Американский критический реализм философия Джорджа Сантаяны

Американские философы, опубликовавшие свои статьи в программ­ном сборнике "Очерки критического реализма. Совместное исследова­ние проблемы познания" , еще в меньшей степени, нежели неореалисты, составляли группу полных единомышленников. Но и их объединяло убеждение в необходимости совместными исследованиями в филосо­фии составить оппозицию идеализму (феноменализму прежде всего). Критические реалисты подчеркивали сходство своих взглядов на эпис­темологические проблемы при различии — и довольно существенном — онтологических позиций: одни из них были "натуралистами" и материа­листами (например, Селларс), другие дуалистами (например, Пратт). Они не скрывали, что эпистемология была для них одной из важней­ших дисциплин

.Среди авторов указанной книги-манифеста были Д. Сантаяна, А. Лавджой, Р. В. Селларс, Д. Б. Пратт, Д. Дрейк, Ч. Стронг, А. Роджерс. Для того чтобы отличить свою позицию от позиции пред­шествующего поколения реалистов, — а это служило одной из целей названных философов, — был использован термин "критический реа­лизм". При этом они подчеркивали, что слово "критический" не имеет отношения к кантовской философии, которая вообще не должна обла­дать монополией на него. Как и неореалисты, они были противниками идеализма, в основе которого усматривали логику внутренних отноше­ний. "Любой реалист, — писал в 1916 г. Селларс, — который стремит­ся обосновать свои убеждения, должен дать ответ на аргументацию Беркли, причем не только на его более формальный принцип, а именно что быть для чувственного мира означает быть воспринимаемым, но и на его содержательный аргумент о том, что все объекты могут быть сведены к ощущениям. Юм и в наше время Ф. Г. Брэдли также пришли к философии, приписывающей психический характер всему, что непос­редственно присутствует в нашем поле опыта"¹⁰.

В центральном вопросе о том, что является данным нашего опыта, они отвергали, по их выражению, как объективный, так и субъектив­ный подходы. В соответствии с первым данные опыта суть сами физи­ческие объекты, с которыми наши тела вступают во взаимодействие. Субъективный же подход исходит из того, что данными восприятия служат психические объекты, копии или представители внешних объек­тов. Этот подход даже при реалистической его интерпретации замыкает познающего в сфере его ментальных образов, в то время как объектив­ный (наивный) реализм исходит из того, что непосредственное знание распространяется не только на внешние объекты, но также и на других субъектов, однако не обосновывает данное положение. Поэтому обе позиции не годятся в качестве отправных точек философствования.

Наш реализм, отмечали авторы книги, не является "физически мо­нистическим реализмом". В определенных познавательных ситуациях, подчеркивал Дрейк, полезно акцентировать внимание на различии когнитивного состояния и познаваемого объекта. В этом от­ношении критический реализм можно считать дуализмом особого рода и отличать его от позиции неореалистов и феноменалистов — сторонни­ков "чистого опыта". Но при этом отвергается та версия дуализма, согласно которой нам в познании даны лишь образы ("идеи"), из кото- рых-де мы выводим существование физических объектов. "То, что мы воспринимаем, познаем, вспоминаем, о чем думаем, и есть сам внешний объект... который независим от познавательного процесса и помимо которого больше ничего нет"¹¹.

Если бы мы были "зажаты" нашими ментальными состояниями, подчеркивали критические реалисты, то мы никогда бы не узнали о том, что существует вне нас. Мы же исходим из того, что вещи не только даются в опыте, но и существуют сами по себе. Это основа основ реализма. Наше убеждение в существовании физического мира в частности подтверждается прагматическими сооб­ражениями. То, что дано нам в познании, согласно Дрейку, не есть нечто ментальное, но логическая сущность (essence) или характеристи­ка (the what) познаваемого объекта.

Мы, подчеркивал Пратт, разумеется, не можем мыслить без мыслей или воспринимать без восприятий: все это необходимые средства ука­зания на внешние объекты и осуществления коммуникации. Но объект в сознании не является его содержанием, поэтому возможны иллюзии и ошибки восприятия. Выявить подлинную реальность чего-либо чрезвы­чайно трудно. В таком отношении критическому реализму присущи оп­ределенные агностические черты, которых невозможно избежать. И именно неспособность идеализма, прагматизма и неореализма признать этот источник иллюзий и заблуждений делает данные системы филосо­фии неприемлемыми, считали критическиереалисты.

