Акростих и телестих № 15 * * *

Ю.Н.Верховскому

  Юлою жизнь юлит в чаду своих повтороВ. Рассеянно   бредя,   ты проглядел   еЕ; И слушал тишину, и слушал в поле вечеР, Юдоль тоски земной переплавляя в стиХ, Не   требуя   наград,  шагая  неустаннО – , И в тридцати годах спокойных чистых слоВ Каким зерном нагруз твой полновесный колоС! Ах:   что  нам  пожелать  поэту в этот сроК? Немного   радости  да  отдыха  немногО... Да чтобы Муза та, которой он ведоМ, Ревниво сторожа его скупую славУ, Опередив других, не уступая праВ, Верна, как и всегда, к нему стремила дланИ И, скромный юбилей приветствием почтиВ, Чтоб с нами здесь она, ликуя, возгласилА: Ура! – Верховскому, – ура! ура! виваТ!

А. Альвинг, 1929

Как месостих складывается из серединных букв стиха, так телестихскладывается из последних букв стиха. Понятно, что такая форма практически возможна только в нерифмованном стихе (почему?). Поэтому употребляется она гораздо реже; во всей русской поэзии мы знаем только приводимый здесь пример, да и тот печатается впервые. Это стихотворение в честь 30-летнего юбилея поэтической работы писателя Юрия Верховского (в этой книге есть его стихи); по начальным, а потом по конечным буквам читается: “Юрию Никандровичу Верховскому виват!”

Бывают и более сложные расположения выделенных слов и фраз в стихотворном тексте, например, по диагонали: 1-я буква 1-й строки, 2-я буква 2-й строки, 3-я буква 3-й строки и т.д. (сонеты с такими “акростихами” писал Э. По, а переводил – что было едва ли не труднее – В. Брюсов). Но здесь акростих уже окончательно теряет свою первоначальную функцию разметки стихоразделов и становится только украшением, поэтому о таких приемах уместнее говорить как о фигурных стихах.

Фигурные стихи

№ 16

Запоздалый ответ

Вадиму Шершеневичу

  ВлекисуровуюмечтУ, дАйутомленнойреЧи, ваДимъиэтудальИту, дарИнастаромъВече себеМгновениеЕогня, дайсмУтестеНыволи. тыискуШениЕкремня: затмениЕоШибкудня- троньискРоюдоболи!

В. Брюсов, 1913

№ 17

Ромб

Мы – Среди тьмы. Глаз отдыхает. Сумрак ночи живой. Сердце жадно вздыхает. Шопот звезд долетает порой, И лазурные чувства теснятся толпой. Все забылося в блеске росистом. Поцелуем душистым! Поскорее блесни! Снова шепни, Как тогда: «Да!» Э. Мартов, 1894

№ 18

Веер

Вея В крае Пьяных Маев Пойте Явно Пейте Юно Яд!		Пестрея Страдая В павлиньих кружанах, Тепло горностаев Раскройте, закройте, Чтоб плавно На флейте Разбрызгались луны, Что в окнах плескучих стоят!
С. Третьяков, 1913

Под фигурными стихамиобычно понимаются две не совсем одинаковые вещи. Во-первых, это стихи (обычно из одинакового числа букв), по которым в разных сложных направлениях, образуя фигурные узоры, располагаются различные акростихи, месостихи и телестихи, иногда сами выдерживающие стихотворный ритм. Мастером таких «сверх-акростихов» был латинский поэт IV в. Порфирий Оптациан. Брюсов пытался его переводить, но тщетно. Слабым подражанием такой техники является первое из приводимых стихотворений (при жизни Брюсова не печатавшееся) – ответ поэту В. Шершеневичу на его такое же «фигурное» (только гораздо более неуклюжее) стихотворение в честь Брюсова. Видно, что «фигура» здесь – только украшение, а не структурный элемент: если ее не наделить шрифтом, то ни ритмического, ни какого-либо иного «ожидания» отдельных букв читатель не ощущает, а стало быть, и эстетического напряжения и разрешения не происходит. А о первоначальной стихораздельной функции акростиха и говорить не приходится – достаточно взглянуть на узор.

Во-вторых, фигурными называются стихи из неровных строк, складывающихся в очертания статического узора («ромб»), или изображение динамического движения (раскрывающегося и закрывающегося «веера»). Такие фигурные стихи известны с III в. до н.э. Здесь структурность фигурной формы не вызывает сомнений: объемы каждой строки предсказуемы, каждый стих «ромба» сначала длиннее предыдущего, а потом короче предыдущего. Производящие впечатление стихотворных фокусов, эти стихотворения принадлежат к ранним, эпатирующим произведениям русского символизма (Э. Мартов) и русского футуризма (С. Третьяков).

Общее в фигурных стихах того и другого рода в том, что это «стихи для глаза», исключительно для зрительного восприятия: при восприятии со слуха вся специфика их пропадает. Они прямая противоположность тем «стихам для слуха», которые силились сделать А. Белый и А. Квятковский. И это – интересное напоминание о сдвигающемся месте поэзии среди других искусств. В начале своего существования, в фольклоре, она существовала слитно с песней и тем самым была близка музыке. В наше время она живет на книжных страницах, воспринимается зрением и тем самым близка графике. Еще теснее связь между поэзией и графикой становится в «стихах», которые мы увидим в следующем параграфе.