­альности и наркомании с тех пор, как Гловер написал свою классическую работу «О наркотической аддикции» (Glover, 1932)¹, в которой он указывает, что гомосексуальные системы выступают в качестве защиты от тревог, связанных с аддикцией. Позиция Лес­ли после подверженности полной силе нескольких нарушающих ЛСД сессий стала нестерпимой, если не непригодной для оборо­ны. В пик кризиса, когда открылись психотические тревоги, свя­занные с перверсией, он почувствовал, что должен уничтожить гомосексуальную половину собственной личности (взрыв, в ре­зультате которого половина его мозга пропала); жестокая симво­лизация — довольно распространенный ответ на ЛСД. Вследствие этого ему оставалась ужасающая необходимость существования в качестве личности с половиной мозга, легкой добычей других психотических тревог, лежащих в основе его потребности в нар­котиках. Это состояние дел он, в конце концов, приравнял к бе­зумию. Существенный интерес представляло употребление па­циентом марихуаны. Наркотик не только мог в значительной сте­пени контролировать его психотические тревоги, но, как заявлял Лесли, выкуривание одной-двух сигарет не только делало воз­можными гетеросексуальные отношения, но и давало ему возмож­ность сохранять эрекцию до бесконечности. На самом деле, во многих случаях он был полностью неспособен эякулировать в результате полной идентификации с партнером-женщиной. Это открытие казалось убеждающим доказательством иллюзорности многих заявлений, высказываемых в адрес галлюциногенов.

История 3 случая — Моника

Моника проходила аналитическую терапию более года, когда она приняла ЛСД, и, как прямое следствие этого, ее лечение резко подошло к концу. Несколько месяцев она продолжала чувствовать себя хорошо, что было удивительно в свете ее бурной истории.

¹ [Судорожные подергивания мышц. — Прим. науч. ред.]

Монике было 19 лет, когда она впервые обратилась за психо­терапией, будучи тогда пациенткой психиатрической больницы. Она поступила туда весной 1966 года в третий раз за период ме­нее чем год после серьезной попытки суицида (второй). Ее пер­вая госпитализация, во время которой была прервана беремен­ность, наступила после продолжительного периода асоциального поведения и депрессии, которые начались, когда она еще учи­лась в школе и готовилась к выпускным экзаменам. Говорилось, что она общалась с сомнительными личностями, в конечном ито­ге, собиралась жить с другом-алкоголиком, возможно, наркома­ном. Сама она то начинала, то прекращала употреблять наркотики на протяжении нескольких месяцев. Была также документально подтвержденная история конвульсий, и ЭКГ засвидетельствова­ла аритмию и миоклонус¹. Три года ее лечили мизолином, анти-конвульсантом.

В больнице поведение Моники было безупречным до тех пор, пока она просто сидела, опустив голову, временами кратко ше­потом отвечая на вопросы.

На бумаге случай Моники кажется совершенно невероятным для аналитической психотерапии в качестве пациента, проходящего лечение вне больницы, но ее мотивация к лечению была неоспо­рима, и на первом интервью она создавала такое впечатление, что лечение должно быть предложено. Внешне она напоминала клас­сическую, сценическую Жанну д'Арк — своими коротко подстри­женными волосами, мужской одеждой, эксцентричной хрупкос­тью в сочетании со значительной силой, но превыше всего своей выдающейся способностью вербализовывать свои чувства.

Семья Моники — римские католики, родом из Восточной Евро­пы. Родители приехали в Англию после последней войны и значи­тельно потеряли в социальном статусе. Отец, профессионал в сво­ей стране, а теперь клерк в местном городском совете, был очень строг и достаточно жесток по отношению к пациентке в детстве и расправлялся с ее вспышками гнева беспощадной поркой. Хотя Моника перестала разговаривать с ним в возрасте 12 лет, она про­должала тайно боготворить его. Ее мать, которая также вела беспо­койную жизнь в молодости, отреагировала на эмиграцию депрес­сией и хронической несчастностью. Ситуация между матерью и дочерью на протяжении многих лет была близка к взрыву, посколь­ку обе они постоянно провоцировали и преследовали друг друга. Единственной, к кому пациентка могла выражать свои чувства любви, была сестра, младше ее на шесть лет.

В клинику Монику приводила медсестра раз в неделю, на протя­жении нескольких месяцев, до тех пор, пока она не смогла прихо­дить сама. Была также организована возможность для матери прохо­дить регулярные лечебные сессии, и, наконец, частые совместные интервью, куда приходили все заинтересованные.

Психотерапия Моники была также полна событий, как и ее жизнь, которую она вела до тех пор, пока она, совершенно наме­ренно, не решила лечь в психиатрическую больницу, чтобы все обдумать, бессознательно понимая, что ей нужен был кто-то, кто бы взял на себя ответственность за нее. Она работала серьезно, постоянно и хорошо в рамках переноса. Когда она стала поправ­ляться, мы неизбежно столкнулись с трудностями, возникающи­ми из возросших возможностей отыгрывания. Например, был мо­мент, когда Моника, спровоцировав мать отвергнуть одно из ее неразумных требований, пришла домой и перебила окна и всю посуду, попавшуюся ей под руку. Время от времени были попыт­ки вступить в случайную связь, которая не могла принести ей удовольствия*, и, наконец, она снова начала употреблять нарко­тики, совершенно без разбора, хотя никогда не принимала героин. Не нужно говорить, что она была страстным поклонником культа марихуаны, но именно амфетамин довел ее до тюрьмы. Ее аресто­вали вместе с несколькими друзьями за нарушение порядка и хра­нение наркотиков. У нее были сильнейшие галлюцинации, ког­да, из любопытства, в течение нескольких часов она проглотила более двадцати таблеток амфетамина.

