Семейная и общественная жизнь

В дореволюционной удмуртской деревне землепользование было об­щинное, как и у русских. Среди членов земельной общины (бускелъ) наблюдалось резкое имущественное неравенство. Зажиточная верхушка имела земли больше и лучшего качества. Дела общины решал кенеш — сход дворохозяев. Как правило, зажиточные крестьяне удмуртской деревни навязывали кенешу угодные им решения и фактически руково­дили общиной. Они закабаляли бедноту путем ссуд под большие про­центы и за отработку. Бедняки, не имея возможности обрабатывать свои наделы, сдавали их в аренду, а сами шли в батраки или работали исполу у богатых односельчан, нередко у своих родственников.

Наряду с феодальными и капиталистическими отношениями в удмурт­ской деревне вплоть до Октябрьской революции широко бытовали пере­житки первобытнообщинного строя. Так, в некоторых районах удмурты сохраняли представление о принадлежности к определенной родовой группе и помнили названия отдельных родов. Чаще всего это были жен­ские собственные имена — Можга, Чола, Кибья, Салья и др. Они неред­ко совпадали с дохристианскими, так называемыми банными, удмуртскими именами, которые бабка-повитуха давала ребенку в бане до крещения в церкви. Далекие отголоски материнского рода содержатся в термино­логии, обозначающей родственников по матери. В них всегда есть слово чуж, чужатай, чужайы (дед, отец матери), чужнэнэ, чужанай, чужмумы (бабка, мать матери) и т. п.; в то же время деда по отцу называют пересъ атай, бабку по отцу — пересъ нэнэ. Нередко удмурты вели счет родства не только по мужской, но и по женской линии. В Глазовском и других районах еще недавно дочь наследовала родовое имя матери, которое про­должала носить и по выходе замуж. Большую роль в семейных делах и свадебных обрядах играли брат невесты и ее дядя по матери, что также является отголоском матриархальных отношений. С материнским родом связан и обычай берен пуксён («возвращение к прежнему месту»), согласно которому молодая после свадьбы возвращалась в дом родителей на полго­да и более продолжительное время. Как пережиток матриархата можно рассматривать и существовавшие у удмуртов в прошлом столетии «бабьи праздники».

Родовое единство выражалось в существовании общих тамг (пус) — меток, которые наносили на прясла, лесные делянки, домашних живот­ных и т. д. В некоторых местах, главным образом на юге Удмуртии, встре­чались деревни, где родственники жили на определенных концах, или имелись дворы-поселки, состоящие из трех-четырех изб, в которых, как правило, жили женатые братья. Вплоть до коллективизации сельского хозяйства сохранялись пережитки родовой собственности на землю, лес и скот. Так, в дер. Улын Юри существовали определенные расчистки из-под леса, принадлежавшие роду Селья, а лесные делянки в этой же деревне распределялись по родам, причем, несмотря на то, что в деревне было три рода с неодинаковым количеством дворов, каждый род получал одинаковые по размерам делянки.

В прошлом родовые группы удмуртов были экзогамны. Еще в нача­ле XX в. удмурты, носившие одно и то же родовое имя, хотя и жившие далеко друг от друга и не имевшие представления о действительном род­стве, не вступали в брак. В настоящее время эти традиции исчезли.

Пережитки родовых связей особенно стойко сохранялись в религии. Вплоть до коллективизации в ряде деревень, особенно на юге республики, были родовые культовые места, родовые кладбища, куда на поминки приходили удмурты, сохранявшие воспоминание о принадлежности к дан­ному роду.

В южных районах республики некоторые пережитки родового строя проявлялись и в организации общественного быта. Здесь устраивались родовые моления, совершавшиеся по дохристианскому обряду. Руково­дил молениями старейшина (торо), который выступал в качестве главного жреца, он же был главным лицом — «тысяцким» — и при совер­шении обряда бракосочетания. В Ижевском районе выделялся бече — старейший мужчина в роде. В южных районах Удмуртии дольше дейст­вовали такие организации, как пура — совет родовых судей, вдсясъ пура — объединение жрецов и кенеш. Согласно традиции кенеш ведал переделом земли в сельской поземельной общине, сбором податей, по­чинкой мостов, дорог и изгородей, полевыми работами, покосами, чинил суд и расправу над членами общины. Его решения были обязательны для всех жителей данной деревни.

