86 Рис. 3.3. Средневековая экономика и период ее расцвета.

87 На другом конце Средиземноморья торговля была более про­заической. Она, конечно, включала специи и другие предметы роскоши с Востока, но более важной, по крайней мере для ита­льянцев, была торговля сицилийским зерном. За исключением пе­риодов войн и блокад, это был постоянный товарный поток, необ­ходимый для выживания бедных хлебом итальянских городов-го­сударств. Кроме того, другие традиционные товары, такие как соль, сухая рыба, вино, масло, сыр и сухофрукты перемещались из районов, специализировавшихся на их производстве (или тех, где наблюдался их временный избыток), в те, где существовали их постоянный дефицит или временная нехватка. Несмотря на от­носительно низкую скорость коммуникаций, бдительность купцов и активность рынков обеспечивали удовлетворение спроса. Хотя господство в этой торговле принадлежало крупным итальянским портовым городам, они более или менее добровольно делили кон­троль над ней с каталонскими, испанскими, провансальскими, на-рбоннскими и даже мусульманскими торговцами (см. рис. 3.3).

Северные моря, хотя и играли меньшую роль в торговле, в пе­риод Средних веков стали приобретать все большее значение. В раннее Средневековье фризы были главными агентами в торговле на берегах Северного моря и вверх по течению ближайших рек. По мере развития торговых путей на Балтике фризы уступили место скандинавам, но в конце Средневековья крупные немецкие торговые города, объединенные в Ганзу (которую часто непра­вильно называют Ганзейским союзом), захватили господство над торговлей и на Балтийском, и на Северном морях.

Ганза, которая в конечном итоге стала объединять почти 200 городов, была официально оформлена лишь в 1367 г., в ответ на угрозу короля Дании ограничить ее деятельность. Однако этому предшествовали многие годы неформального сотрудничест­ва немецких купцов в иностранных городах. Например, в Вене­ции существовал «Немецкий двор», который предоставлял немец­ким купцам не только ночлег и пристанище, но также советы и помощь в торговле. В Лондоне «Стальной двор» (Stalhof), район, населенный германскими купцами, получил права экстерритори­альности и самоуправления еще в 1281 г. Подобные немецкие ко­лонии существовали в Брюгге, Бергене (Норвегия), Висби (ост­ров Готланд) и повсюду в Прибалтике, а также в Новгороде — крупном русском торговом городе. Рига, Мемель, Данциг и дру­гие прибалтийские города были полностью немецкими, основан­ными в виде анклавов на чужой территории. Они торговали зер­ном, строевым лесом, корабельными и другими товарами, произ­веденными немецкими колонистами на прибалтийских землях, осуществляя поставки в города, выросшие вокруг Северного моря.

Еще в XII в. региональная специализация производства стала отличительной чертой средневековой экономики. Наиболее извест­ный пример — винная торговля Гаскони, центром которой был Бордо. Другим примером может служить фламандская шерстяная

87

промышленность, которая в большой степени зависела от поста­вок сырой шерсти из Англии, а земли Балтийского региона стали самым важным источником зерна для снабжения многочисленных нидерландских городов. Португальские, французские и англий­ские корабли доставляли соль и вино на север Европы, возвраща­ясь с грузом сухой и соленой рыбы.

И сейчас перевозки грузов наземным транспортом в среднем обходятся дороже, чем водным; тем более это было справедливо для времени, когда еще не были изобретены паровой двигатель и двигатель внутреннего сгорания. По этой причине в доиндустри-альную эру морская торговля играла огромную роль. Однако в Средние века существовало одно значительное исключение из этого правила — торговля между Северной и Южной Европой, особенно торговля северной Италии с Германией и Нидерландами. До того, как в конце XIII в. и в XIV в были произведены улуч­шения в конструкции судов и навигационной технике, имевшие революционные последствия в XV в., морской путь между Среди­земным и Северным морями был опасен и не слишком выгоден. По этой причине торговые потоки через альпийские перевалы (Бреннер, Сен-Готард, Симплон, Сен-Бернар и другие) были более активными, чем через Гибралтарский пролив, несмотря на все сложности и препятствия. Феодалы, через земли которых про­ходили торговые пути, изгнали грабителей и улучшили дороги, за пользование которыми они взимали пошлины; уровень последних держался на разумном уровне вследствие конкуренции со стороны альтернативных торговых путей. Религиозные братства организо­вали места отдыха и спасательные службы, наиболее известными символами которых являются собаки породы сенбернар с бочонка­ми бренди, прикрепленными к ошейнику. Профессиональные ком­пании перевозчиков и погонщиков мулов обеспечивали транспор­тировку грузов в условиях оживленной конкуренции между собой. Наиболее важными торговыми центрами на южном конце пути были города Ломбардской равнины, особенно Милан и Веро­на. На севере было множество пунктов назначения — от Вены и Кракова на востоке до Любека, Гамбурга и Брюгге на крайнем се­вере и западе. Но большая часть товаров переходила в другие руки на ярмарках или рынках Лейпцига, Франкфурта и особенно четырех ярмарочных городов Шампани.