Несмотря на все это, был достигнут прогресс. Моника прошла несколько новых курсов в местном колледже, еще находясь в боль­нице. Ее потребность в наркотиках была ограничена нерегуляр­ными курениями марихуаны. Она гораздо чаще приодевалась и выглядела как привлекательная молодая женщина. Она была спо­койнее, и общение с родителями становилось лучше. На сессиях проводилась работа с большим количеством инфантильного ма­териала, когда внезапно наступила возможность для «путеше­ствия». Она приняла 200 микрограмм ЛСД, дважды, в течение двух следующих друг за другом недель. Она чувствовала себя доста­точно виноватой за то, что сказала мне об этом, но заявляла, что это было бесценное переживание. Она находила подтверждения всему, что обнаруживала при лечении, и могла вспомнить какие-то душераздирающие и горестные сцены, в которых участвовал отец, и вновь улавливала свои детские сексуальные чувства по отношению к-нему. Вскоре после этого выяснилось, что в ходе ее второй сессии с ЛСД ее желания по отношению к терапевту были осуществлены до такой степени, что дальнейшая психотерапев­тическая работа была невозможна. Ее уход из лечения был таким

же постепенным, но и таким же решительным, каким было ее вхож­дение is него. С наступлением лета 1967 года Моника написала, что теперь она чувствовала себя готовой отвечать за себя и доба­вила: «Я помирилась с Богом. Я только начинаю принимать себя». Спустя шесть месяцев ее мать сообщила, что она все еще живет у друзей, которые приютили ее, когда она выписалась из больни­цы, и работает, но подумывает о том, чтобы сдавать вступитель­ные экзамены в университет. Она довольно часто приходит до­мой, спокойна, разумна и более задумчива; она часто приносит небольшие подарки матери, помогает по дому и регулярно ходит в церковь, не будучи фанатичной, как это было раньше, когда она говорила об уходе в монастырь. У Моники есть друг, и ничто не говорит о том, что она употребляет наркотики. Представляет значи­тельный интерес тот факт, что миоклонус прекратился, и что она уже шесть месяцев не принимает мнзолин без вредных последствий. Возможно, это не столь удивительно, принимая во внимание многие сообщения, указывающие на то, что психотерапия и прекращение раздражающих психологических факторов могут с успехом прекра­тить эпилептические проявления (Cobb, 1943).

Комментарий: Без сомнения, отсутствие напряжения дома свя­зано с готовностью матери воспользоваться ценной помощью, предложенной ей на протяжении периода максимального кризи­са, и, должно быть, это повлияло на улучшение поведения де­вушки и общее урегулирование ситуации. Тем не менее я пола­гаю, что трудно сформулировать четкое объяснение улучшений у пациентки за последнее время. Пациентка — чувствительная мо­лодая женщина, обладающая способностью использовать окру­жающую среду, чтобы замедлять или ускорять свой эмоциональ­ный рост. Также возможно, что ее наркотическая зависимость была не злокачественного типа, так часто наблюдаемого у современ­ных молодых людей. Поскольку она просвещена и хорошо ин­формирована, эффекты ЛСД для нее вовсе не были неожиданными; я бы, разумеется, приписал большую часть эффектов самовнуше­нию. Однако, я знаю, что она не ожидала потерять тенденцию к расщеплению и ощущению себя нереальной и деперсонализован­ной почти на всю ночь. Для нее было также достаточным шоком обнаружить, что она не способна продолжать работать в рамках переноса. Интересно отметить, что динамические изменения про­должались, пока она все еще была под моим наблюдением, хотя лечение и замерло в одной точке. Эти изменения дали ей возмож­ность совершенно неожиданным образом обойтись без удержи­вающего окружения, представленного больницей, и без терапев­тического отношения. Предположение, что поведение Моники можно понять с точки зрения отыгрывания или массивного отри­цания и т. д., так же неудовлетворительно, как и предположение, что все ее конфликты были разрешены.

«ПО ТУ СТОРОНУ ФРЕЙДА» — МИСТИЦИЗМ ИЛИ ЗАКЛИНАНИЕ — НЕСКОЛЬКО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ ВЫВОДОВ