Роджерс, например, так определял заблуждение: «Когда мы "по­знаем" объект, мы приписываем определенную "сущность" — характе­ристику или совокупность характеристик — некоторой реальности, су­ществующей независимо от познавательного процесса. И в той же мере, в какой истина является тождеством этой сущности и действительной характеристики реальности, на которую указывают, заблуждение соот­ветствует отсутствию подобного согласия, т. е. это приписывание иде­альной характеристики тому, что мы ошибочно считаем реальным, или приписывание реальности ложной характеристики вместо правильной»¹². Сущность и есть данное содержание объекта, поэтому она обладает когнитивной ценностью. Содержание знания представлено для нас в терминах фундаментальных категорий: времени, пространства, структу­ры, отношений, поведения Именно в этих категориях мы и осмыслива­ем мир, а не с помощью сугубо личных ментальных образований.

Критический реалист, подчеркивал Пратт, не претендует на стро­гость и доказательность математики, но он делает четкие выводы: (1) существуют другие сознания, помимо нашего собственного, а также физические сущности, которые независимы от познающих их сознаний, но находятся с ними в некоторых каузальных отношениях; (2) мы — человеческие существа — так скоординированы с природой, что при нормальном функционировании наших психофизических организмов наши восприятия указывают на сущности или соответствуют сущностям, ко­торые не являются частью нашего ментального содержания; (3) эти независимые сущности могут стать объектами нашего мышления и тог­да мы сумеем сказать, какие из них истинные и заслуживают считаться знанием.

Вообще критический реализм, согласно Сантаяне, находится между двумя крайностями: минимумом и максимумом реализма. В первом случае имеется в виду та точка зрения, что в принципе возможно по­знание объектов, а во втором, что все непосредственно познается имен­но таким, каким оно существует на самом деле и потому заблуждение невозможно. Максимальный (наивный) реализм претендует на невоз­можное интуитивное постижение объекта, ибо пытается перепрыгнуть через пространственно-временные барьеры, указывал Селларс.

Критический реализм учитывает два инстинктивных допущения, а именно всякое знание транзитивно (трансцендентно), т. е. независимо существующие вещи могут стать объектами сознания, которое иденти­фицирует и определяет их, и знание релевантно, так как определяемая вещь может обладать по крайней мере некоторыми качествами, которые сознание приписывает ей. Реалист, согласно Сантаяне, должен в каж­дом конкретном случае находить баланс трансцендентности и релевант­ности.

Рой Вуд Селларс, в частности, считал, что знание означает схваты­вание сознанием не самой вещи или ее копии, но "формы" вещи, т. е. ее положения, размера, структуры, каузальных возможностей и проч. Он был представителем натуралистической версии критического реа­лизма и полагал, что сознание есть проявление определенных состоя­ний мозга, а организм — посредник между сознанием и познаваемыми объектами. Это, уверен Селларс, опровергает презентационизм неореа­листов. В дальнейшем концепция Селларса развивалась в сторону фи- зикализма и теории эмерджентной эволюции Его идеи также предвос­хитили новейшие концепции так называемого научного реализма.

Неореалисты (например, Монтегю¹³), оценивая версию критическо­го реализма, считали, что это направление не привнесло ничего нового, вернувшись на старые позиции эпистемологического дуализма Локка _и Декарта. Критические реалисты довольно правильно объясняли заб­луждения и иллюзии восприятия. Но они оказались бессильными в объяснении истины, сохранив барьер между познающим субъектом и познаваемым объектом.

Крупнейшей фигурой движения критического реализма, несомнен­но, был Джордж Сантаяна (1863 — 1952), взгляды которого, правда, не ограничиваются платформой критического реализма. Даже Монтегю отмечал, что " он (Сантаяна. — Авт.) сочетал свой натурализм и мате­риалистический феноменализм с платонистским реализмом, более полно и последовательно разработанным, чем в любой другой предшествую­щей философии"¹⁴.

Философ испанского происхождения, Сантаяна в своей академичес­кой жизни был связан с Гарвардским университетом. Здесь он учился у Джеймса и стал в 1898 г. профессором. В 1912 г. он вернулся в Евро­пу, где вел уединенный образ жизни и написал свои главные произве­дения. Но влияние они имели главным образом в США. Поздний Сан­таяна рассматривал свою жизнь как жизнь духа, что, однако, не означа­ло отказа от натуралистического мировоззрения, сторонником которого он стал еще в молодости. Философ считал, что корни человеческого духа в материи, ибо он — функция животной жизни. Если бы дух не был заключен в какое-либо тело, то он бы не существовал. Тем не менее в поздний период Сантаяна несколько отдалился от других фило­софов-реалистов, в его учении стали звучать экзистенциалистские мо­тивы.

