ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ:

ЗАПАД-РОССИЯ-ВОСТОК

книга первая: Философия древности и средневековья

Под редакцией проф. Н. В. Мотрошиловой

Учебник для студентов высших учебных заведений

Третье издание

«Греко-латинский кабинет*® Ю. А. Шичалина Москва 2000

Все имеющиеся в наличии издания Греко-латинского кабинета можно приобрести, а планируемые издания — заказать по адресу: 119435 Москва, Новодевичий проезд, д. 6а.

Тел. [phone].

«Греко-лагинский кабинета Ю. А. Шичалина ЛР № 040433 от 3 июня 1997 г

Подписано в печать 26.08.99. Формат 60 х 90 '/|₆.

Гарнитура Петербург. Печать офсетная.

Усл. печ. л. 30,0. Тираж 5000 экз. Заказ 3049.

Тверской ордена Трудового Красного Знамени полиграфкомбинат детской литературы им. 50-летия СССР Министерства Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций.

170040, г. Тверь, проспект 50-летия Октября, 46.

И75 История философии: Запад—Россия—Восток (книга первая: Философия древности и средневековья). 3-е изд. — М.: «Греко-латинский кабинет»® Ю. А. Шичалина, 2000.— 480 с. ISBN 5-87245-047-8

Первая книга учебника «нового поколения» по истории философии адресована студентам, аспирантам высших учебных заведений и науч­ных центров, а также тем, кто самостоятельно осваивает философию. В данной работе наиболее значительные достижения западной, восточной, русской философии древности и средневековья представлены в их спе­цифике и единстве. Философия различных регионов и эпох рассмотре­на как важнейшая интегральная часть цивилизационного развития, ду­ховной жизни, культуры человечества.

Книга подготовлена группой известных специалистов в области ис­тории античной и средневековой философии Запада, Востока, России. Выходит под редакцией проф. Н. В. Мотрошиловой.

На обложке: Аристотель. Кафедральный собор в Шартре, Коро­левский портал (XII в.)

.

© «Греко-латинский кабинет»®

Ю. А. Шичалина, 1999 © В. П. Гайденко, 1995 © М. Н. Громов, 1995 © Н. В. Мотрошилова, 1995

SBN 5-87245-047-8

Д. В. Никулин, 1995 Г. А. Смирнов, 1995 М. Т. Степанянц, 1995 А. А. Столяров, 1995 Ю. А. Шичалин, 199

5

9785872450474

Введение

В основу учебника «История философии: Запад-Россия-Восток», первую книгу которого, посвященную античности и средневековью, читатель держит в руках, положены некоторые центральные принци­пы-понятия, связанные с теорией и методологией философии, истори­ко-философских исследований, а также и с личностными установками авторов, их отношением к происходящим в современном мире соци­ально-историческим и цивилизационно-культурным процессам. В ра­боте приняты в расчет и неустранимые противоречия-антиномии, с напряженным взаимодействием полюсов которых приходится иметь дело при исследовании и изучении йстории философии.

Чтобы облегчить читателю изучение истории мысли и понимание того, как именно история философии представлена в данном учеб­нике, в данном введении будет сделана попытка кратко прояснить упомянутые принципы, общие понятия, антиномии историко-философ­ского размышления, их связь с уже существующими историко-фило­софскими концепциями, а вместе с тем охарактеризовать то особенное, что отличает наши подходы и, соответственно, предлагаемый учебник от других книг большого массива зарубежной и отечественной историко- философской учебной литературы

.Эти разъяснения целесообразно начать с самого понятия «история философии». Необходимо различать: 1) историю философии как объ­ективный исторический процесс развития философии и 2) историю философии как особую философскую дисциплину, имеющую своим предметом данный процесс. К сожалению, применяемый в русском языке в обоих случаях термин «история философии» скрадывает это различие. В других языках это различение возможно уже на термино­логическом уровне. Так, современные немецкие авторы предлагают оставить традиционный термин немецкого философского лексикона «Geschichte der Philosophie» для обозначения процесса, а менее привычный термин «Philosophiehistorie» применять для обозначения истории философии как дисциплины (В.Хесле). В этом учебнике на первый план выдвинута история философии в первом смысле — как преемственный объективный процесс развития философии от ее рождения до наших дней. Одновременно речь иногда идет об «исто­рической саморефлексии философии», т.е. об истории философии во втором смысле - как специальном разделе или особой дисциплине единого философского знания.