Пациенты, чьи жизненные истории были представлены, име­ют много общего. С точки зрения диагностики они относятся к пограничным состояниям в дебрях психиатрии. В ситуации лече­ния они рано указывают на то, что спрятано за их сознательным поведением или мыслями, но они остаются недоступными или загадочными при отсутствии методического, продолжительного и энергичного исследования. Общим для этих пациентов являет­ся стремление исследовать свой внутренний мир, и они доказали это, приняв лечение, но они также находились перед необходи­мостью обратиться к наркотикам, чтобы облегчить свои психи­ческие страдания. Прием ЛСД ввел их в заблуждение, но это было настолько же проявлением храбрости, насколько и проявлением отчаяния в том, что что-то еще может им помочь. Их мотивации, сознательные и бессознательные, неизбежно варьировались в зна­чительной степени. Стремление Иана достичь «конечного» в пси­хической жизни сталкивает его с задачей принять психотичес­кую часть себя. Лесли, как он однажды сказал, пошел за ЛСД как «рыцарь в сверкающих доспехах в поисках чаши Грааля», в то время как бессознательно он все еще искал, как и всегда, обеспечивающий едой талисман. Моника хотела жить в мире со своим Богом, который выступал в качестве родительских фигур, гармонично объединенных, чьи образы она проецировала на образы себя и терапевта, соединив­шихся в блаженном сексуальном союзе, центральной фантазии ее пси­ходелического путешествия. Общим для всех был поиск и жажда транс­цендентального переживания, и наркотик, без сомнения, обеспечивал нечто в этом роде. Тем не менее есть ли доказательства того, что эти пациенты могли пойти «по ту сторону Фрейда» с помощью галлюци­ногенов, как они заявляли? Наблюдаемых случаев слишком мало, что­бы позволить себе высказывать окончательные мнения по поводу та­ких увлекательных предположений. В материале пациентов не было ничего, что не было бы совместимо с психоаналитическими фор­мулировками, когда делалась попытка понять его с этой позиции. С другой стороны, с чем точно сталкивались в отношении этих па­циентов, было влияние на них психической реальности, таким об­разом, которое, как есть соблазн сказать, могло бы быть с успехом устранено у обычных пациентов, проходящих средний по качеству анализ. Трудно передать читателю эмоциональное воздействие на Иана открытия области психики, в которой противоположное ста­новится тем же самым, или неистовых попыток Лесли справиться со своими внутренними объектами, когда они наполняли комнату и весь его внешний мир. Случай Моники, конечно, подошел бы ближе к концепции «по ту сторону Фрейда», если мы рассмотрим возможность немедленного прорабатывания как вероятное пред­положение и тему для дискуссии.

Без сомнения, многие пациенты и «нормальные» нерегулярные потребители галлюциногенов надеются пойти по ту сторону Фрей­да. Следовательно, любая дискуссия и попытка объяснить эффек­ты этих наркотиков приведут в область не только размышлений, но и мистики. Энтузиасты-поклонники психоделического культа открыто признают, что мистические переживания достаточно рас­пространены у субъектов, употребляющих ЛСД (см. главу 9 у Мас-терса и Хьюстона, Masters and Houston, 1966). С другой стороны, может показаться достаточно наивной попытка проецировать ми­стицизм на временные иллюзорные состояния, ложные воспоми­нания и комплексные изменения образа тела и телесного Эго, выз­ванных физиологически.

Мистицизм, как говорит нам Британская энциклопедия, с тру­дом поддается точному определению. Он возникает в связи с по­пыткой человеческого мозга ухватить божественную сущность конечной реальности вещей и насладиться блаженством действи­тельной общности с Наивысшим.

Конечно, много людей, которые будут мотивированы таким об­разом, и много других, которые будут искать помощи ЛСД, чтобы улучшить свое понимание истоков настоящих и прошлых религий. Однако сомнительно, что пациенты, которых я описал, и все, кто ищет немедленного анализа через галлюциногены, мотивированы в соответствии с приведенным выше определением мистицизма.

В виду неопределенности, связанной с вопросом о привлека­тельности, которую наркотики приобретают для все большего и большего количества людей, следующие выводы могут быть лишь пробными и предварительными.

Может показаться, что есть достаточно большая группа моло­дых мужчин и женщин, которые верят, что они могут продол­жить свою художественную деятельность, употребляя ЛСД и ма­рихуану, и, разумеется, существуют некоторые доказательства правдивости этого мнения. Большая часть данной группы пред­ставлена «экспериментаторами», которых часто можно найти в уни­верситетах или среди недавних выпускников школы и во многих слоях общества. Разговаривая с ними, можно почувствовать от­сутствие цели в их жизни. Они все еще любознательны, главным образом, в отношении себя, и в некоторой степени напуганы сво­ими телесными переживаниями. Они легко оказываются под вли­янием тех, кто уже «узнал» о тайнах психики. Поскольку они все еще являются подростками, на самом деле или психологически, вследствие незрелости они с огромным трудом могут вербализо­вать свои мысли и чувства, или же они вообще удивлены собствен­ной неспособностью чувствовать, особенно когда сексуальные кон­такты оставляют в них чувство разочарования и пустоты. Их силь­но беспокоит собственная агрессивность и ненависть, которая либо отрицается, либо фокусируется на властных фигурах. Выходов для агрессивности у этих молодых людей, кажется, не существует, что, вероятно, удивительно, если принять во внимание увеличив­шиеся возможности для занятий спортом, которые, .с другой сто­роны, зачастую отвергаются как бесполезные. Через какое-то время отрицание агрессивности перестает срабатывать как механизм за­щиты, и они обращаются к культу наркотиков и всей мистике вокруг него с целью усилить его. Так называемая группа «Власть цветка» [Flower Power], теперь ослабевающая, является, по моему мнению, крайним примером того, что я пытаюсь описать здесь. Обычного прохожего либо приводила в ярость, либо заставляла почувствовать себя атакованным их экзотическая одежда и не­ловкое дружелюбие, в то время как менее предубежденного чело­века огорчала безрадостность вечного карнавала и настойчивость любви ко всем, которая не только невероятна, но и поверхностна и не впечатляет. Заявление о человеческом братстве, основанное на нескольких микрограммах ЛСД, — обычный гротеск и стран­ность. Ошибкой является недооценивать влияние, оказываемое членами данной группы или любой другой, которая займет ее место, поскольку они зачастую формируют твердое ядро наркоти­ческих движений. Их цель, по моему мнению, привести нас к оши­бочному убеждению, что они помогают создать новую культуру, когда, на самом деле, они только лишь способствуют культу. Од­нако более чем вероятно, что есть другие причины, возможно, бо­лее глубокие, чтобы объяснить потрясающее увеличение числа молодых людей, обращающихся к наркотикам и в то же время сле­дующих похожим образцам поведения в разных странах. Некото­рые взгляды, выраженные членом юнгианской школы, могут ока­заться значимыми здесь. Якоби (Jacobi, 1962, р. 49; 128) пишет:

облегчитьизоляцию и смятение современного человека, дать ему возмож­ность найти свое место в великом потоке жизни... вот цель и значение юнги-анского психологического наставления.