С развитием капиталистических отношений в дореволюционной уд­муртской деревне эти организации использовались зажиточной частью крестьянства в своих классовых интересах, а в первые годы Советской власти они возглавили кулацкое сопротивление. В период коллективи­зации представители кулачества пытались использовать авторитет поста­новлений кенеша для отказа от вступления в колхоз, от уплаты госу­дарственных налогов и выполнения хлебопоставок, для преследования активистов колхозного движения. Они фальсифицировали приговоры ке­неша для оправдания своих самосудов над беднотой и сельским активом (Лудорвайское дело 1928 г.).

Кулакам было выгодно поддерживать пережитки патриархально- родовых отношений, чтобы эксплуатировать бедняцкое население дерев­ни. В частности, пользуясь традиционным обычаем родовой взаимопо­мощи — веме, они получали даровую рабочую силу, эксплуатируя труд своих односельчан при уборке урожая и других трудоемких работах в своем хозяйстве.

Большая семья у удмуртов в начале XX в. включала порой до 50 че­ловек. В первое десятилетие Советской власти существовали семьи в 25— 30 человек. Такая семья жила на одной усадьбе, но в нескольких избах, питались все вместе; пищу готовили на общем очаге. Главой семьи был старший мужчина—хозяин — кузё. Семья имела общее имущество, вела общее хозяйство. Земельные наделы находились в общем семейном поль­зовании. Денежная касса была в распоряжении кузе. Даже если члены семьи уходили на заработки, то и тогда все заработанные деньги они должны были отдавать «хозяину». Распределением домашних работ меж­ду женщинами ведала «хозяйка». Она сама топила печь и приготовляла еду, в чем ей помогала сноха. При разделе большой семьи отдельные се­мейные пары выделялись в самостоятельное хозяйство. Один из сыновей оставался с родителями. В тех случаях, когда у родителей была только дочь, в дом брали зятя. Так поступают часто и теперь.

Браки в большинстве случаев заключались по сватовству. Наряду с церковным обрядом, обязательным в царской России, существовали многочисленные народные обычаи, сопровождавшие свадебную цере­монию. Одни из них совершались в доме невесты, другие — в доме же­ниха. Наряду со свадьбой по сватовству бывали случаи похищения, или умыкания невесты из родительского дома. Иногда это делалось с согла­сия девушки.

В прошлом близкие отношения между парнями и девушками не вызывали строгого осуждения. В этом можно видеть отголоски груп­пового брака, пережитки которого сохранялись и в некоторых сва­дебных обрядах. Например, жених покупал постель невесты у парней ее деревни.

Замужняя женщина рассматривалась в первую очередь как рабочая сила в семье мужа. Характерны подарки родителей при отъезде дочери в дом мужа: коса, грабли и прялка; их украшали разноцветными лента­ми, а подруги и родственники вколачивали в них серебряные и медные монеты — в знак пожелания благополучия, богатства и счастья.

Женщина выполняла почти все работы по дому: ухаживала за скотом, изготовляла ткани для одежды и шила ее, воспитывала детей; кроме того, многими сельскохозяйственными работами, в частности обработкой огорода, также занималась женщина. Такое положение женщины способ­ствовало распространению неравных браков в возрастном отношении. У бесермян еще в начале XX в. нередко мальчика 13—15 лет женили на девушке 25—27 лет. Для получения даровых рабочих рук родители же­ниха стремились как можно скорее женить сына, а родители невесты, наоборот,— удержать дочь возможно дольше в своем доме. До недавнего времени отец сохранял право пользоваться трудом дочери после заму­жества.