Ярмарки Шампани возникли в XII в. как наиболее важные в Европе места встреч купцов с севера и юга. Под покровительст­вом шампанских графов, которые обеспечивали торговые площади и особые коммерческие суды, а также защиту купцов в пути, яр­марки продолжались почти весь год, переходя из одного из четы­рех городов в другой. Расположенные примерно на полпути между двумя наиболее развитыми районами Европы, северной Италией и Нидерландами, города Ланьи-сюр-Марн, Бар-сюр-Об, Провен и Труа служили местом встречи и заключения сделок для купцов из этих регионов. Кроме того, они также играли свою

88

роль в торговле северной Германии с южной Францией и Пире­нейским полуостровом. Коммерческая практика и техника, кото­рая развивалась в этих городах, — например, переводные векселя (letters of fair) и другие кредитные инструменты, а также зарож­дение коммерческих судов оказали влияние более глубокое и дли­тельное, чем сами ярмарки. Даже после их упадка как торговых центров эти города продолжали многие годы служить в качестве финансовых центров.

В последние десятилетия XIII в. морские перевозки из Среди­земного моря в Северное стали все более частыми. Во втором де­сятилетии XIV в. Венеция и Генуя организовали постоянный еже­годный конвой, знаменитый Фландрский флот. Эти морские кара­ваны перевозили товары из средиземноморских портов прямо на крупные постоянные рынки Брюгге (а впоследствии Антверпена), тем самым подрывая некоторые функции шампанских ярмарок. Хотя наземная торговля и не прекратилась полностью (в XV в. Женева играла роль, схожую с прежней ролью Шампани), нача­лась новая фаза в развитии экономических связей между Север­ной и Южной Европой. Она была связана не только с использо­ванием новых торговых путей и новых транспортных средств, но также с изменением как масштабов торговли, так и механизмов ее организации. Большие торговые и финансовые компании, бази­рующиеся в крупнейших итальянских городах и имеющие отделе­ния по всей Европе, заменили индивидуальных купцов в качестве главных агентов торговли. Это новшество, иногда называемое «торговой революцией», сыграло решающую роль в последующий период европейской экспансии, который начался в XV в.

В каролингскую эпоху купцы обычно были иностранцами — «сирийцами» (так называли почти всех уроженцев Леванта) и ев­реями. С возрождением торговли в X в. европейские купцы стали расширять свою нишу, но почти до середины XIII в. они остава­лись странствующими. Они вели тяжелую жизнь, которая требо­вала физической силы, выносливости, мужества, а также сообра­зительности. По наземным путям купцы часто передвигались ка­раванами, возя с собою собственное оружие или нанимая охрану от грабителей. Передвигаясь по морю, они также должны были быть вооружены против пиратов; кроме того, они подвергались опасности возможного кораблекрушения. Нет ничего удивительно­го в том, что такие купеческие путешествия назывались «авантю­рами».

Простейшая форма торговли заключалась в том, что купец ра­ботал за свой счет, и весь его капитал состоял из перевозимых то­варов. Однако уже очень рано вошла в употребление форма парт­нерства (commendа): один купец, возможно, слишком пожилой для трудного путешествия, давал капитал другому, который и от­правлялся в поездку. Прибыль от предприятия делилась между ними; обычно три четверти получал владелец капитала и одну четверть — его партнер. Такие партнерства обычно практикова-

89

лись в морской торговле по Средиземному морю, но они получили распространение также и в сухопутной торговле. Как правило, такие партнерства создавались на одну поездку, но за удачным предприятием зачастую следовало заключение следующего кон­тракта между теми же партнерами. Иногда владелец капитала мог устанавливать место назначения и обратный груз, которым он на­меревался распорядиться по своему усмотрению. Но нередко, осо­бенно если в роли партнера, предоставляющего капитал, выступа­ли вдовы, светские или религиозные институты, или попечители, действующие в интересах детей или сирот, все ключевые вопросы решал партнер, непосредственно осуществляющий торговые опе­рации. В Генуе и других итальянских городах еще в XII в. многие из тех, кто не занимался активной торговой деятельностью, вкла­дывали в торговлю свои средства через механизм подобных парт-нерств.