Эта тема подхватывается вновь в другом контексте, и автор ут­верждает:

около трети моих случаев страдают не от клинически определяемого невроза, но от бессмысленности и бесцельности их жизни. А это просто ка­жется формой Вселенского невроза.

Было высказано предположение, что те, кто ищет расширения сознания и Я с помощью галлюциногенов, находятся под влиянием данного типа Вселенского невроза (Rifkin). Мое собственное учас­тие в них было отмечено явной неудачей в установлении рабочего отношения. Они обычно обращались за лечением в результате внеш­него давления и не выказывали большого желания инсайта того вида, который я мог им предложить.

В другой группе мы находим субъектов, которые от случая к слу­чаю курят марихуану и один-два раза принимали ЛСД в результате частичного инсайта. У них присутствует сильное желание изменить внешние и внутренние объектные отношения, и они в некоторой степени сознают свои невротические черты или установки, но глав­ная их цель — достичь немедленного облегчения. У них, бесспорно, присутствует искреннее желание расширить свое знание и понима­ние себя, и они испытывают огромное облегчение, когда, стоит им пройти через переживание с ЛСД, им, быть может, удается изба­виться от страха сумасшествия, который преследовал их много лет. К сожалению, если они ищут систематической помощи, они по-прежнему ожидают безотлагательного анализа.

Наконец, нам стоит рассмотреть случаи тех мужчин и женщин, которые, страдая от некоторой нестабильности на протяжении жизни, экспериментировали с разными наркотиками, и, в конце концов, стали зависимы от одного конкретного. В последнее вре­мя такие люДи демонстрируют определенную тенденцию упот­реблять марихуану под прикрытием рационализации. За их осоз­нанием того, что они употребляют наркотик в терапевтических целях, а не ради удовольствия, неизбежно следует поиск даль­нейшего понимания, инсайта и «лекарства». В конце концов, их увлекает исследование своего внутреннего мира с ЛСД, и доста­точно часто они находят подтверждение подозреваемого суще­ствования психотического ядра внутри собственной психики; в этом случае их реакция может быть чрезвычайно сложной и раз­нообразной. Некоторые снова и снова обращаются к ЛСД за даль­нейшим просвещением и надеждой на излечение, в то время как другие считают необходимым увеличить количество марихуаны, которая, оказывается, имеет псевдоинтегративный эффект, спо­собный уменьшить действие ЛСД. К несчастью, аддикция к дру­гим наркотикам недалека, и здесь мы встречаемся с возрастаю­щим числом молодых мужчин и женщин, чьей единственной целью в жизни оказывается остаться под достаточным «кайфом», чтобы удерживать себя на крепкой психологической веревке. Их борьба и попытки изгнать внутренние преследующие объекты, которые все имеют облик демонов и дьяволов, часто заставляли меня ду­мать о практике изгнания злых духов, о других временах и куль­турах. Истории нескольких таких пациентов могут достаточно ярко напомнить сказку об ученике волшебника. Временами уче­ники волшебника в нашем современном мире обладают смелостью обращаться за более подходящей помощью, и данная работа каса­лась их затруднений.

В заключение я хотел бы выдвинуть предположение, что ни­какой ясный паттерн психопатологии никогда не появится, если мы будем исследовать проблему наркотической зависимости, не важно, рассматриваем ли мы ее с психоаналитической, социаль­ной или психиатрической точки зрения, и, вероятно, такой пат­терн невозможно ожидать. Я попытался показать, что психопато­логия привычки не менее сложна, чем психопатология серьезной зависимости. Дальнейшее понимание без сомнения последует за многочисленными исследованиями, которые в данный момент про­водятся и которые касаются вызывающего тревогу увеличения употребления наркотиков всех видов, особенно молодыми людь­ми во всем мире. Часто говорится, что наркотическая зависимость связана с депрессивными состояниями. «Депрессия», без сомне­ния, — эндемическое психологическое недомогание человечества, и человек никогда не переставал искать способы противостоять ей. Платон (428 г. до н. э. — 348 г. до н. э.) пишет о «правильной мании», которая возникает в ходе ритуальной практики, где пер­вичной целью является контроль над приступами безумия за счет придания ему телесной ориентации (Linforth, 1946). Это, разуме­ется, сравнимо, с тенденцией поиска эйфории, существующей в последние несколько лет в Западном мире (антидепрессанты, которые в данный момент доминируют в общей психиатрии, мо­гут также рассматриваться в качестве эйфориантов, и нам не сле­дует забывать о растущей тенденции приписывать «депрессии» все больше и больше различных психологических состояний). Од­нако «депрессия» сама по себе не может одна отвечать за нарко­тическую зависимость, пока мы не напомним себе, что агрессия является ее постоянным компаньоном. Тогда становится понят­ным, что неудачная попытка нейтрализовать агрессивные влече­ния и сопутствующие проблемы, вызванные новой сексуальной ори­ентацией в подростковом возрасте и раннем взрослом возрасте часто в сочетании с новым взрывоопасным появлением эдиповых конф­ликтов, могут привести наиболее ранимых из нас к чувству потери и изоляции вне и внутри Я. Постепенно бессознательный страх сумасшествия обретает опору в психической жизни тех несчаст­ных людей, и нередко, когда они уже подвергались эмоциональ­ной депривации в младенчестве, он выливается в страх уничтоже­ния и суицидальную деструктивность, которые типичны для более серьезной клинической картины наркотической аддикции.

