IV. Je crains toujours,— ce qu'est d'attendre — Quelque fuite atroce de vous.

Ich hoffe noch. Ich weiss genau, Ich hoffe nicht. Du gehst. О bleib!

Георг фон дер Фринг

' Nun quält mich Angst, mir bangt auf neue,

du —, du verlässt mich auch!

Фриц Кегель

В оригинале снова антитеза между опасениями ли­рического героя и неустойчивостью, переменами, бегст­вом у Нее, как и во II двустишии, выражена простым предложением, которое прерывается вводной фразой, заканчивающей первую строку и напоминающей теат­ральную реплику «в сторону», и затем заканчивается во второй строке.

Фон дер Фринг решает это двустишие иначе, чем II, но принцип остается тот же: тенденция к голым, строгим утверждениям и несоблюдение конструкции стиха. Здесь все это приводит к судорожным выкрикам, которые даже по содержанию не отвечают оригиналу: движение раз­лагается на простейшие элементы (вера и безнадежность): опасение ухода — на уход и призыв bleib!

Кегель, наоборот, как и прежде, продолжает сдваи­вать (du... du), устремляя все в единый плавный поток: I стих он, так же как и во II двустишии, разбил на две параллельные самостоятельные фразы. И снова перед нами сведение мотивов к «здесь» и «теперь» лирического героя (nun, einst в I и III строфах; последнее, как и под­черкнутое du, противопоставлено здесь ich).

V. Du houx ä la feuille vernie

Et du luisant buis je suis las, .

Das blanke Blatt von Hex und Geleucht von Buchs ward ekel mir,

Георг фон дер Фринг

So müde macht der Blätter Glänzen, des Laubes Leuchten ward zur Pein,

Фриц Кегель

В оригинале, как и во всех несчетных строфах, снова пара — два пейзажных впечатления; после описатель-ности в I двустишии и утверждения, что небеса чересчур лазурны в III строфе, в V эти мотивы рождают усталость.

У фон дер Фринга снова любование отдельными предметами или впечатлениями (Blatt von Hex, Geleucht von Buchs), ведущее к знакомому способу изъяснения

парами существительных; его сухая фраза не чуждается даже специальных терминов (Пех).

У Кёгеля, напротив, растворение в чувствительности (so müde macht, ward zur Pein), плавность стиха, сдваи­вание существительных, аллитерации, подчеркивающие каждый стих (müde, macht, ß/ätter g7änzen, Laibes Leuchten. И вообще крайне расплывчатое «взгляд и неч­то» (so müde).

VI. Et de 1а campagne infinie

Et de tout, hors de vous, helasl

Und dieses Landes ganzes Rund, Und alles, außer dir. Weh mir!

Георг фон дер Фринг

zur Last die Folder ohne Grenzen; nur dich noch Lieb ich, dich allein!

' Фриц Кегель

В заключительной строфе оригинала обобщаются обе ведущие линии стихотворения: вместо отдельных впечат­лений от природы здесь campagne infinie, вместо противо­поставления субъективного мироощущения лирического героя миру его возлюбленной здесь tout (несущее в свя­зи с tout I строфы и trop III строфы функцию превосход­ной степени) и vous. А опасения разрешены в слове helas!

У фон дер Фринга это разложение проблематики на обобщающие мотивы выполнено, но логика решения раз­бивается, поскольку связь между мотивами нарушена. В предпоследнем стихе мы снова встречаем привычную для фон дер Фринга парность: вместо das Land — dieses Landes ganzes Rund.

У Кёгеля также встречаем знакомые уже нам черты: добавление эмоционального мотива dich noch lieb ich, патетическое удвоение dich... dich. •

На всех шести этапах в каждой из трех версий нашего разбора повторялись основные принципы поэтики пере­водчиков, разумеется всякий раз реализованные дру­гими конкретными художественными средствами. По­вторялись потому, что во всех трех случаях мы имеем дело с системами, обладающими каждая своей

внутренней логикой, которая обычно более или менее ясно проявляется в каждом законченном фрагменте произведения (в нашем случае— в каждом двустишии). При дальнейшем анализе представление о поэтике пере­водчика может обогатиться вторичными чертами, напри­мер можно проследить, как выявляются основные прин­ципы в различных конкретных стилистических условиях. От структуры оригинала сохранена композиция мотивов, но ослаблено противопоставление нечетных двустиший четным, заглушён параллелизм II и IV строф, поскольку поэтика каждого из переводчиков вмещала лишь одно из двух противопоставлений.