По мере роста торговли и развития коммерческой практики по­явился новый вид организации бизнеса — vera societu, или ком­пания на доверии, — которая стала соперником партнерства и иногда вытесняла его. Такая компания имела несколько, иногда множество партнеров и часто действовала одновременно во мно­гих городах Европы. Особенно часто эту форму использовали итальянцы. Из центров во Флоренции, Сиене, Венеции или Ми­лане они могли управлять филиалами в Брюгге, Лондоне, Пари­же, Женеве и других городах. Они часто совмещали торговлю с банковским делом. Компании Барди и Перуцци из Флоренции были самыми крупными предпринимательскими организациями в мире до появления великих привилегированных (chartered) компа­ний XVII в. Однако обе эти компании обанкротились в 1340-х гг. в результате предоставления чрезмерных кредитов Эдуарду III Анг­лийскому и другим монархам-должникам. Помимо осуществления торговли через сеть филиалов, эти компании имели свои собствен­ные корабли и караваны мулов, а некоторые владели разработками металлов и других полезных ископаемых (или арендовали их).

Более мелкие торговцы, которые не имели средств для приоб­ретения собственного корабля, изобретали другие средства сокра­щения рисков дальней торговли. Владельцы судов могли сдавать их в аренду нескольким купцам, которые вели самостоятельную торговлю, но объединяли капиталы для аренды корабля. Другой вариант заключался в том, что отдельный предприниматель мог арендовать корабль, а затем сдать часть его площади в субаренду другим купцам. Были изобретены различные инструменты при­влечения капиталов в морскую торговлю для того, чтобы дать сто­ронним инвесторам возможность участвовать в прибыли, не всту­пая в партнерство и не нарушая законы против ростовщичества. К концу XIII в. стало обычным явлением страхование в морской торговле.

Банковское дело и кредит были непосредственно связаны со средневековой торговлей. Примитивные депозитные банки, по-

90

явившиеся в Венеции и Генуе еще в XII в., первоначально зани­мались лишь приемом вкладов, однако вскоре стали осуществлять операции по переводу средств с одного счета на другой на основа­нии устного или, реже, письменного распоряжения клиента. Хотя закон запрещал предоставлять в кредит средства сверх суммы имеющихся депозитов, привилегированным клиентам банки выда­вали ссуды сверх их депозитов, тем самым создавая новые сред­ства платежа. Подобные банки существовали только в главных коммерческих центрах. За пределами Италии такими центрами были Барселона, Женева, Брюгге и Лондон. (Ломбард-стрит, сердце современного финансового района Лондона, получила свое название в связи с тем, что на ней держали офисы многие ита­льянские банкиры.) Вне этих центров частные банкиры для фи­нансирования торговли на дальние расстояния осуществляли про­дажу и покупку переводных векселей. Из-за значительного риска и высоких издержек перевозки монет и слитков купцы предпочи­тали продавать товары в кредит, вкладывая деньги в обратный груз и получая доход в денежной форме после его продажи. Фак­тически все сделки на шампанских ярмарках осуществлялись в кредит. К окончанию одной ярмарки сальдо платежей переводи­лось на другую посредством переводного векселя. Хотя перевод­ные векселя возникли для обслуживания торговли товарами, в ко­нечном итоге они стали использоваться как чисто финансовые ин­струменты, не имеющие прямой связи с товарными потоками.

Другой причиной расширения кредита являлось многообразие денежных единиц и денежных систем. Большинство регионов За­падной Европы использовали каролингскую денежную систему с подразделением денежных единиц по аналогии с фунтами, шил­лингами и пенсами (по-латыни libra, solidus, denarius), но это внешнее единство скрывало все возраставшее разнообразие денеж­ных единиц. Ценность генуэзской лиры отличалась от ценности английского фунта, французского ливра и даже миланской или пизанской лиры. Еще более важным было то обстоятельство, что «фунты» и «шиллинги» были исключительно расчетными денеж­ными единицами; монеты такого номинала не чеканились до конца Средних веков. Наиболее употребляемыми монетами в XI — XII вв. были пенни (и их аналоги в различных странах). Они не только были неудобны для совершения крупных платежей, но и чеканились различными субъектами — королями, герцогами, гра­фами, даже монастырями, отличаясь различной величиной, весом и содержанием серебра. Более крупные серебряные монеты вошли в употребление примерно в начале XIII в., но и они также стра­дали от отсутствия единообразия и в весе, и в содержании сереб­ра. Испытывающие потребность в финансовых средствах монар­хи, чьи налоговые доходы были недостаточны для покрытия рас­ходов, часто прибегали к порче монеты. В этих условиях денеж­ные менялы, знавшие ценность различных типов монет, выполня­ли важную функцию на ярмарках и в торговых городах. Из их