Наконец, ход и серьезность синдрома, связанного с употреблени­ем и злоупотреблением наркотиков, соотносятся с количеством и ка­чеством связанных с этим инстинктивных влечений и эмоций. Галлю­циногены, вероятно, оказывают особое воздействие на облегчение ранних стадий данного нарушения, главным образом, потому что они дают тем, кто находится под таким влиянием, возможность узнать области психики и чувства, которые оставались отрезанными или ста­новились таковыми в ходе развития. Открытие иллюзорной природы своего совершенствования преисполнено опасности, и именно в это время психоанализ может действительно помочь им.

Для психоаналитика наркотическая зависимость, вероятно, по-прежнему будет представлять собой вызов и трудную проблему на протяжении многих последующих лет, но, на мой взгляд, это поле, которое стоит дальнейшего научного исследования и про­должительных терапевтических усилий.

Библиография

1. Beverley Т.Н. Recent changes in the pattern of drug abuse in London and U.K. // Brit. med. J. 1965.2. P. 1284.

1. Chappie К (1967) Adolescence// Documenta Geigy.

2. CobbS. Borderlands of Psychiatry. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1943.

2. GloverF. On the Aetiology of Drug-Addiction //Int. J. Psychoanal. 1932.13. P. 298—328.

3. Jacobif. The Psychology of C.G. Jung. Yale: Yale Univ. Press, 1962.

3. Lin forth I. Telestic Madness in Plato Phaedrus. Los Angeles: Univ. of Calif. Press, 1946.

4. Masters R.E.L. & Houston J. The Varieties of Psychedelic Experience. New York: Holt, Rinehart & Winston, 1966.

5. MoraesA. O. The crimogenic action of cannabis (marihuana) and narcotics // Bulletin on Narcotics (United Nations). 1964.16/4. P. 23—28.

4. Rifkin H. (1968) Personal Communication.

Источник: Limentani A. On Drug Dependence: Clinical Appraisals of the Predicaments of Habituation and Addiction to Drugs // Int. J. Psycho-Anal. 1968. 49. P. 578—590.

Перевод с английского ИЛ. Плеховой. На русском языке публикуется впервые.

Дора Хартманн

ИССЛЕДОВАНИЕ ПОДРОСТКОВ, УПОТРЕБЛЯЮЩИХ НАРКОТИКИ¹

[1969]

В статье представлены данные исследования подростков, употреб­ляющих наркотики и проходящих различное лечение. Показано, что наркотик часто выполняет функцию заместительного объекта при ощущении потери и фрустрации. Глубоко зависимые подростки-нар­команы не способны терпеть фрустрации и напряжения, поэтому им нужен не инсайт, а наркотик, как быстрый и легкий способ снятия тре­воги. Наркотик также позволяет избегать зрелых объектных отноше­ний, удерживая Эго в регрессивном состоянии.

¹ Данная статья была представлена на ежегодной встрече Американской психоаналитической ассоциации в Майями Бич в 1969 году.

К проблеме наркотиков в настоящее время подходят с разных точек зрения. Ни один месяц не проходит без появления в психи­атрических журналах новых публикаций о возрастающем употреб­лении наркотиков, особенно среди молодых людей. Авторы этих современных статей рассматривают различные аспекты наркоти­ческой проблемы, такие как: общие характерные особенности упот­ребляющих наркотики людей, их мотивация, образ Я, настроение, объектные отношения, чувство реальности, академическая деятель­ность, социальная ответственность, психологическая зависимость;

психотические реакции; отношение к гомосексуальности и пре­ступности; связь аддикции к ЛСД и марихуане с героиновой ад­дикцией (Hekimian and Gershon, 1968; Blacker et al., 1968; Keeler, 1968; McGlothlin and West, 1968; Konnor, 1968; Weil, Zinberg & Nelson, 1968; Frosch, 1968; Munter, 1968).

Несомненно, существует культурно-социологический аспект того факта, что на сегодняшний день так много молодых людей, главным образом, в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет, экспериментируют с употреблением различных наркотиков. Мень­шая строгость или даже недостаток ограничений и определения норм со стороны родителей, большее значение группирования сре­ди молодых (Deutsch, 1967), большая свобода в выражении, рекла­ме и афишировании удовлетворения импульсов, о которых трид­цать лет назад даже не упоминалось открыто, — думается, что все эти факторы, по крайней мере, отчасти ответственны за то, что употребление наркотиков стало некой разновидностью «моды». Общее возрастание в отыгрывании среди подростков может быть приписано тем же самым причинам. К примеру, здесь я хочу упо­мянуть значительно возросшее количество беременностей и абор­тов среди молодых девушек, свидетелями чего мы являемся на про­тяжении последних десяти лет.