Поэтика обоих переводчиков явственно подчинена одному или двум доминирующим принципам. Фон дер Фринг разлагает семантическую систему оригинала на простейшие элементы, тяготеет к раздробленности, фраг­ментарности, разрушает множество как формальных связей (антитетичность, единство), так и смысловых, и в результате получается голое и строгое изложение, напоминающее манеру некоторых поэтов XX века: Ке­гель, напротив, сводит отдельные смысловые единицы во взаимосвязанные единства (сравнения, усиленная ан­титетичность) и обращает их к субъекту (соотнесение со «здесь» и «теперь», с «ты»; сюда же в конце концов относится и сентиментальность). В результате возникает лиризованная сентиментальная версия, приближающая текст, скорее всего, к предверленовской романтической поэзии XIX века. При этом те же языковые средства (субстантивная форма, аллитерация) несут у переводчи­ков различные функции, поскольку включаются в раз­личные системы.

Конечно, не часто переводческая концепция выступает столь выразительно, но при достаточно тщательном раз­боре можно в каждом переводе определить, как изложен подлинник, каковы были эстетические взгляды перевод­чика, каковы характерные для него ритмы стиха или инто­нация прозы и к чему он более всего восприимчив. Если же нам не удается все это выяснить, стало быть, мы недостаточно тонко анализировали перевод и заметили только грубейшие ошибки, среди которых, как правило, большинство случай­ных; исследование перевода требует подчас весьма скрупу­лезной методики,— ведь мы часто имеем здесь дело с трудно­постижимыми, но важными деталями, поскольку о типе творчества приходится судить не по тематике, композиции или способу отражения действительности, а по тонким сти­листическим оттенкам. Обычно можно сказать, что творче­ский вклад переводчика в произведение тем значительнее, чем основательней лингвистически и исторически обуслов­лен оригинал. Поскольку перевод стихов, как правило, менее точен, чем перевод прозы, удобнее характеризовать и критиковать творческий метод переводчиков поэзии; про­тивоположный взгляд держится именно потому, что за «разбор» принимают часто перечисление смысловых ошибок и стилистических погрешностей.

Большинство авторов, изучающих переводческие методы, стремятся охарактеризовать единичное произведение пере- водчика, игнорируя то обстоятельство, что и переводчик, как правило, прошел определенный путь развития, что при этом более или менее менялся его стиль, опыт, пе- реводческая эстетика и взгляд на переводимую литера- туру. ~

Из истории перевода нам известно несколько случаев радикальных изменений переводческого метода. Фран­тишек Доуха (FrantiSek Doucha) в 1843 г. в своем пер­вом переводе «Времен года» Томсона (James Thomson) вопреки подлиннику перевел белый стих гекзаметром, а спустя полстолетия главный поборник принципа «пере­водить размером подлинника» Ярослав Врхлицкий писал в некрологе, что Доуха слишком щепетильно придержи­вался метра оригинала; подобно этому, и в Германии А. В. Шлегель исполнил свой первый перевод из Шекс­пира классицистским методом адаптации, а затем его ■ работы стали образцом точного перевода для всей школы немецкого романтизма. Неоценимый материал для ис­следования творческого пути переводчика представляют собой различные издания одного и того же перевода. И. В. Сладек издал свой перевод «Песни о Гайавате» дважды (1872 и 1909). Версии значительно отличаются одна от другой. Сладек отошел от первоначального по­вествовательного переложения подлинника, приводив­шего к значительному увеличению объема: в первом издании II песни — 322 стиха, во втором издании — 305, только на одну строку больше, чем в оригинале. Зато в последней редакции исключено множество смысловых единств и разрушены некоторые фольклорные паралле­лизмы:

' «Honour be to Mudjekeewis!»

Cried the warriors, cried the old men When he came in triumph homeward With the sacred belt of Wampum From the regions of the North-Wind, From the kingdom of Wabasso, From the land of the White Rabbit.

«Cest a slava Mudzekivsil» «Cest a slava Mudzekiwu»! volali jsou stari, mladi, volali jsou mladi, stari