3. Правда — не цель, а путь

Правда в искусстве... сколько споров и кривотолков вокруг этого слова: правда. Постепенно, страница за страницей, мно­гие из недоумений — что такое правда и что такое невер­ное понимание ее, — надо думать, будут рассеяны.

В первую очередь следует разъяснить такое очень рас­пространенное недоразумение. Многие склонны думать, что цель искусства — создать правду. Это неверно.

Цели искусства очень разнообразны: от самых низших до самых высоких.

Картинка на конфетной коробке, изящно обвязанной шелковой ленточкой с пышным бантом, имеет целью уси­лить впечатление от запрятанных внутри сластей. Мону­мент на могиле великого человека имеет целью вечно на­поминать людям об умершем, будить в них благодарные чувства и желание подражать ему.

Легкие жанры на сцене и в литературе имеют целью развлечь, дать приятный отдых.

Более серьезная литература, живопись, музыка, драма­тургия и, наконец, театр имеют своей целью не только дать эстетическое наслаждение, но вместе с тем и воспитать, и на­учить, и заронить доброе семя, и увлечь на благородные поступки, и расширить горизонт, и углубить миросозер­цание, и, наконец, вдохновить на высокие подвиги и де­ла, и... много-много — всего не перечесть.

Цели «искусника-исполнителя» тоже могут быть самыми разнообразными. В зависимости от его профессионально­го уменья, от его культурного уровня, от его морального облика и от его интеллектуальной широты или ограничен­ности, — цели его могут быть ближе или к ремесленнику, и даже к плохому ремесленнику, бессовестному халтурщи­ку — или, наоборот, к высоко стоящему, неподкупному, строгому художнику.

Будем говорить об этом последнем, о его целях.

Это человек, полный творческой жажды и творческих инстинктов, кроме того, вооруженный знаниями и умень­ем, — он отдает себя всецело своему произведению, он вкладывает в него все свои силы, отдает ему все лучшие мысли, он сжигает в нем весь пламень своих чувств и в ре­зультате получается совершенное произведение искусства.

Совершенное произведение получается только тогда, ког­да художник-мастер вкладывает в него свою душу, когда так увлекается им, что сливается со своим произведением.

Словом, когда создаваемое им является в эти минуты творчества правдой для него.

Лев Толстой в своем дневнике писал, что только тогда написанное им хорошо, когда в его чернильнице кровь, а не чернила; когда, макая перо, он пишет своею кровью. Всё же написанное чернилами сухо, скучно и подлежит унич­тожению.

Таким образом, правда — не цель искусства. Правда — не цель и мастера. Его цель — совершенное художествен­ное произведение, которое дает человечеству или новую мысль, или новую радость, или увлекает на новые подви­ги и дела.

Правда — только метод. Метод, при помощи которого мастер вводит себя в подлинное творчество. Даже не ме­тод, а, говоря точнее: основа метода. А метод заключа­ется в приемах, при помощи которых мастер приводит се­бя к правде.

Когда же послушаешь актеров и режиссеров — сторон­ников переживания (или почитаешь их труды), — выхо­дит так, что вся цель их (и цель их искусства) — быть прав­дивым.

Происходит эта их ошибка от того, что они так много отдают труда и внимания на получение правды, что забы­вают о своей первоначальной цели и считают своей един­ственной целью — правдивость^*.

Мы завтракаем, обедаем и вообще едим не для того, чтобы есть, а чтобы насытиться, напитаться, получить си­лы, быть здоровым и жить.

Так же и «кровь» в чернильнице нужна, чтобы напи­санное было волнующим и живоносным.

Так же и актеру правдивость и искренность нужны для того, чтобы создание его (т. е. игра на сцене) увлекало, заражало, вызывало к себе веру и вообще было совершен­ным художественным произведением.

Следует добавить, что правда бывает разная. Лучше все­го это показать на живописи. Портрет, где выписана каж дая складочка костюма, каждая деталь перстня, и в то же время схвачен верно и живо характер, в глазах сверкают мысли, на губах бродит знакомая улыбка, — такой порт­рет может быть подлинной правдой. И рядом с этим — порт­рет-карикатура, шарж, набросанный несколькими скупыми, но дерзкими штрихами, — может быть такой тонкой и яр­кой правдой, может так много говорить о человеке, как не скажет иной самый детальный, передающий все мор­щинки и родинки, портрет.

Точно так же в театре: с одной стороны, реалистичная комедия, драма или трагедия; а с другой — водевиль, шарж, намек, набросок, шутка. Как те, так и другие мо­гут быть насыщены правдой.

Немало есть произведений во всех искусствах, где ма­стер при создании их обошелся и «без крови», и «без прав­ды». Но как бы они ни были искусны и хитроумны, — пленяют они не надолго: скоро приедаются. Пустота и хо­лодность их скоро становится очевидной и отталкивает.

Теперь, после этого краткого введения, можно присту­пить с более открытыми глазами к этому запутанному во­просу о правде.