В то время как мы вполне осознаем некоторые из этих социо­логических аспектов — «моду» отыгрывания в группах; давление этих групп, с их жаргоном и ритуалами, на тех, кто боится присо­единиться к ним; насмешка, с.«квадратным» лицом — для нас, пси­хологов и психоаналитиков, все же без ответов остается еще мно­го вопросов; например, каковы могут быть причины того, что при всем давлении и рекламе такой группы огромное число молодых людей не поддаются искушению присоединиться к «кислоголо-вым» или «марихуанщикам»; и какие психологические факторы вынуждают индивида либо отказаться от употребления любого наркотика, либо попробовать его только один раз и никогда боль­ше этого не делать, либо поэкспериментировать с ним несколько раз, либо стать действительно купленным им и все больше и боль­ше оказываться в его власти.

Имеют ли данные различия в реакции подростков какое-либо отношение: 1) к составу семьи; 2) установке родителей в отноше­нии своих детей; 3) переживаниям раннего детства; 4) трудностям в развитии; 5) сочетанию разнообразных факторов?

Я уверена, что все эти вопросы психоаналитик может или дол­жен задать себе, и ему следует попытаться прояснить их путем сравнения подробных психотерапевтических и психоаналитичес­ких исследований подростков, вовлеченных в употребление раз­личных наркотиков.

Два года назад несколько членов Американской ассоциации дет­ского психоанализа образовали исследовательскую группу для того, чтобы попытаться найти ответы на поставленные вопросы. Мы чув­ствовали, что наш вклад в качестве психоаналитиков в проблему употребления наркотиков подростками мог бы начаться с микро­скопических исследований индивидуальных случаев. Наша груп­па получила сообщения об огромном разнообразии случаев:

1. Одни пациенты употребляли наркотики лишь короткое время в качестве бунтарского отыгрывания, направленного против ро­дителя или против своих аналитиков.

2. Другие были невротичными или депрессивными индивида­ми до употребления наркотиков, затем вовлеклись в этот процесс и испытывали принуждение к употреблению наркотиков на про­тяжении длительного времени, однако были способны поддер­живать лечение.

3. У некоторых пациентов их способность к функционирова­нию в жизни была весьма ограничена и отягощена их вовлечен­ностью в употребление наркотиков, для них наркотики стали императивом, а лечение было неэффективным.

4. В нашей группе пациентов был один мальчик-подросток, основной проблемой которого был алкоголизм. Его нельзя было «соблазнить» насладиться употреблением других наркотиков.

Классический психоанализ не всегда может быть использован или поддержан в работе с этими юнцами. Терапевт должен при­менять различные параметры, адекватные состояниям своих па­циентов. Также для терапевтов вполне очевидным становится тот факт, что запрет на употребление наркотиков не является ни це­лесообразным, ни возможным, и он может привести лишь к не­медленному прерыванию лечения.

Наш интерес, прежде всего, был сфокусирован на следующих вопросах:

1. Можем ли мы понять психологическое развитие и динами­ческие процессы, которые лежат в основе сильных импульсов данных подростков, приводящих их к тому, чтобы стать более или менее интенсивно вовлеченными в употребление наркотиков?

2. Можем ли мы понять бессознательное значение разных нарко­тиков и различные эффекты, оказываемые ими на удовлетворение или торможение импульсов, на усиление или ослабление защит?

3. Какова структура Эго у тех молодых людей, которым требу­ется постоянное обеспечение наркотиками, и каковы изменения в Эго у тех подростков, которые имеют абсолютную зависимость от наркотиков?

4. Можем ли мы интерпретировать значение наркотиков для этих молодых людей, и ослабят ли наши, нацеленные на предоставле­ние понимания, интерпретации их потребность в наркотиках?

Чтобы внести некоторый порядок в многочисленные данные, со­бранные нами, и чтобы сконцентрировать наше исследование на специфических проблемах, обрисованных выше, мы разработали анкету. Эта анкета отчасти была основана на некоторых заголовках Профиля развития Анны Фрейд (Freud, 1962), модифицированного Лауфером (Laufer, 1965) для подростков¹. Мы также добавили воп­росы, которые, как мы надеялись, смогли бы пролить некоторый свет на наркотический опыт сам по себе. Таким образом, мы рассчитыва­ли на то, что смогли бы сравнить: 1) сходства и различия в биогра­фических данных родителей — особенно их связь с развитием их детей; 2) сходства и различия у подростков — развитие их собствен­ного либидо, агрессии и Супер-Эго, функционирование их Эго, аф-

^! Профиль, представленный Анной Фрейд, не мог быть использован пол­ностью, поскольку материал наших случаев не соответствовал данному типу всеобъемлющей метапсихологической оценки.

фективные и объектные отношения до и после их опытов с наркоти­ками; 3) сходства и различие в их наркотическом опыте — начало, сознательные и бессознательные мотивы, генетические детерминан­ты, процесс употребления наркотиков, его связь с другими симпто­мами и процессом лечения.

До настоящего момента мы подробно изучили и сравнили полу­ченные таким путем ответы двенадцати пациентов¹. Данная группа включала десять юношей и двух девушек в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет, большей части из них было приблизительно девятнадцать лет. Все они принадлежали семьям среднего или выше среднего класса. Они либо сами, либо с помощью родителей могли позволить себе частное лечение.

РЕЗУЛЬТАТЫ АНКЕТИРОВАНИЯ

Далее я резюмирую наиболее значимые аспекты собранных данных.

Направление подростков

¹ Двенадцать случаев, обсуждаемых на следующих страницах, лечились докторами Т. Becker, P. Bios, А.Н. Esman (два случая), Е. Kaplan (три случая), W. Kelly, мисс Е. Landauer, доктором F. Parcells, мисс К. Rees и доктором Н. Rosner.