Молодую женщину, перешедшую в семью мужа, новые родственники не называли именем, данным ей при крещении (Марья, Ольга и т. п.), а давали ей имя ее рода с прибавлением имени старшего мужчины в данной семье, например Иван Чабья, Петыр Дукья и т. д. Положение женщины в новой семье было крайне стесненным. Женщины ели отдельно от мужчин. На почетное место за столом, которое занимал кузе, они не имели права садиться. Молодушка не могла в течение года говорить со свекром и в его присутствии закрывала нижнюю часть лица.

За женщиной признавались лишь некоторые права в отношении соб­ственности. В ее полном распоряжении находились изделия прядения и ткачества, сделанные ее руками из волокон льна и конопли. Ее собствен­ностью оставалось принесенное ею приданое — ткани, постель, одежда и скот. Ей принадлежал доход от огорода и скота, включая приплод. Она распоряжалась кумышкой (самодельной водкой).

Право на развод признавалось лишь за мужем: он мог прогнать жену в случае ее бесплодия или измены, при этом кенеш не принимал жалоб на мужа. Участие женщины в общественной жизни не допускалось.

Исследователи дореволюционного удмуртского быта отмечают, что удмурты очень любят своих детей и обходятся с ними ласково, почти никогда не допускают по отношению к ним грубой ругани и побоев.

Однако физическому воспитанию ребенка в прошлом почти не уде­ляли внимания. Отсутствие медицинской помощи, неумелый уход и недо­смотр влекли за собой многочисленные детские болезни. Огромная смерт­ность детей наблюдалась в особенности летом вследствие желудочных заболеваний. Во время полевых работ, когда маленькие дети находились без всякого присмотра родителей, бывало много несчастных случаев.

Наречение ребенку имени сопровождалось определенными обрядами. Один человек имел нередко несколько имен: одно имя личное, второе — родовое или воршудное, передававшееся от матери к дочери или от отца к сыну, третье имя давалось иногда во время болезни в качестве магиче­ского приема. Существовал также обычай ним воштон (т. е. скрытие имени), согласно которому младшему в семье полагалось переменить имя, если у кого-либо из старших было такое же.

За годы Советской власти в корне изменились все стороны жизни уд­муртов. Они живут теперь малыми семьями, состоящими в среднем из пяти-шести человек. Главой семьи является отец, если нет отца — стар­ший сын, а если нет ни отца, ни старшего сына, семью возглавляет мать. Отношения между членами семьи ныне строятся на полном равнопра­вии и взаимном уважении. Молодые люди вступают в брак по взаимному согласию, браки по сговору родителей крайне редки. Оформление брака, как повсюду в Советском Союзе, совершается в ЗАГСе.

Развитие сети дошкольных воспитательных учреждений (яслей, дет­ских садов, детских площадок) исключает безнадзорность детей, обеспе­чивает правильный уход за ними, нормальное питание. Профилактиче­ские меры и медицинская помощь снизили до минимума детскую смерт­ность.

Бесправная в прошлом, удмуртка занимает в настоящее время видное место в управлении государством, в производстве и в быту, она получила возможность активно осуществлять свое право на труд, образование и отдых.

В результате упорной борьбы партийных и советских органов с пере­житочными явлениями в общественной жизни удмуртов безвозвратно ушли в прошлое старые формы общественного быта удмуртов. В настоя­щее время структура общественных организаций у удмуртов такая же, как и всюду в нашей стране: ведущая роль принадлежит партийным, ком­сомольским, профсоюзным организациям, городским и сельским Советам депутатов трудящихся. Огромную роль играют производственные коллек­тивы на промышленных предприятиях, в колхозах и совхозах. Работают товарищеские суды, добровольные дружины, эффективно действуют ко­миссии партийно-государственного контроля. Проводятся различные со­брания, на которых осуществляется демократический порядок обсужде­ния и решения дел. Большое значение имеет общественное мнение, в фор­мировании которого направляющую роль играет влияние партийных, комсомольских и профсоюзных организаций.