91

рядов вышло много банкиров. Не раньше второй половины XIII в. Европа, наконец, обрела по-настоящему устойчивую валю­ту, знаменитый золотой флорин, впервые выпущенный во Фло­ренции в 1252 г. (Генуя ввела в обращение схожую монету не­сколькими месяцами ранее, но она не завоевала популярности. В 1284 г. Венеция также начала чеканить золотые монеты, дукаты или цехины, которые широко использовались — и имитирова­лись — в Восточном Средиземноморье.) Флорин идеально подхо­дил для торговых целей: он имел устойчивую ценность и относи­тельно большой номинал. Но к тому времени, когда он появился, кредит уже стал неотъемлемой частью коммерческой деятельности.

Промышленная технология и начало использования механической энергии

Хотя обрабатывающая промышленность в значительной степе­ни уступала сельскому хозяйству по численности занятых, роль этого сектора средневековой экономики была весьма заметной. Более того, в течение веков она устойчиво росла. Возможно, в пе­риод раннего Средневековья произошел некоторый регресс в тех­нических знаниях — например, в области архитектуры и стро­ительства, но уже к 1000 г. средний уровень технологии был, по крайней мере, столь же высоким, как и в эпоху Античности. Впоследствии инновации стали появляться все чаще, так что с точки зрения истории технологии сколько-нибудь существенного разрыва между Средневековьем и Новым временем не существует.

Самой крупной и наиболее распространенной отраслью про­мышленности, без сомнения, было производство тканей, хотя раз­личные отрасли строительства, взятые вместе, могли приближать­ся к нему, занимая прочное второе место. Ткани изготавливались во всех странах, во всех провинциях и почти во всех домохозяй-ствах Европы, но к XI в. некоторые регионы определенно начали специализироваться на их производстве. Среди них наиболее важ­ным была Фландрия, близлежащие регионы северной Франции и территории, входящие ныне в состав Бельгии. Другими важными центрами были северная Италия и Тоскана (в одной Флоренции в XIV в. в производстве тканей было занято несколько тысяч ра­бочих), южная и восточная Англия и южная Франция. Шерсть являлась важнейшим сырьем, а шерстяные ткани — наиболее важным промышленным продуктом. Различия в типах и качестве тканей, производимых в различных регионах, способствовали раз­витию активной внутриевропейской торговли. Кроме шерстяных, во многих регионах, особенно во Франции и в Восточной Европе, производились льняные ткани. Производство шелковых и хлопча­тобумажных тканей ограничивалось Италией и мусульманской Испанией.

92

Хотя наиболее квалифицированные рабочие, такие как кра­сильщики, валяльщики, стриголыцики и даже ткачи были органи­зованы в ремесленные цеха, в промышленности доминировали купцы (также организованные в гильдии), которые осуществляли поставки сырья и продавали готовую продукцию. Менее квалифи­цированные рабочие, включая прядильщиков, не имели собствен­ной организации и обычно работали непосредственно на купцов. Во Фландрии и Англии эти купцы-предприниматели раздавали сырье ремесленникам, которые работали у себя дома или в собст­венных мастерских. В Италии, напротив, ремесленники работали в мастерских под надзором мастеров (supervisors). Производи­тельность труда по сравнению с эпохой Античности возросла в не­сколько раз в результате трех взаимосвязанных технических ново­введений: педального станка, заменившего простой ручной ткац­кий станок, прядильного колеса, заменившего прялку, и водяной мельницы для валяния шерсти. Авторство этих изобретений неиз­вестно, но они удивительно быстро распространились по всей Ев­ропе в начале XII в. Снижение издержек производства являлось, несомненно, главной причиной их распространения, но они также снизили и тягость труда.

