7. Режиссер. Спешка и другие объективные причины

Плохих режиссеров много. Нахватался верхушек, умеет пустить, где надо, пыль в глаза... захватнические наклон­ности, апломб — вот и режиссер!

Это одна из опаснейших болезней нашего театра. По­думать только: неограниченная власть в руках невежест­венного, беспринципного пролазы-карьериста!

Но говорить об них подробнее нет ни времени, ни же­лания, ни смысла... Как жалко, нет еще пока такой спе­циальной прокуратуры по искусству... Там и следовало бы побеседовать об этих людях.

К счастью, не из них одних состоит режиссерский цех нашего искусства, — немало и даровитых, и более чис­тых, и мыслящих и требовательных к себе.

О них-то и стоит подумать. Дело в том, что чистоты и даже одаренности еще недостаточно для такого сложного предприятия, как театр. Нужны еще исключительная си­ла, стойкость и упорство. А кроме того, и некоторые внеш­ние объективные условия.

Общая неподготовленность актеров и окружающие труд­ности дела так велики, что невозможно себе и представить.

Вообразим себе такого честного, чистого и даровитого режиссера и руководителя театра. Он увлечен своим де­лом, он любит его, живет только им... казалось бы, боль­ше ничего и не надо.

Но вот он наталкивается на первое препятствие, кото­рое оказывается гораздо серьезнее, чем представлялось издали. Препятствие это — актер. То, что должно бы быть главной радостью и спасением, оно-то и оказывается глав­ным затруднением, То актер неподготовлен и неопытен, и его буквально надо тащить на себе; то чересчур опытен и так засорен всякими скверными привычками, дурным вку­сом и кроме того так избалован и с таким самомнением, что сквозь весь этот мусор нет никакой возможности и про­рваться; то актер чуждого и непонятного режиссеру скла­да^* и никак не может взять в толк, чего от него требуют; то актер просто бездарен и попал на сцену по недоразу­мению или по протекции... Словом, актер «не берет», как с ним ни бейся!

При желании от актера можно добиться всего. Его мож­но не только увлечь, куда тебе нужно, но даже и совсем почти переделать. Переделать весь его творческий аппа­рат. Но для этого нужно сочетание трех исключительных условий.

Первое: умение это делать.

А для этого, кроме такта и желания, нужна еще и со­ответствующая «школа» со множеством выработанных при­емов. А где она? То, чему учился, — не оправдало себя, или оказалось беспочвенным теоретизированием, или, на­оборот, — такой грубой насильнической практикой, что пришлось бросить. Так и остался ни с чем. На самодель­щине же далеко не уедешь.

Второе условие: нужна энергия. Энергия и терпение не меньше, как фанатические. Учтите хотя бы то, что живо­писец, например, наложил краски, какие ему надо, при­шел на другой день, — они так и остались, — продолжай дальше. А с живым человеком, с актером, это куда посложнее: сегодня вы добились от него, а завтра уже ничего и не осталось, все «краски» полиняли, сползли, перемеша­лись... Актер пытается вызвать вчерашнее самочувствие, но его уже нет, и он принужден наспех повторять только грубые внешние выражения своих вчерашних чувств: вче­рашние позы, жесты, улыбки, интонации... т. е. выхоло­щенную обескровленную форму.

И третье необходимое условие — время.

Чтобы добиться чего-нибудь подлинного и достойного названия художественного произведения, — большею ча­стью нужны месяцы и месяцы. Да и то — для опытного умелого режиссера и педагога. А чтобы сделать хороший театр, нужны целые годы. В неделю, в месяц людей не перевоспитаешь и таланта не разовьешь. А тут — давай по­скорее спектакль!

И вот все благие намерения откладываются до какого-то предполагаемого «дальнейшего», а пока, скрепя сердце, приходится действовать всякими более упрощенными спо­собами, лишь бы не задержать выпуск спектакля.

Эти упрощенные способы общеизвестны: дрессировка, разучивание роли с голоса, «натаскивание» и прочая па­кость, не имеющая ничего общего ни с режиссурой, ни с педагогикой, ни с творчеством. Нет у тебя темперамента — кричи как можно громче, сжимай кулаки, напрягайся весь, до тех пор пока не побагровеешь! Топай ногами, колоти по столу!

Ты бесчувственный и ничего тебя не трогает? Ну и лад­но! Не чувствуй ничего. Только улыбнись, покажи зубы и скажи вот так — нежно, протяжно, — повторяй за мной.

Не так! Еще раз!.. Еще!.. Еще!.. И так насвистывают актера, как насвистывают щеглов на соловья.

Надрессируют, натаскают, а потом оденут, загримиру­ют, и — валяй, выкладывай, что в тебя вколочено.

А публика... она ведь не заметит... Тем более, что поч­ти все театры угощают ее подобным «искусством». Пуб­лика привыкла к актерской фальши на сцене... Она бу­дет добавлять правду уже от себя. А к концу спектак­ля так втянется в это занятие и так войдет во вкус, что другого ей и не надо. Кончится пьеса, и — буря аплоди­сментов! Автору ли она аплодирует, себе ли самой (ведь это сама она так хорошо доигрывала за актеров) — не все ли равно: «успех» есть — значит, искусство налицо, и ни­кто не смей этому театру слова сказать!

А если, к тому же, в труппе имеются еще 2 — 3 способ­ных актера (я не говорю уж — талантливых) и они, во­преки всем трудностям обстановки, просто в силу своего дарования, разволнуются и дадут несколько вспышек на­стоящего творчества, — тогда публика, наэлектризованная до краев сама собой и пьесой, думает, что вот и всё было такое замечательное и «талантливое». Значит, превосход­ный спектакль!

Не один раз приходилось беседовать с режиссерами о таком тяжелом их положении. Многие из них жаловались, что они чувствуют, как год от года, день ото дня такой ра­боты они портятся, загрубляются и теряют свой нюх к прав­де, к художественному совершенству и превращаются, не­смотря на свои прежние устремления, в ремесленников, в базарных производственников и — что таиться — в халтур­щиков, по необходимости и по привычке...

И что, когда они смотрят на такие же, как у них, бой­кие ремесленные спектакли, — им они нравятся. Раньше они только с презрением отвертывались от подобного «ис­кусства», а теперь... освоились с ним... и ничего... как буд­то так и надо...

«А что же делать? Как быть? — с волнением спраши­вали они.' — Сроки... спешка... неподготовленность акте­ров... их инертность... Да и свое еще недостаточное уме­нье... и падаешь, падаешь... день ото дня!..»

Посоветовать тут можно только одно (это и делаешь): позволять себе падать никоим образом нельзя, всё время надо поддерживать в себе художника. Всего спектакля до­вести до желаемой высоты вы не можете, — тогда возьми­те одну, две сцены из спектакля и доведите их до возмож­ной степени совершенства. Потратьте на них столько вре­мени и столько сил, сколько вы можете. Тогда огонь творчества все-таки не погаснет в вас, несмотря на то, что вся другая работа будет для вас и губительна. Всё время поддерживайте в себе жизнь, не давайте останавливаться вашему сердцу. А то умрете и сами не заметите. Таких слу­чаев много. Печальные случаи.