Современность и политика

Политика с самого начала была движущей пружиной теоретических построений немецкого философа. "Подлинная тема всех исследований Шпенглера, предмет его жгучего внимания, объект его темперамент­ных и страстных размышлений — не история и не прошлое, но настоя­щее, наша современность"³.

У истоков создания "Заката Европы" (сочинение первоначально вызревало в уме автора как очерк о проблемах современной политики западных стран) был Агадирский кризис 1911г. — выражение стремле­ния к переделу, предвестник мировой войны. Шпенглер в эти годы видит два явления, которые должны были открыть эпоху мировой экспансии, "войн гигантов", диктатуры: это империализм (мировая война) и начало социальных революций (революция 1905 г. в России). По признанию Шпенглера, под впечатлением происходящего быстро созре­вала его идея мировой истории. Случайным поводом послужила попав­шаяся ему у букиниста книга ныне забытого автора "История гибели античного мира", вызвав в воображении Шпенглера абсолютную ана­логию между распадающейся империей и движущейся навстречу своей гибели Европой и обусловив его глубокий скепсис в отношении истори­ческих событий. Задачей его стало — доказать "повторяемость" судеб исторических культур и неизбежность гибели Западной Европы, через последний "взлет" на стадии жестко организованной, бюрократичес­кой, технически организованной цивилизации. Для него все происходя­щее было полным подобием эллинизма как стадии хаотического смеше­ния, распада, перерождения чистых элементов культуры греческого мира. Как ему казалось, история предопределила Западу еще раз прой­ти путь, аналогичный пути от эллинского мира, чувственного, гармо­ничного, к жесткому практицизму римского духа. В подобном перехо­де, на современном витке, должна сказаться историческая миссия Гер­мании: через диктатуру, авторитет сильной власти — к новому объеди­нению цивилизационной эпохи на основе мощной организации и техники

.Складывается и политический идеал Шпенглера; идея "империализ­_ма" во главе с могущественной Германией, установление социализма прусского образца, подразумевающее подчинение единичного благу це­лого, авторитарный порядок; сила и военная мощь Германии. Эти идеи Щпенглера, получившие самое развернутое воплощение в работе "Прус­сачество и социализм"⁴, относились к числу тех, которые в 30-е годы были взяты на вооружение нацистами. Они уверовали в соответствие взглядов Шпенглера собственной идеологии. Между тем Шпенглер оставался в душе умозрительным систематизатором и метафизиком: "им­периализму" он отводил место, строго определенное его концепцией современной цивилизации, симметричное всем неизбежно возвращаю­щимся эпохам цивилизационных экспансий и упадка. Вскоре это вызва­ло разочарование нацистов, тем более что в 1933 г. Шпенглер отклонил предложение национал-социалистов о сотрудничестве. Насмешки над '^тевтонскими" устремлениями нацистов и над политикой антисемитиз­ма, резкие высказывания в адрес Гитлера повлекли за собой опалу и запрещение упоминать имя философа в политической печати.

В то же время политическая позиция Шпенглера, апокалиптические ожидания — все это, безусловно, означало фаталистическое принятие "цивилизации" со всем губительным, что она, по убеждению Шпенгле­ра, несла с собой. По выходе "Заката Европы" одним из самых непри­миримых его критиков стал Т. Манн, который обвинил Шпенглера в апологии милитаризма в разгар кровопролития. Для Т. Манна сама идея "заката" культуры, шпенглеровское отрицание жизнеспособности европейского гуманизма, были неприемлемыми, пораженческими: фи­лософ стал в его глазах "дезертиром" и "перебежчиком", ибо скорбя о культуре и будучи человеком мира культуры, пытался снискать себе признание со стороны утверждающей себя цивилизации, враждебной его духу.

Надо отметить, что в отличие от подобного угла зрения оценка труда Шпенглера в России в 20-е годы была мало политизированной. Это бросается в глаза при ознакомлении со сборником статей "Освальд Шпенглер и Закат Европы", выпущенным ведущими представителями русской религиозной мысли: Н. А. Бердяевым, Ф. А. Степуном, С. Л. Франком, Я. М. Букшпаном (1922). Не только политика, но и методо­логия Шпенглера мало занимают авторов сборника. Уникальным в со­чинении Шпенглера им кажется более глубокое, чем до сих пор, осоз­нание философом внутренней трагедии современного общества, выра­жение этой трагедии на подлинном языке уходящей в прошлое культу­ры. По страстному убеждению авторов книги, это обретение самосозна­ния на самом краю нравственной пропасти способно обернуться спасе­нием. Причины интереса российских философов к книге Шпенглера многообразны.

Шпенглер был глубоко убежден — и это составляло резкий кон­траст с его пессимизмом в отношении западной культуры, — что за Россией будущее И если для Германии кульминация ее истории позади, то русская культура, силы которой еще глубоко скрыты, начнет жизнь совершенно новую. Мысль о России, как и большинство своих важней­ших идей, Шпенглер вынашивал еще со времени учебы в университете. Он любил русскую литературу, изучал русский язык, мог (как отмеча­ет его биограф А. Коктанек) читать в подлиннике Л. Толстого, Ф. Достоевского; в последнем он видел глубочайшего выразителя русской души. Не петровский Петербург, а "азиатская" MQCKBa, с подспудно дремлющими в ней силами — вот будущая культура, девятая в обо­зримой истории; Шпенглер называет ее русско-сибирской культурой.