Меньшая по масштабам, чем текстильное производство, но стратегически более важная для экономического развития, метал­лургия со смежными отраслями демонстрировала значительный прогресс в конце Средних веков. В соответствии с принятой в ис­торической науке классификацией, «Железный век» начался около 1200 г. до н. э., но в период классической Античности пред­меты и инструменты из железа были редки и дороги, и железо ис­пользовалось в основном для изготовления оружия и украшений для представителей правящих классов. Даже медь и бронза, хотя и несколько более распространенные, редко входили в повседнев­ную жизнь простых людей. В эпоху Средних веков соотношение цен изменилось: железо стало более дешевым металлом, и кроме того, что оно по-прежнему использовалось для изготовления ору­жия и доспехов, оно стало более широко использоваться для из­готовления орудий труда и в других утилитарных целях. Изоби­лие и низкая цена железа отчасти явились следствием большей доступности железной руды и особенно топлива (древесного угля) в регионах к северу от Альп. Однако не менее важную роль сыг­рали технологические улучшения, в частности использование силы воды для приведения в движение кузнечных мехов и боль­ших молотов. К началу XIV в. появились первые предшественни­ки современной доменной печи, заменившие так называемые ката­лонские печи. Без сомнения, техническим изменениям способство­вала организация рудокопов и металлургов в свободные общины ремесленников, которые принципиально отличались от бригад рабов в эпоху Древнего Рима.

93

При рассмотрении причин роста производства и совершенство­вания технологии необходимо принимать во внимание также и по­требительский спрос. В условиях, когда крестьяне (даже зависи­мые) и ремесленники владели собственными орудиями и их бла­гополучие находилось в прямой зависимости от эффективности их усилий, они имели стимулы приобретать лучшие орудия из тех, которые они могли себе позволить. Использование подков и же­лезных элементов упряжи, повозок и плугов свидетельствовало о том, что крестьяне и ремесленники вполне отдавали себе в этом отчет. Распространенность фамилии Смит и Шмидт (или Шмид)¹ в английском и немецком языках указывает на то, что производ­ством металлических изделий зарабатывало себе на жизнь боль­шое количество ремесленников.

Еще одним производством, имевшим широкое практическое применение и заметно вышедшим за технологические рамки клас­сической Античности, было дубление и выделка кожи. Современ­ному городскому жителю, окруженному синтетическими материа­лами и пластиком, трудно понять роль кожи в жизни предшество­вавших поколений. Кроме ее использования для изготовления ло­шадиной упряжи, седел и т.д., она применялась при изготовлении мебели, одежды и различных промышленных приспособлений, таких как кузнечные мехи и клапаны. Подобным же образом из­делия из дерева занимали гораздо большее место в жизни людей Средневековья, чем в более ранние или в последующие эпохи. Они находили буквально сотни применений, от декоративных до утилитарных.

Будучи далеко не столь привязанными к традициям и привер­женными косной рутине, как это прежде изображалось в учебни­ках, люди Средневековья — или некоторые из них — целеустрем­ленно стремились к новшествам, как ради самой новизны, так и для непосредственных, практических целей. Именно средневеко­вым изобретателям, а не классическим философам, мы обязаны такими полезными предметами, как очки и механические часы. Астролябия и компас стали повсеместно использоваться в Европе в период Средних веков в связи с важными улучшениями в нави­гационной технике и конструкции кораблей, которые впоследст­вии ознаменовали грань между Средневековьем и Новым време­нем. Аналогично, порох и огнестрельное оружие являлись средне­вековыми изобретениями, хотя период их наиболее эффективного применения наступит позже. Изготовление мыла, хотя и не было чем-то совершенно новым, значительно расширилось. Производст­во бумаги являлось новой отраслью, культурное значение которой оказалось значительно большим, чем ее экономический вес. Кни­гопечатание с использованием наборного шрифта, одно из самых

¹ Smith (англ.), Schmidt (нем.) - «кузнец». — Прим. науч. ред.

94

важных изобретений с момента зарождения цивилизации, также появилось в конце Средних веков. Но, возможно, наиболее харак­терное выражение осознанного поиска средневековым человеком новых и более эффективных методов производства можно найти в истории мельниц.

