Глава 3

Власть и традиционное господство

85

ствующей элиты, однако право, законность были фундаментом, на котором зиждилась вся общественная структура. Можно привести не­мало примеров, когда угнетенные (будь то рабы, колоны или же фео­дальные крестьяне) обращались в суд на своих более высоких по соци­альному статусу обидчиков и даже выигрывали тяжбы.

Помимо собственности в обществе имеются другие важные составля­ющие общественных отношений. Общество — сложная система, функ­ционирование которой как целостности требует создания специфичес­ких механизмов регуляции внутренних процессов. Эти механизмы, с одной стороны, предназначены для снятия или сглаживания внутреннего напряжения, возникающего вследствие конкуренции между отдельными индивидами или группами, а с другой стороны, предназначены для разде­ления функций между индивидами и группами и/или координации их усилий в целях интеграции и сохранения коллектива как самовоспроиз­водящейся системы, реализации поставленных перед обществом задач. Иными словами, речь должна идти об отношениях иерархии (доминиро­вания) и власти (подробнее см. гл. 2).

Почему советская марксистская наука категорически игнорировала роль власти в структуре восточных обществ и так упорно пыталась свести дискуссию о сути азиатского способа производства к изучению собственности? По всей видимости, ответ здесь прост. Как сами созда­тели марксистского учения и их более поздние интерпретаторы, так и обычные представители партноменклатуры интуитивно осознавали сходство экономического базиса восточного деспотизма и грядущего коммунизма. Ни при азиатском способе производства, ни при комму­низме нет частной собственности. Но в обоих случаях есть управители и управляемые. На Востоке, выполняя общественно значимые функ­ции, управители постепенно превратились в эксплуататоров. Где гаран­тия, что при коммунизме не произойдет того же самого? Не случайно сам К. Маркс уклонился от дискуссии по данному вопросу с М. Баку­ниным. Отказался, по сути, полемизировать с Г.В. Плехановым и В.И. Ленин на IV съезде РСДРП (1906 г.). В годы правления Сталина вопрос вообще был снят с повестки дня, дискуссия прекращена, а несо­гласные расстреляны или отправлены на длительные сроки в лагеря. И позднее советские цензоры зорко следили за тем, чтобы крамольные намеки не попадали на страницы книг и научных журналов.

Слабость позиции многих сторонников азиатского способа производ­ства в ходе первой (1925—1931 гг.) и второй (1957-1971 гг.) дискуссий заключалась в том, что, следуя концепции Маркса, они отказывали в возможности существования на Востоке частной собственности. Оппо­ненты азиатчиков указывали на многочисленные примеры наличия на Востоке разнообразных форм частной собственности, и это являлось основным аргументом в доказательство ошибочности концепции азиат­ского способа производства. Современные позиции сторонников особо­го пути развития Востока намного гибче. Они не отрицают наличия частной собственности на Востоке — пример этому недавно вышедший

сборник статей на данную тему под редакцией Л.С. Васильева (1998). Различие между Западом и Востоком видится теперь не в отсутствии частной собственности в Азии как таковой, а в глубинных отличиях европейской и неевропейской структур. На Востоке собственность была, но там не существовало надежных гарантий и прав собственности. Не только самые крупные богатеи (так сказать, олигархи), а все собствен­ники были поставлены в зависимость от носителей власти, регулярно являлись объектом произвола, жестоких поборов и конфискаций со стороны администрации.

Любой разбогатевший торговец или иной не причастный к власти собственник хорошо знал, что его существование зависит в первую очередь, и едва ли не исключительно, от благосклонности власть иму­щих, главным образом — на местах.

Перед нами оскопленная частная собственность и контролируемый всемогущими представителями власти рынок. И то и другое означает, что ни собственники, ни рынок на традиционном Востоке не имели потенций для рождения нового качества — такого, которое было бы сравнимым с тем, что появилось в Европе в виде капитализма.

Здесь (т. е. на Востоке. —Н.К.) частные собственники (а они под­час бывали много более богатыми, чем в Греции и Риме) верно слу­жили власти и были готовы довольствоваться тем приниженным статусом, который имели. Они не знали и не желали знать, что та­кое свобода, право, гарантии собственности или неприкосновеннос­ти личности и т. п. Они хотели лишь одного: существовать и процве­тать под надежным прикрытием сильной власти, любое требование со стороны которой было для них законом. А власть со своей сторо­ны была заинтересована в существовании частных собственников — но именно таких, какими они были. Заинтересована потому, что рыночно-частнособственнические отношения выполняли под при­смотром власти те жизненно важные функции, без которых разви­тое общество и сильное государство просто не могли бы существо­вать (Васильев 1998а: 36—38).

Был пересмотрен и вопрос о соотношении частной собственности и политогенеза. Прежде всего необходимо заметить, что открытия суб-стантивистских антропологов опровергли точку зрения Энгельса, со­гласно которой государственность возникает из необходимости защи­ты частной собственности. В предыдущем разделе данной главы было показано, что в первобытности развитие личной собственности сдержи­валось различными перераспределительными механизмами, а повыше­ние общественного статуса осуществлялось не напрямую — в зависимо­сти от количества имущества, а опосредованно — через престиж и по­вышение социального статуса.

Более того, выяснилось, что сложная иерархическая организация власти возникла задолго до появления частной собственности. Изучая особенности политогенеза у самых различных народов Европы, Азии,

86