Основные принципы применяемых здесь подходов к истории фило­софии как к объективному историческому развитию философии (в кратком изложении) таковы.

1. История философии понимается и рассматривается как важ­нейшая интегральная часть цивилизационного развития, духовной жизни, культуры человечества. Отсюда следует, что изучение исто­рии философской мысли только тогда будет полным и плодотворным, когда постоянно будет приниматься во внимание контекст совокупно­го процесса развития человечества, становления и совершенствования духа, культуры, в том числе норм и ценностей человеческой жизни. Разумеется, рассказать именно о социо-культурном контексте филосо­фии и ее взаимодействии с этим контекстом в каждом из разделов можно было лишь очень бегло. Но существовала возможность — а одновременно и необходимость — высветить этот контекст как уже запечатлевшийся в "тексте" и текстах философии. История философии вырастает на почве жизнедеятельности человечества и на фундаменте цивилизации и культуры, поскольку она своеобразно "впитывает" в себя влияние контекста и сама воздействует на него. А это значит, что глубокое самостоятельное постижение истории философской мысли для немалого числа людей было и остается важнейшей стороной ду­ховно-нравственного формирования личности, надежным источником обогащения ума и души и, наконец, поистине эстетического удоволь­ствия от приобщения к великим бессмертным мыслям, идеям, интел­лектуальным задачам и загадкам.

Единство истории философии как процесса развития духа с исто­рией развития общества, культуры существует в многоразличных фор­мах. Это прежде всего масштабная по своим итогам включенность философии в осмысление судеб человечества в связи с крупными эпохами и региональными образованиями цивилизации, а также с человеческой цивилизацией в целом. Правда, слово "цивилизация" вошло в обиход философии и культуры сравнительно поздно. Проблемы специфики человеческого бытия как бытия человеческой цивилизации и сущности человека как особого существа, в деятельности которого соединены начала природы и цивилизованности, культуры, обсужда­лись в философии с древнейших времен. Западная и восточная циви­лизации — эти особые целостные исторические формообразования, объединявшие способы практической жизнедеятельности, нормы и принципы духа,— уже в отдаленные времена, когда они совсем или почти не взаимодействовали друг с другом, породили наделенные непо­вторимыми чертами типы культуры и как их сторону и часть формы философствования. Осветить их именно в неповторимом историческом и регионально-цивилизационном своеобразии — такую задачу ставили перед собой авторы учебника. Первая его книга посвящена генезису и дальнейшему развитию прежде всего двух главнейших форм перво­начального, самого древнего из известных сегодня форм философст­вования, западного и восточного.

2. В данном учебнике постоянно идет речь о внутреннем противо­речии, неснимаемой антиномии историко-философского процесса — напряженном противоречии между неповторимым своеобразием про­дуктов этого процесса, его конкретно-исторических, региональных, национальных, личностно-индивидуальных форм и его неуклонным превращением в преемственный процесс взаимодействия различных традиций, вместе представляющих единство мировой философии.

Исследование и изложение истории философии в данном учебнике в разных отношениях учитывает оба полюса антиномии, их противо­стояние и единство. Авторы прежде всего исходили из того, что совре­менный учебник по истории философии непременно должен включать в себя философии Запада, Востока, России. Читателю наших дней наверняка будет близка и понятна эта установка. Но в том-то и дело, что в учебниках по истории философии (если они не многотомные) философия Запада редко рассматривается вместе с философией Вос­тока. Что до философии России, то в имеющихся учебниках (если это не специальные пособия по русской философии) она почти всегда от­сутствует, как бы "выпадая" из историко-философского процесса.

Мы хотели не на словах, а на деле преодолеть "европоцентризм", а точнее, прямолинейный "западоцентризм" — методологический по­рок, так свойственный зарубежным, а подчас и нашим учебникам и пособиям по истории философии, уделив наиболее значительным вос­точным философским учениям и великим фигурам восточной мысли достойное их внимание. Русская философская мысль тоже появляется уже в первой книге — вопреки тому ранее распространенному, в том числе и у нас, взгляду, что о философствовании на древней Руси говорить вообще не приходится в силу отсутствия такового. Между тем первоначальное философствование, своеобразно вплетенное в духовную жизнь, религиозную и светскую культуру, на Руси суще­ствовало, и потому оно не могло быть оставлено вне рассмотрения.