Девять из подростков были направлены своими родителями (трое из них по требованию школ), один был направлен судьей, двое пришли по собственному желанию. Из нашей группы в двенадцать человек лишь семеро были направлены по причине злоупотребления наркотиками, остальные — из-за трудностей в школе или невротических симптомов, или того и другого вме­сте, один подросток был направлен по причине психотичного поведения.

Информация о биографических данных

Пытаясь указать наиболее яркие факты из биографических дан­ных, представляется, что наибольшая патология встречается сре­ди матерей, нежели среди отцов. Развитие инфантильного либи­до и Супер-Эго преобладает среди матерей; что касается агрессии, отцы, кажется, демонстрируют больший контроль, матери конт­ролируют агрессию в меньшей степени. Что касается отношений родителей со своими детьми, лишь у одной матери и двух отцов эти отношения можно было считать адекватными. Соблазнитель­ное поведение преобладало среди матерей; непоследовательность и отдаленность были б?льшими среди отцов.

Сиблинги. Как мы могли ожидать, в нашей группе употребле­ние наркотиков часто обнаруживалось у сиблингов. Лица, упот­ребляющие наркотики, имеют огромную потребность соблазнять других на то, чтобы те присоединились к ним, и часто они весьма успешны в этом.

Я хочу поблагодарить их, а также всех членов исследовательс­кой группы, внесших вклад в нашу работу своими предложения­ми и обсуждениями. Я хочу выделить лишь доктора Г. Видера (Н. Wieder), который был наиболее активным помощником на­шей группы и чья статья (в сотрудничестве с доктором Е. Каплан (Е. Kaplan)) также опубликована в данном журнале.

Описание подростков

■

Значительное количество данных молодых людей (десять) были охарактеризованы как орально фиксированные (или регрессиро­вавшие) в развитии своего либидо. Оставшиеся двое, не охаракте­ризованные таким образом, принимали наркотики лишь от слу­чая к случаю или временно в качестве бунтарского отыгрывания, направленного против родителей или аналитика. Сначала я опи­шу этих двух молодых людей.

Они не проявили значительного изменения в своем агрессив­ном поведении после того, как начали употреблять наркотики, хотя один из них стал более дерзким. Не наблюдалось и патоло­гии Супер-Эго, функционирование их Супер-Эго не изменилось и после того, как они стали употреблять наркотики регулярно. Функционирование их Эго представлялось адекватным их воз­расту. (Здесь мы, главным образом, говорим о чувстве реальнос­ти, выполнении своих функций в школе и способности успеш­но работать.) В период употребления наркотиков один пациент продолжал хорошо выполнять свои функции, тогда как другой демонстрировал некоторое их ухудшение. Их аффективная сфе­ра казалась нормальной как до, так и после начала употребле­ния наркотиков. Их объектные отношения были нормальными до регулярного употребления наркотиков, а в одном случае ос­тавались таковыми даже после этого; другой пациент имел по­верхностные отношения с друзьями и больше общался с други­ми подростками, употребляющими наркотики.

Если сейчас мы посмотрим на десятерых пациентов, класси­фицированных как орально регрессировавшие или орально фик­сированные, картина окажется гораздо более патологичной.

Что касается их агрессивного развития, шестеро считались весь­ма пассивными, их агрессия была заторможена (двое из них более легко выражали агрессию, когда употребляли наркотики); у чет­верых временами случались неконтролируемые вспышки агрес­сии, и эти четверо чувствовали, что их агрессия растворялась или уменьшалась, или получала лучший контроль, когда они прини­мали наркотики.

Их Супер-Эго под воздействием наркотиков в целом стало ме­нее адекватным — в некоторых случаях оно ухудшилось в значи­тельной степени; это произошло также в случае трех молодых людей, чьи Супер-Эго, казалось, функционировали вполне адек­ватно в периоды, когда они не употребляли наркотики.

Функционирование Эго стало менее адекватным и ухудшилось под влиянием наркотиков почти во всех этих случаях. Только у двух молодых людей, чье Эго функционировало слабо, с употреблением наркотиков функционирование осталось приблизительно на том же низком уровне, на каком оно осуществлялось прежде.

Что касается аффективной сферы, восемь из десяти находились в депрессии до употребления наркотиков, и большая часть из них чувствовала меньшую депрессию, принимая наркотики.

Объектные отношения этих десяти подростков, за исключени­ем одного, стали гораздо более поверхностными после начала упот­ребления наркотиков, несмотря на то, что они представлялись нор­мальными до их употребления; их социальные контакты были ограничены, главным образом, контактами с другими подростками, употребляющими наркотики; в некоторых случаях под воздействи­ем наркотиков объектные отношения становились весьма инфантиль­ными; преобладающими были фантазии о слиянии. Сексуальные от­ношения находились на инфантильном уровне; имея гомосексуальную или гетеросексуальную направленность, они скорее занимались сход­ной аутоэротической, нарциссической и мастурбационной деятель­ностью, нежели развивали выразительные эмоциональные отноше­ния с конкретным партнером.

Наркотический опыт

Если попытаться выбрать некоторые, представляющиеся уди­вительными факторы из наркотического опыта данной группы, то можно упомянуть следующие.

