Третья часть о художестве и художнике

Цели искусства, как было уже сказано, разные: от самых мелких и практических — вроде рекламы и создания вся­ких замысловатых безделушек — до самых высоких: вос­питания человека, расширения его кругозора и зова его на великие дела и высокие подвиги.

В зависимости от цели, в каждом отдельном случае и содержание искусства разное, т. е. тематика. Она может быть довольно-таки вредной, вроде той, которая направ­лена на возбуждение всяких низших инстинктов и толка­ет на распутство и разврат, или той, которая воспевает эго­изм, силу денег, презрение к людям, разочарование в жиз­ни и проповедует в конце концов смерть и уничтожение.

Наоборот: искусство, зовущее к более совершенной, красивой, созидательной жизни, будет содержать в себе образы и картины, возбуждающие в людях желание под­ражать им и участвовать в строительстве этой красивой жиз­ни или в борьбе за нее.

Степень совершенства искусства тоже чрезвычайно разнообразна. Самые лучшие образы, самые высокие за­мыслы могут быть осуществлены так слабо и беспомощно, что своей первоначальной цели искусство в этом случае не только не достигает, а наоборот, унижает и дискредитиру­ет высокую и благородную идею, превращает ее в пошлость.

А рядом с этим: художник, взяв маленькую скромную идею, иногда настолько увлекается самим выполнением, са­мим процессом своего творчества, что сам в эти творчес­кие минуты расширяется и перерастает себя. А расширя­ясь сам, — расширяет невольно и идею, и она перерастает все свои первоначальные границы и становится огромной^*.

И в этом смысле сила искусства заключается не столь­ко в тематике, сколько в степени совершенства исполнения.

О целях искусства, о целях того или другого произве­дения, о содержании его — написано очень много. Везде и всюду вы найдете рассуждения о том — верно ли понят образ, так ли он истолкован (он или событие) с той, да с другой, да с третьей точки зрения.

Гораздо меньше говорят о степени совершенства испол­нения, о том, в чем заключена причина силы или бесси­лия актера, о технике его творчества, об истоках творче­ских сил, о законах творческого процесса, о методах раз­вития его и о причинах умаления и извращения — об этом как будто не стоит и разговаривать, всё само собой ясно.

Тем, которые так пишут, вероятно, и на самом деле всё кажется ясным, несложным и общеизвестным, не стоящим обсуждения. Потому-то так легко и с такой беспечной са­моуверенностью они и пишут...

С горечью надо признаться: наше искусство самое без­защитное. Никто, кроме специалистов, не позволит себе рассуждать о том, верно ли построен мост, так ли сконст­руирован паровоз, правильно ли сделана операция — толь­ко в театре всем всё ясно и понятно. В самом деле: люди ходят по сцене, сидят, говорят — чего ж тут хитрого? Че­го тут не знать и не понимать? И нет человека, который не считал бы себя специалистом по театру. Каждый, кто бы он ни был, сходит на спектакль и уже считает своим правом и даже своим долгом «разбирать», «критиковать», авторитетно высказывать свои порицания и одобрения, давать советы: это нужно не так, а этак!

Однако эта тема настолько болезненна для театрально­го деятеля, что лучше совсем ее не касаться, иначе она мо­жет увести очень далеко от нашего прямого пути.

А избранный нами путь — говорить о процессе актер­ского творчества (да и не только актерского, а всякого ис­полнительского: певца, рассказчика, чтеца, музыканта, да­же, пожалуй, и лектора и оратора) — о верности или не­верности его.

К этому и переходим.

Отдел первый ХУДОЖЕСТВО