"Вычитываемое" по оставшимся памятникам философствование в ста­рой Руси появилось значительно позже, чем в древних Индии, Китае, Греции. В книге эти более поздние, но древнейшие из известных форм философствования на Руси тоже берутся в их своеобразии, опреде­ляемом положением нашего отечества между Востоком и Западом, т.е. между восточной и центрально-западноевропейской разновидно­стями мировой цивилизации. Правда, соответственно сравнительно небольшому весу начальных типов философствования россиян в ми­ровой философской культуре представлялось оправданным отвести им более скромное место, чем уже тогда более развитым, дифферен­цированным формам древней и средневековой философии Востока и Западной Европы. Куда масштабнее русская философия будет пред­ставлена в других книгах учебника, в разделах, посвященных XVIII, XIX и XX векам — периодам, когда мысль нашей страны постепенно набирала качество и темп и, не утрачивая специфики, приобретала все более важное, хотя еще не полностью оцененное мировое значение.

Для развития только что сформулированных принципов своеобра­зия и единства историко-философского процесса авторы учебника стре­мились сочетать два подхода, объединение которых — дело весьма трудное, но совершенно необходимое. С одной стороны, мы стремились осмыслить и представить философские идеи каждого исторического периода, региона, каждой страны, каждого направления и мыслителя в их специфике, уникальности, неповторимости. Мы сознательно шли на то, чтобы формы и стилевые особенности нашего анализа фило­софствования в разные эпохи и в разных регионах — например, у древних индусов, китайцев, греков, у мыслителен европейского и рус­ского средневековья, у философов Запада "классической" эпохи Но­вого времени п "неклассического" XX в. — различались соответствен­но отличиям друг от друга самих этих типов философии. С другой стороны, в учебнике учитывались все сколько-нибудь значительные влияния и взаимовлияния, взаимодействия традиций, учений, идей. Принимались в расчет единство внутренней логики историко-философ­ского процесса, сходство проблематики, стержневое значение "вечных" вопросов, поднимаемых философами, непрерывный поиск ответа на них па всех "материках" и во все времена философствования.

3. Другая проблемная трудность состояла в следующем. Мы опи­рались на современные исследовательские достижения истории фило­софии как относительно самостоятельной и почти столь же древней, как философия, дисциплины, учитывались новейшие дискуссии и сочи­нения историков восточной, западной, русской философии. Одним словом, не покидая почвы научного исследования, мы одновременно считались с жанром учебника, причем такого, объем которого (по меркам, у нас сложившимся) немал, хотя и несопоставим с обшир­ностью и многоплановостью материала. Надо было также иметь в виду, что к учебнику обратятся не только и даже не столько будущие философы, сколько те из студентов, аспирантов, из самостоятельно изучающих историю философии, для кого философия не стала про­филирующим предметом. Конечно, это подразумевало доступность, популярность изложения, разъяснение понятий, сосредоточение на са­мом важном и ярком из того богатства, что накопила философия.

Вместе с тем, хотелось бы сделать оговорку: сколь бы ни стремились мы, авторы, к популярности изложения, философия и ее постижение — дело весьма трудное, требующее от тех, кто ее изучает, самоотдачи, желания вникнуть в ее необычную для других дисциплин внутреннюю логику, в какой-то мере освоить сложный категориальный язык фило­софии, попытаться мыслить, говорить, спорить на этом языке. Некото­рая популяризация, к которой авторы стремились, не должна была, согласно их убеждениям, перерастать в упрощенчество. Мы советова­лись о том, каков уровень знаний и интеллектуального развития на­ших возможных читателей, и на основе опыта преподавания нефилосо­фам пришли к согласию, что уровень этот в основном достаточно высок.