Он был человеком разносторонних интересов, писал романы (на­пример, роман "Последний пуританин"), сочинял поэтические произве­дения ("Люцифер") и книги на религиозные сюжеты ("Идея Христа в Евангелиях"). Его интерес к науке, особенно к естествознанию, был не столь определенно выражен, как у других критических реалистов, на­пример, у того же Селларса. Сантаяна подчеркивал прагматический характер науки, ее анимальную основу. Не считая себя метафизиком в традиционном смысле слова, он в своем философском развитии испы­тал влияние учений Платона, Спинозы и Шопенгауэра. Это отличает его позицию не только от позитивизма, но и от взглядов неореалистов, враждебно относившихся к названным метафизическим системам.

Еще в Америке Сантаяной была написана пятитомная "Жизнь разу­ма" (1905— 1906)¹⁵, раскрывающая роль разума в религии, искусстве, науке и общественной жизни. Одна из самых ярких его работ "Скепти­цизм и животная вера" (1923)¹⁶ служит введением к четырехтомному произведению "Сферы Бытия"¹⁷, выходившему с 1927 по 1940 г. Пер­вый том был посвящен сфере сущности, второй — сфере материи, тре­тий — сфере истины, а четвертый — сфере духа. Сферы бытия для Сантаяны — не особые области или части вселенной, а виды или категории самих вещей.

В "Скептицизме и животной вере" встречается немало несогласую­щихся, на первый взгляд, утверждений Так, автор подчеркивает, что его позиция в философии такая же, как и в повседневной жизни. В то Же время он характеризует себя убежденным материалистом и эмпирис- том в области естествознания, платонистом в логике и морали и транс- ценденталистом в "романтическом разговоре с самим собой". Посколь­ку вера в опыт — это вера в природу, то каждый эмпирист, согласно Сантаяне, в принципе является натуралистом.

Критическая функция трансцендентализма заключается в том, что­бы подправить эмпиризм, ибо наши чувственные восприятия крайне неадекватны. Каждая часть опыта — иллюзия, источник которой — животная природа человека, слепо действующая в слепом мире. Это порождает закономерную стадию скептицизма, который, однако, ока­зывается определенной формой верования, связанной с реакциями че­ловеческого тела, пытающегося приспособиться в окружающем мире. Многие важные философские учения были скептическими. "Скепти­цизм — это невинность интеллекта", — писал Сантаяна¹⁸.

Одним из проявлений "честного" скептицизма выступает так назы­ваемый солипсизм настоящего момента, хотя он и редко присутствует в чистом виде, вступая в противоречие с общественной жизнью. В скептицизме, как его понимал американский философ, все замыкается на слове "существование". Скептик привязан к миражу несуществую­щего. Но вера в существование чего-либо не допускает никаких доказа­тельств. Существование, не данное непосредственно, всегда открыто для сомнения. «Я использую слово "существование" именно для того чтобы обозначить изменяющееся бытие, определяемое внешними отно­шениями и подталкиваемое случайными событиями»¹⁹. Существующими признаются не интуитивные данные, а факты и события, происходящие в природе, т. е. определенные состояния сознания (например, боли или удовольствия, а также все, что мы вспоминаем), физические вещи и события, трансцендентные по отношению к данным интуиции. Само существование никогда не дается в интуиции. Интуиция есть не знание, а лишь созерцание идей. Животная вера как разновидность ир­рационального ожидания появляется у людей раньше интуи­ции. Эта вера направлена на вещи, т. е. она допускает существование независимых от познания и саморазвивающихся видов бытия. Живот­ное чувство существующих независимо от нас внешних вещей не требу­ет обоснования. "Вера в природу восстанавливает всеобъемлющим об­разом то чувство постоянства, которое столь дорого животной жизни. Мир после этого становится домом, и я могу быть в нем философом"²⁰.

Есть, подчеркивал Сантаяна, биологическая истина: животный опыт — это продукт двух факторов, предшествующих опыту, а именно органа и стимула, тела и окружения, личности и ситуации. "Вера неза­метно навязывается мне скрытой механической реакцией моего тела на объект, вызывающий идею"²¹. Для живого существа идеи "случаются" подобно аэропланам в небе.

Интуиция изменения — очень важная наша интуиция, имеющая жи­вотное происхождение. Но переживаемое нами чувство изменения еще не гарантирует его реальности. Чем больше указывают на изменение, тем более погружаются в неизменное. Ум Гераклита, говорящего о движении, столь же постоянен, как и ум Парменида, усматривающего лишь покой. Если бы существовала одна только диалектическая фило­софия Гераклита, отмечал Сантаяна, то в мире философии ничего бы не менялось. Скептицизм, поэтому, стремится представить изменение как иллюзию.