В первые же годы Советской власти на территории Удмуртии была развернута разносторонняя культурно-воспитательная работа среди ши­роких масс трудящихся. Большое внимание уделялось борьбе с религи­озной идеологией, как с православной, так и с дохристианской. Ком­мунисты, комсомольцы, культработники, учителя активно боролись с пережитками прошлого. Так, когда в июне 1923 г. крестьяне двенадцати удмуртских деревень Можгинского уезда собрались на моление, чтобы вызвать дождь, коммунисты и комсомольцы г. Можги, учителя и уча­щиеся педагогического техникума выехали на место моления, разъясни­ли крестьянам, отчего бывают дождь и засуха, сделали доклады о хлеб­ном займе, о налогах, организовали хороший концерт на удмуртском языке, игры и танцы для молодежи. В результате моление не состоя­лось.

Догматы и обряды православной церкви большинство удмуртов и до революции выполняли по принуждению священников и полиции, а не по утвердившемуся в их сознании христианскому мировоззрению. В годы индустриализации страны и победы колхозного строя в результате боль­ших успехов в области народного образования и культурного строитель­ства произошел решительный отход трудящихся масс республики от ре­лигии. Уже в 1920-х годах жители многих удмуртских деревень перестали ходить в церковь, крестить детей, давать им имена по святцам и т. п. За годы Советской власти число православных церквей в Удмуртии со­кратилось с 311 до 18, резко снизилось соблюдение православной обряд­ности (в частности, свадебной и похоронной).

Большинство удмуртов перестало соблюдать и дохристианскую рели­гиозную обрядность. Совершенно исчезли общественные моления, свя­занные с циклом сельскохозяйственных работ, не проводятся родовые и семейные моления. Давно заброшенные родовые культовые постройки куала разрушились; часть из них была занята под хозяйственные по­мещения колхозов (под склад, кузницу и т. п.). Деревья и рощи, рань­ше считавшиеся священными, где совершались моления, теперь полно­стью утратили свое культовое значение.

Профсоюзные и комсомольские организации ведут значительную ра­боту по внедрению в быт новых праздников и гражданских обрядов. Так, заводской комитет профсоюза Ижевского машиностроительного завода за полтора года (1962—1963 гг.) интересно, умело провел более 200 ком- сомольско-молодежных свадеб, 33 дня отдыха родите; с детьми, ново­годние карнавалы на льду, вечера боевой славы, тор» венное вручение удостоверений ударников коммунистического труда, оводы в армию, Праздник первой получки, торжественные проводы на нсию. В октябре 1962 г. был организован Праздник серпа и молота, на который были приглашены передовики из подшефных заводу колхозов и шефствующих цехов.

Повсюду в республике особенно торжественно отмечаются большие советские праздники — годовщина Октябрьской революции и 1 Мая. Проводятся также местные праздники, связанные с различными производ-

ственными моментами, например Праздник первой борозды, справляе­мый перед началом полевых работ. По окончании годового цикла сельско­хозяйственных работ, после сбора урожая, колхозники устраивают праздник, на котором подводят итог своих работ. Во многих районах ежегодно осенью организуется колхозная животноводческая выставка. Место выставки украшается зеленью и флагами, в витринах помещаются фотографии знатных животноводов. На выставку съезжаются празднично одетые колхозники из разных районов Удмуртии. Приезжают гости из Ижевска и даже из соседней Татарской АССР. Устраивается праздничное гулянье, которое заканчивается выдачей премий, конскими бегами и физкультурными состязаниями.

Весенний праздник сабантуй (праздник плуга) стал смотром физкуль­турников и коллективов художественной самодеятельности.

Старый праздник валвортон, ныне получивший название гырон быд- тон (окончание пашни), празднуется по завершении весенних полевых работ, перед сенокосом (вторая половина июня). Он проводится в воскре­сенье. Для молодежи этот выходной день превращается в Праздник песни и спорта.