4. В соответствии с природой философии, уникальностью ее дос­тижений внимание в учебнике сосредоточено на главных проблемах, направлениях и школах, на поистине великих или выдающихся фи­гурах мировой философской мысли. За недостатком места не станем обсуждать критерии выделения из необозримого горного массива, сфор­мировавшегося за тысячелетия развития философии, самых значитель­ных, самых заметных ее вершин. Удовлетворимся тем, что они, эти вершины, уже возвысились и что они имеют свои обозначения и гром­кие имена, что культура уже признала их в качестве высочайших точек своего развития. Однако для полноты историко-философских анализа и информации в учебнике иногда вводятся в круг рассмотрения второ­степенные и третьестепенные фигуры, что, кстати, означает, что и они внесли в историю философии оригинальный вклад. Но было бы по меньшей мере неразумно ожидать и требовать, чтобы в учебнике ограни­ченного объема оказались представленными все регионы и страны, все средние и мелкие фигуры. Если бы мы пошли по этому пути, пришлось бы делать не учебник, а словарь, в котором требуется написать обо всем понемногу. Мы же предпочли сосредоточиться на главном, самом значительном и стремились осветить это главное более основательно.

Рассмотрение важнейших феноменов истории философской мысли как процесса ведется в данном учебнике так, что внимание уделено и главным проблемам философии соответствующих региона и периода, и основным направлениям, школам, течениям, и центральным кате­гориям, понятиям, и великим выдающимся личностям, в творчестве которых история философии как раз и воплощается вполне реально и конкретно. Путь анализа в каждой из крупных частей и каждом из разделов был избран такой: сначала давалась краткая характеристика хода истории, хронологических рамок, социально-исторического и куль­турного контекста возникновения и развития соответствующего фор­мообразования философии; затем анализировались главные проблемы, вплетенные в анализ мира природы, человека, общества, культуры, самой философии. При этом изменения в понимании природы и функций философии иногда выдвигались на первый план, ибо без этого нельзя было понять специфику подхода к онтологическим, т.е. относящимся к миру, бытию, гносеологическим, т.е. относящимся к познанию, сознанию и знанию, антропологическим, т.е. относящимся к человеку, этическим, эстетическим, социально-философским и другим проблемам обширного философского проблемного комплекса. Одновременно прояснялись основные категории философии; фикси­ровались и анализировались — во взаимодействии и дискуссиях — главные течения, школы философии. В ходе всего этого осмысления специально рассматривались жизнь, деяния, идеи и концепции вели­ких и выдающихся мыслителей и давалась характеристика тех их сочинений, которые и поныне сохраняют свое нетленное значение для философии и всей культуры. Делалось это по-разному в тех или иных разделах: иногда личностные аспекты вторгались в проблемное изложе­ние; в других случаях они приобретали вид самостоятельных экскур­сов. Во второй книге наиболее значительным мыслителям отведены самостоятельные главы. Главное же: в данном учебнике была сдела­на попытка соединить историко-эпохальный, проблемно-содержатель­ный, категориально-понятийный, личностный и жанровый подходы к анализу философской мысли, что далеко не всегда имеет место в учеб­никах (особенно в учебниках ограниченного объема).

Еще один основополагающий принцип нашего подхода тоже может быть изображен в виде антиномий истории философии как особой дисциплины. С одной стороны, мы стремились сохранить верность исторической правде, прибегать к языку фактов, текстов, докумен­тов, многократно верифицированных историко-философской тради­цией. С другой стороны, мы понимали, что история философии как историческая саморефлексия философии всегда есть лишь интерпре­тация историко-философского процесса. Поэтому методы анализа документов, фактов, событий, изучение историографии вопроса, сопос­тавления оценок и суждений нужно было дополнить методами герме­невтики, т.е. истолкования — в данном случае историко-философской герменевтики, где, кстати, Текст как послание истории имеет централь­ное, исходное значение. Иногда герменевтические трудности как сугубо специальные оставались за кадром учебника, но в наиболее важных случаях мы считали нужным ввести читателя в "поле герменевтического выбора", представляя ему для самостоятельной оценки главные, подчас конкурирующие подходы и точки зрения.

Естественно, что интерпретации, предлагаемые теми или иными авторами данного учебника даже в отношении одного и того же мате­риала, не всегда совпадали. Как следовало поступить в данном слу­чае? Обычный для учебника подход — сгладить или вообще элимини­ровать различия, по возможности "освободить" от них читателя. Мы и здесь решили пойти нетрадиционным путем, сочтя необходимым не только не скрывать несовпадения позиций, но объективировать их для читателей, тем более в случаях, когда различия наших подходов вы­ражали довольно принципиальные расхождения и споры, существую­щие в мировой литературе.