Простое горизонтальное водяное колесо, приводимое в движе­ние силой водного потока, использовалось еще в I в. до н. э. Ар­хеологические и документальные свидетельства этому найдены по­всюду от Дании до Китая, а также на территории Римской импе­рии. Неизвестно, где именно оно было изобретено. Существуют отдельные свидетельства его использования для размола зерна в имперский период, но император Веспасиан (69 — 79 гг.) запретил использовать его для приведения в движение строительных лебе­док, опасаясь спровоцировать безработицу. Труд рабов и свобод­ных людей в Римской империи был дешев, поэтому строители и предприниматели не видели нужды во внедрении трудосберегаю­щих механизмов. Точно неизвестно, когда мнение о полезности подобных механизмов изменилось, но можно утверждать, что это произошло где-то между IV и X вв. Когда Вильгельм Завоеватель в 1086 г. отдал приказ о проведении переписи в Англии, его аген­ты насчитали 5624 водяные мельницы в приблизительно 3000 де­ревнях, — и это при том, что Англия ни в коей мере не могла считаться наиболее развитым регионом Европы ни в экономичес­ком, ни в техническом отношении. Более того, большинство мель­ниц были значительно более сложными и мощными, чем простое горизонтальное колесо. Они были преимущественно вертикальны­ми (сила падающей воды превышает силу спокойного потока) и имели сложную трансмиссию. К началу XIV в. сила воды ис­пользовалась не только для размола зерна, но и для размола, дробления и смешивания других продуктов, для изготовления бумаги и валяных тканей, распиливания дерева и камня, разду­вания мехов, приведения в движение кузнечных молотов и пряде­ния шелка.

Несмотря на значительную практическую пользу, водяные мельницы имели множество ограничений. Наиболее важным было то, что они требовали устойчивого потока воды. Таким образом, они не могли применяться в засушливых или низинных, болотис­тых регионах. В Венеции еще в середине XI в. водяные колеса приводились в движение морским приливом. В течение последую­щих столетий было сооружено множество подобных колес по всему морскому побережью Европы. Еще более удачное решение представляло собой ветряное колесо, появившееся в XII в. При устойчивом ветре ветряные колеса могли выполнять все функции водяных, и они в изобилии появились на равнинах Северной Ев­ропы, где, в отличие от южных регионов, ветры дули почти по­стоянно, а речные потоки были более медленными и замерзали зимой. Особенно важную роль ветряные колеса играли в низин­ных провинциях Голландии, Зеландии и Фландрии, где, кроме

95

своего обычного использования, они приводили в действие насосы для осушения польдеров.

Ветряные и водяные мельницы требовали сложной системы привода. Мельники, наладчики и различной специализации кузне­цы, которые строили, поддерживали в рабочем состоянии и ре­монтировали эти мельницы, становились специалистами в практи­ческой механике и использовали приобретенные знания в смежной области — в производстве часов. Еще в XII в. спрос на водяные часы был так велик, что в Кельне появилась специальная гильдия часовщиков. В последующие века были решены основные пробле­мы создания механических часов, и в XIV в. каждый уважающий себя европейский город имел, по крайней мере, одни часы, кото­рые не только показывали время и отбивали его колоколами или курантами, но и разыгрывали представления с пляшущими медве­дями, марширующими солдатами и кланяющимися дамами. Между 1348 и 1364 гг. известный итальянский физик и астроном Джованни ди Донди построил часы, которые показывали время, движение солнца, луны и пяти известных планет — и это за два столетия до открытия Коперника.

Средневековые достижения в области строительства мельниц и создания часов имели значение, выходящее за рамки их непосред­ственного влияния на экономику. Мельницы не только сохраняли труд и повышали его производительность, но и сделали возмож­ным решение задач, которые прежде считались неразрешимыми. Благодаря часам люди стали осведомлены о течении времени, что способствовало росту дисциплины и пунктуальности в человечес­кой деятельности. Генуэзские деловые контракты содержали ука­зание не только на дату, но и на время подписания, что явилось предвозвестием известной максимы «время — деньги». Эти изме­нения знаменовали собой фундаментальное изменение средневеко­вого менталитета, новое отношение к материальному миру. Все­ленная не казалась более непостижимой, а человек — беспомощ­ной игрушкой в руках природы, ангелов или демонов. Природа могла быть познана, а ее силы — использоваться на благо чело­века. Вскоре после того, как Донди закончил сооружение своих замечательных часов, французский ученый Николай Орем (ок. 1325—1382 гг.), предвосхищая Кеплера, Ньютона и других светил «столетия гениев», сравнил вселенную с огромными меха­ническими часами, созданными и управляемыми верховным часов­щиком — Богом. Веком ранее ученый-схоласт из Оксфорда Род­жер Бэкон (ок. 1214—1392 гг.), который предвосхитил на четы­реста лет своего однофамильца Фрэнсиса Бэкона, подчеркивавше­го роль экспериментального метода и практическое значение науки, предсказывал возможности практических исследований: «машины, которые позволят нам плавать без гребцов, повозки без тянущих их животных... летающие машины... машины, которые могут двигаться в глубинах морей и рек...».

96