Когда идеалисты говорят, что идеи суть единственные объекты че­ловеческого знания, существующие только в сознании, то они, по мне­нию Сантаяны, не учитывают, что знание идей не есть подлинное зна­ние, а присутствие чего-то в интуиции не есть его существование. Не­посредственные объекты интуиции — явления. Такие сферы бытия, как материя, истина и дух не даются в интуиции, но устанавливаются с помощью инстинктивной веры, выражаемой в действии. Да и сама сфе­ра сущностей — просто каталог всех свойств существующих вещей, которых бесконечно много. Онтологический статус сущностей напоми­нает статус платоновских идей, однако они, подчеркивал Сантаяна, не претендуют на космологические, метафизические или моральные преро­гативы последних.

Сущности, не будучи существующими, не доминируют над матери­ей: они сами проявляются в природе или в мышлении, если наши мате­риальные запросы вызывают и отбирают их. Таким образом, сущности несубстанциальны. Понятие сущности обосновывает понятия интеллек­та и познания, а не выводится из них. Однако сущности не абстракт­ны — они данные нашего опыта, хотя сами и не имеют происхождения, как все вещи. Любая сущность служит знаком объекта или события, привлекающего наше внимание. Мы узнаем о сущнос­тях непосредственно. Интуиция находит некоторую сущность, прояв­ляя животное внимание, фиксированное на сущности. Выявление сущ­ностей освобождает философию от скептицизма.

Знание, разум — форма животной веры. Это верование в мир событий, особенно в те события, которые непосредственно затра­гивают нас. Знание представляет собой истинное верование, основан­ное на опыте. Причем, истина не предполагает обязательно адекват­ность или образное тождество сущности и конституции объекта. Наши мысли и описания, подчеркивал Сантаяна, никогда не копируют мир. Человек как животный организм использует сущности в качестве сим­волов окружающего, независимого от нас мира.

Как и другие критические реалисты, Сантаяна полемизировал с пре- зентационалистской эпистемологией неореалистов и отстаивал своеоб­разный — нементалистский — вариант репрезентационизма. Американ­ский философ полагал, что опыт влечет за собой верование в субстан­цию даже до того, как он направит интуицию на сущности. Аристотель, отмечал Сантаяна, прекрасно понял это обстоятельство, сделав суб­станцию главной категорией. А вот современные психологи вообще отрицают субстанцию лишь на том основании, что она не дана ни одно­му отдельному чувству. Вера в субстанцию — самая иррациональная и примитивная, это "голос голода". При этом Сантаяна подчерки­вал, что верит не в метафизическую, а в физическую суб­станцию, лежащую в основе животного восприятия реаль­ных вещей. Субстанция — это всегда нечто само-существующее, тог­да как объект есть проявление сущности, когда та становится темой некоторого дискурса. Субстанция связывает явления. Когда утвержда­ется субстанция, то явление не только не отрицается, но, наоборот, приобретает значение.

Сантаяна считал понятие духовной субстанции самопротиворечивым, ведь дух — это лишь энтелехия материальной субстанции. Однако, при­знавал он, в истории философии было много разговоров о различных

5 — 518

ложных субстанциях, например о душах или платоновских идеях. Так­же феноменализм считал чувственные явления, смешанные с идеями в сознании, основой всех природных событий. Кроме того, вторичный, а не субстанциальный характер имеют истины, факты и события. Мысль - не замена физической силы или физической жизни, но их выражение, когда они лучше всего выполняют свою роль. Внимание, синтез, вос­приятие — способности духа, имеющие своим источником материальное существование. Дух — всегда голос чего-то другого. В основных фор­мах духа выражается жизнь природы. Благодаря духу сущности пере­ходят в явления, а вещи — в объекты веры.

-Сближаясь с американским бихевиоризмом, Сантаяна доказывал, что психология должна стать наукой о поведении, прослеживающей материальную жизнь психики. Научная психология является частью физики, отчетом о том, как действуют животные организмы. Психика имеет две функции: интуицию данности и животную веру в неданное, описываемую в поведенческих терминах. При этом трудно сделать мен­тальный дискурс объектом научного исследования. Поэтому вся бри­танская и немецкая философия, занимающаяся таким дискурсом, имеет не научный, а лишь литературный характер. Но ведь поэты и романис­ты зачастую лучшие психологи, нежели философы, язвительно замечал Сантаяна.

Учение Джорджа Сантаяны в разные периоды его идейной эволю­ции представляло собой соединение натуралистской и реалистической тенденций, столь характерное для американской философской мысли XX в., с умеренно платонистской установкой в теории сущностей. В сочетании с оригинальной экзистенциальной позицией философа, отчет­ливо выраженной в его произведениях и реальных фактах жизни, это делает его учение своеобразным явлением в современной западной фи­лософии.