Так, в разделе, посвященном античной философии, представлены две точки зрения. Согласно одной, более "традиционной" (опираю­щейся на античную историю философии, доксографию, большой массив антиковедческих исследований современности), изложение истории фи­лософии европейского региона следует начинать с ранней философии (скажем даже: пред- или первофилософии), т.е. с ионийской филосо­фии, затем освещая философский путь и вклад таких мыслителей, как Парменид и другие элейцы, Гераклит, Демокрит, Эпикур (разу­меется, сообразуясь во всех этих случаях с современным пониманием- античной доксографической традиции и с сомнениями, которые она вызывает). Согласно другому подходу, целесообразно вести рассказ о древнегреческой философии начиная с того момента, когда она осознает себя как таковую, в частности, когда появляется сам термин "филосо­фия" и когда институционализируется первая философская школа, т.е. начинать с Пифагора и пифагорейцев. Второй подход в учебнике представлен в разделах I и III, написанных Ю.А. Шичалиным, первый подход — в главах раздела II, написанных Н.В. Мотрошиловой. Пер­вый подход имеет целью не дать состояться "отсечению" ранней тра­диции древнегреческих мудрецов и ученых от историко-философского процесса; второй исходит из того, что философия в собственном смыс­ле слова развилась не из протонаучных натурфилософских рассужде­ний ионийцев, а как сознательная оппозиция к их "рационализму", проявившаяся в исходно консервативном и опирающемся на тради­цию пифагореизме.

Одна из разновидностей представленной здесь антиномии — проти­воречие между стремлением к историзму, т.е. максимально возмож­ной исторической адекватности анализа и изложения, и неустрани­мым (также не скрываемым нами) желанием актуализировать историю философии, сделать ее близкой и значимой для современного чело­века с его устремлениями, заботами, бедами, раздумьями. Э. Гуссерль, выдающийся немецкий мыслитель XIX-XX вв., метко охарактеризо­вал историю философии как "осовременивающее воспоминание о наших философских праотцах".

6. Теперь — об отношении авторов учебника к основным историко- философским подходам прошлого и современности. Здесь имел место конструктивный заочный диалог с ними.

а. Мы придерживались установки, согласно которой между нова­торством в философии и глубоким постижением истории философии существует неразрывная связь, имеющая характер одной из законо­мерностей развития философии. Разумеется, существует различие ме­жду теми, кто — подобно Диогену Лаэртию, Аристотелю, Лейбницу, Гегелю, Хайдеггеру, Ясперсу, Расселу — писал специальные сочине­ния или разделы сочинений по истории философии, и теми, кто — подобно Декарту или Канту — этого почти не делал. Однако и в том, и в другом случаях определение своего отношения к главнейшим ве­хам истории мысли было для философов интегральным элементом самостоятельного творчества в философии. Вместе с тем авторы учеб­ника не оставили без внимания критику в адрес истории философии, а то и отрицание ее творчески стимулирующей роли. Такие подходы были развиты, например, некоторыми позитивистами и неопозитиви­стами; они и до сегодняшнего дня играют свою провоцирующую роль в историко-философских дискуссиях. Критические замечания позити­вистов были авторами учебника продуманы, а иногда и приняты. Од­нако согласиться с отвержением истории философии как "кладбища антинаучной метафизики" было невозможно. Да, в истории мысли постоянно сохранялась метафизическая линия в смысле придания фи­лософии статуса размышления о мире в целом, о его всеобщих "пер- вооснованиях", о бытии как единстве всего сущего, о сущности чело­века и единстве человеческого рода, о соединении Блага, Истины и

Красоты с другими идеями-ценностями. Но эту тенденцию мы, вместе со многими современными авторами, считаем неотъемлемой от филосо­фии, хотя и требующей современного осмысления и преобразования.