Приблизительно в половине из двенадцати случаев (пять) наши пациенты начали употреблять наркотики во время своего лечения, что может означать лишь то, что сегодня наркотики весьма дос­тупны в качестве способа отыгрывания при переносе и средства смягчения конфликтов или симптомов, вызванных при лечении вследствие возрождения ранних воспоминаний и травматических ситуаций детства или вследствие нового переживания ранних объектных отношений в переносе.

Сознательная мотивация к употреблению наркотиков в не­скольких случаях была желанием поэкспериментировать; в осталь­ных же случаях она была желанием избавиться от болезненных аффектов (депрессии), облегчить симптомы или же сочетала в себе оба этих фактора.

Среди бессознательных мотивов (в дополнении к оральному удовлетворению и пассивной идентификации с родителем) весьма важную роль, казалось, играла потребность возместить потерян­ный объект. Трое из наших пациентов в детстве потеряли одного из своих родителей; еще один потерял свою мать в результате раз­вода; а пятый жил вдвоем со своей матерью до двухлетнего возрас­та. Двое из наших пациентов начали употреблять наркотики во время первых каникул своего аналитика. В двух других случаях употребление наркотиков прекратилось во время анализа после того, как была проработана ранняя травма и пассивные идентифи­кации; однако эти молодые люди снова начали употреблять нар­котики, когда приближались или начинались длительные летние каникулы их аналитика.

Среди генетических детерминант удивительно то, как много из этих молодых людей лицом к лицу сталкивались со смертью, тяже­лой болезнью, операцией одного из родителей либо сами перенес­ли тяжелую болезнь или операцию, будучи детьми. При столь трав­мирующих жизненных историях мы могли бы ожидать возникновение у данных пациентов нарушений в развитии ранних объектных от­ношениях и раннего Эго.

Тип наркотика. Почти все наши пациенты начали с марихуаны или ЛСД, но только двое остановились на этих двух наркотиках. Другие же экспериментировали с амфетамином, метадрином, гашишем, неко­торые также пробовали барбитураты и героин. Потребность в конк­ретных наркотиках или их влияние на психопатологию некоторых из этих подростков обсуждается в другой статье двух членов нашей ис­следовательской группы (см. Wieder & Kaplan, 1969)¹.

Прием наркотиков во взаимосвязи с лечением

Лишь трое молодых людей не изменили свой паттерн употреб­ления наркотиков во время своего лечения. Остальные же пациен­ты либо прекращали употреблять наркотики, когда были поняты и

проработаны их ранние объектные отношения, либо начинали употреблять их, когда в переносе была актуализирована или по­вторена ранняя травматическая ситуация; либо в определенный момент прекращали, а затем снова начинали делать это, когда фру­страции были невыносимы. Обычно такие перемены в употребле­нии наркотика могли быть поняты и проанализированы.

Наркотики в конце лечения

Методом лечения, использовавшимся в нашей серии из двенад­цати случаев, был либо психоанализ (в семи случаях), либо пси­хоаналитическая психотерапия (в пяти случаях). Продолжитель­ность лечения составляла от девяти месяцев до пяти лет.

Восемь пациентов завершили лечение вовремя. Из них трое были успешно проанализированы; двое из них проработали невротичес­кие аспекты своего употребления наркотиков и совершенно пре­кратили употреблять их; один экспериментировал с наркотиками во время своего анализа и изредка продолжал это делать и после него, однако употребление наркотиков никогда не становилось для него реальной проблемой. Пятеро бросили лечение или получили отказ в нем, потому что наркотики были для них гораздо важнее, чем получение инсайта и понимание своих конфликтов, или пото­му что они не смогли вынести фрустраций лечения и своей жизни без облегчения своих симптомов искусственным образом.

Четыре пациента до сих пор находятся на лечении, трое из них — в классическом анализе; двое к настоящему времени прекратили употреблять наркотики.

РЕЗЮМЕ

Если мы посмотрим на перечисленные факторы в отдельнос­ти, мы должны будем сделать вывод, что ни один из них не мог бы быть назван йатогномоничным для яиц, употребляющих нарко­тики или для наркоманов.

Невротичные пациенты, употребляющие или не употребляющие наркотики, несомненно, также имеют инфантильных матерей. Со­блазняющее поведение матери может привести к пассивности маль­чика, сексуальным нарушениям, трудностям в учебе и невротичным симптомам либо в сочетании с употреблением наркотиков, либо без него. То же самое можно сказать о подростках, демонстрирующих оральные фиксации или регрессии. Данные факторы не являются специфическими по отношению к употреблению наркотиков, од­нако они также обнаруживаются при неврозах, депрессиях, делинк-вентности и даже психозах.

Ранняя травма, такая как тяжелое заболевание и операции или потеря родителя в детстве, может быть причинным фактором на­рушений у подростков — как употребляющих, так и не употребля­ющих наркотики. Низкая терпимость к фрустрации, депрессия и трудности в установлении зрелых объектных отношений представ­ляют собой характеристики и симптомы, которые мы часто наблю­даем на протяжении всей их жизни — вне зависимости от того, употребляют или не употребляют они наркотики.

Несмотря на то что данные размышления делают очевидным то, что никакие из вышеупомянутых данных о симптомах, структуре характера, детских переживаниях, происхождении и т. д. не могут сами по себе объяснить желание или императивную потребность в наркотиках, мы чувствуем, что могло бы быть интересным посмот­реть, какие значимые факторы обнаруживаются в материале наших случаев. Хотелось бы это сделать для других психоаналитиков, за­нимающихся лечением подростков, употребляющих наркотики, с тем, чтобы сравнить их открытия с нашими.