б. История философии как процесс и как историческая саморефлек­сия (в согласии, например, с Гегелем или Фейербахом) понималась в данном учебнике как целостное, в основном преемственное и восходя­щее движение к обнаружению и постижению элементов философ­ской истины. Однако же защищаемая Гегелем идея "телеологическо­го", т.е. руководимого внутренней целью и предопределенного, постоян­но прогрессирующего продвижения философии от низшего к высшему, от несовершенного и ограниченного к завершенной системе было нами отвергнуто. В истории философии, как и в других областях чело­веческой культуры, более позднее, пусть и весьма значительное фор­мообразование отнюдь не обязательно является "более истинным" и великим, чем предшествующее. В философском знании по мере его развития, несомненно, присутствуют такие черты, как его обогаще­ние, расширение, видоизменение, т.е. имеют место приращение зна­ния, его кумулятивность. Однако при этом каждое отдельное крупное явление в истории философской мысли не "снимает", т.е. не устраня­ет и не поглощает, значимость более раннего по времени философско­го формообразования. Так, философия Аристотеля не "снимает" как более "высокая" и "научная" мысль Платона, а система Гегеля не "снимает" (на что явно претендовал Гегель и что особенно акцентиро­вала марксистско-ленинская философия) учения Канта, Фихте, Шел­линга. Каждый из выдающихся философов, с определенным правом объединяемых в историческую целостность, которая именуется не­мецкой классической философией, одновременно имеет самостоятель­ное значение и вовсе не образует, как полагали марксистские интер­претаторы, лишь "ступеньку" лестницы, ведущей к Гегелю, а через него — к Марксу, преодолевающему якобы все ограниченности пред­шествующей философии.

в. При этом, однако, живое и постоянное взаимодействие идей, их "приключения" образуют едва ли не самое увлекательное в очном, а чаще заочном, обнимающем все эпохи и регионы интеллектуально- философском диалоге, в свою очередь образующем существенную часть диалога культур и диалога внутри каждой относительно само­стоятельной культуры. Прослеживание того, как складывался в исто­рии мысли такой диалог, как существовало многоголосье спора-дис­курса, и было одной из принципиальных задач, которые ставили перед собой авторы учебника, примыкая к имеющим место в отечественной и мировой литературе пониманиям философии и ее истории как кон­структивного, все более широкого и разнообразного диалога. Пред­ставляя читателю дивергенцию, т.е. расхождение позиций в истории мысли, реконструируя философию различных эпох и регионов, мы старались не забывать о конвергенции, т.е. объединении идей, их схо­ждении в главные проблемные пункты, о перекличке идей, существо­вавшей независимо от того, "перекликались" ли идеи по сознательной воле их создателей или в силу внутреннего родства. Или, напротив, совершались ли противостояния идей из-за приданной им самими их творцами прямой полемической направленности против других идей или в результате объективной проблемно-содержательной противопо­ложности предложенных различными авторами подходов и решений.

г. Среди более конкретных аспектов историко-философского диа­лога, сохранивших свое значение и поныне, внимание будет обращено на следующие, причем мы снова будем понимать их как неснимаемые историко-философские антиномии.

Это, к примеру, спор о том, является ли философия по своей природе и предназначению наукой (и тогда все донаучные и вненаучные виды философствования предстают как "неразвитые", "неподлин­ные") — или научные, сциентистские (от лат. scientia — наука) идеи и концепции в совокупности составляют лишь одну, и не обязательно главную, решающую линию философского размышления. Так, бывшее у нас сравнительно недавно расхожим марксистское определение фило­софии как науки о наиболее общих законах природы, общества и чело­веческого мышления порождало особое отношение к истории мысли: "научные" ориентации философии считались главными и предопреде­ленными стать господствующими в истории мысли, причем на всем "пространстве" философствования. Между тем и в XX в., когда наука и техника достигли небывалого развития, о безраздельном господстве сциентистских подходов, какими бы влиятельными они ни были, го­ворить не приходится. Из-за этого парадокса для истории философии возникает следующая трудная проблема: изображать ли историческое развитие мысли как неуклонное движение в сторону научности (что предполагает "отсечение" или дискредитацию многих линий и тенден­ций философии прошлого и настоящего) или одновременно рассматри­вать в качестве полноправный такие, например, виды философствова­ния, которые еще слиты или стремятся слиться с мифологией и рели­гией; или такие, где наука и научность не считаются главными крите­риями высокого философствования по той причине, что совершается поиск неповторимой и не тождественной науке специфики философии.

В данном учебнике, в противовес ригористическому историко-философ­скому сциентизму, избран другой, синтезирующий путь: движению философии к науке и научности и, в частности, философии науки придается немалое значение; но и другие, несциентистские и даже антисциентистские виды философствования приняты к рассмотрению в качестве существенной, не теряющейся в глубинах истории традиции.

Далее, издавна ведется спор о том, какое место философия как относительно самостоятельная часть культуры, обращенная к проблеме всеобщего-особенного-единичного, занимает в культуре в сравнении с другими ее сферами, формами и результатами. Дискуссия упирается вот в какой вопрос: является ли философия венцом всего знания человечества, его духа и культуры ("наукой наук", вершиной абсо­лютного духа, как полагал Гегель) или ей и ее истории принадлежит скромная роль специфического вида познания и самопознания, дос­тупного лишь заинтересованной интеллектуальной элите и вряд ли нужного практике, отдельному человеку, погруженному в повседнев­ные дела и заботы. Не разделяя преувеличенных надежд, возлагае­мых на философию и ее историю, не возводя ее в ранг единственной вершины культуры, авторы учебника вместе с тем считали своим дол­гом поддержать идею о высоком статусе философии и истории фи­лософии, вверенную нам, современным людям, великими предшест­венниками. При конкретном освещении историко-философского про­цесса мы стремились выявить те главные сплетения форм и тенденций культуры с повседневным бытием отдельных людей, где роль филосо­фии была уникальна, т.е. невосполнима ничем другим и весьма значительна. И, в сущности, рассказ о каждом крупном этапе истории философской мысли, о каждом великом или просто заметном филосо­фе — это повествование о том, сколь реальным и значительным было и остается влияние философии (но, конечно, философии высочайшего ранга) на культуру, на ценности и идеалы, на сознание и самосознание индивидов и всего человечества.

В связи с длившимся в ряде стран, включая Россию, целые десятиле­тия подчинением философии (и в определенной, несколько меньшей степени — истории философии) диктату марксистско-ленинской идеоло­гии следует особо упомянуть еще об одной антиномии более широкого значения. Стоит вопрос: правомерно ли толковать философию, соот­ветственно историю философии по-марксистски — как часть классовой по природе идеологии, как партийно-ангажированное размышление (которому одновременно парадоксальным образом приписывается ста­тус "самой истинной" науки) — или философией в подлинном смысле те или иные рассуждения и идеи мыслителей становятся тогда и толь­ко тогда, когда они как бы превозмогают всегда имеющиеся идеоло­гические, политические, партийно-групповые влияния и восходят имен­но к всеобщему в его смысле общецивилизационного, общечеловечес­кого. Авторы учебника разделяют вторую позицию, что отнюдь не связано с "модной" сегодня крайностью — простым вычеркиванием Маркса и марксизма из истории философской мысли. Во второй кни­ге учебника философскому содержанию этого учения — одного из наличествующих в истории мысли и сегодня сохраняющих немалое влияние — посвящена особая глава.

При этом защита неангажированной (в смысле приверженности какой-либо идеологии), внепартийной (в смысле невмешательства в историко-философское исследование партийно-политических симпатий и антипатий) позиции для одних авторов — более молодых — есть простое и естественное следствие незасоренности их сознания недавно еще господствовавшими догмами. Для других авторов такая неанга­жированность предполагала трудное и долгое (не ограниченное по­следними годами) преодоление философских и историко-философских догм марксизма-ленинизма. Мы очень надеемся на то, что преодоле­ние хотя бы в основном состоялось, и читатели получат учебник, сооб­разованный с мировыми критериями, не подчиненный сектантским партийным требованиям и принципам какой-либо одной идеологии, и вместе с тем — учебник, в котором авторы развивают и аргументиро­ванно отстаивают именно свое понимание освещаемых проблем истории философской мысли.

Мы отчетливо сознаем, что следование перечисленным выше, во многих отношениях новым для отечественной и мировой практики прин­ципам-антиномиям "с первого захода" не могло привести к полностью удовлетворяющим читателей, коллег, да и нас самих результатам. Огра­ниченный по объему учебник, одновременно посвященный философии Запада, Востока, России,— первый такого рода опыт, и тут были неизбежны издержки и недостатки. Мы будем стремиться преодоле­вать их, продолжая работу, учитывая замечания коллег и пожелания читателей, а также наши собственные, пока еще не полностью реали­зовавшиеся устремления и замыслы

.ЗАПАД