Семейная и общественная жизнь

Несмотря на ранний распад общины, население почти каждой эстон­ской деревни сохраняло до середины XIX в., а отчасти и позже, немало складывавшихся веками традиций. Деревня выбирала на год старосту и должность эта обычно переходила по очереди от одного дворохозяина к другому. Для решения общих вопросов хозяева по мере необходимо­сти собирались «всей деревней»: обсуждались вопросы найма деревенско­го пастуха, кузнеца и мельника, выгона стада, раздела покосов, подъема целины, оказания помощи пострадавшим от пожаров, а также разреша­лись мелкие споры, назначались наказания за небольшие проступки (например, потраву), чтобы пристыдить виновного или возместить ущерб пострадавшему.

Взаимную помощь жители деревни оказывали, например, в случае пожара. Как и у других народов, соседи прежде всего помогали погорель­цу в доставке строительных материалов для новой постройки, давали ему солому для кровли.

По общинной традиции бедные и малоземельные крестьяне, у кото­рых не хватало своего хлеба, льна или кровельной соломы, ходили по дворам во время молотьбы, копки картофеля и трепания льна или на берег, когда прибывали рыбаки с уловом, и, угостив дворохозяина или ры­бака водкой, получали небольшое количество зерна, картофеля, соло­мы или рыбы. Это называлось «хождением за помощью» (abia]amine).

Во многих деревнях существовал обычай (перенесенный в некоторых случаях в город) взаимного угощения ближайших соседей и родственни­ков сваренным под праздник пивом или новым блюдом, первым хлебом нового урожая, кое-где также свежим мясом (когда забивали скот) и т. п.

^Остатком общинных традиций, сохранившимся до XX в., были помочи, или толоки (talgud),—коллективная и добровольная помощь в случае сроч­ной или трудоемкой работы — вывоз навоза, сенокос, обработка льна и т. д. Эта форма взаимопомощи хорошо известна и у других народов Восточ­ной Европы.

Среди старинных общественных традиций заслуживают внимания сходки различных возрастных групп. У людей старшего возраста сход­ки иногда имели ритуальный или культовый характер, а для молодежи это были встречи, где завязывали знакомства и развлекались.

Помимо данных о сетуских тайных культовых братствах имеются сведения с островов Муху и Сааремаа об осенних праздниках мужчин, не связанных с особым культом. После возвращения с отхожих работ и окончания уборки хлебов мужчины деревни варили пиво из собранного в "складчину солода. Пиво готовили по очереди в разных усадьбах. Поев у себя дома, шли пить пиво, беседовать и веселиться. Эти праздники носили на острове Муху название «компанейское пиво» (kambaolut), на острове Сааремаа — «компанейский праздник» (killapidu).

Праздники замужних женщин одной деревни отмечаются лишь на узкой территории — у сету и на северо-востоке. Бытование этой тради­ции было, несомненно, связано с сохранением соответствующих праздни­ков у русских. Сетуский «бабий праздник» (воспринявший и русское наз­вание paabapraasnik) в некоторых местах справлялся на масленицу, в других — осенью, после уборки хлебов. Женщины на деньги, собранные по домам у мужчин, покупали сладости, вскладчину варили пиво, при­носили из дома еду. Мужчины на праздник не допускались. Особое внима­ние уделялось молодым замужним женщинам, впервые участвовавшим в празднике. Для песен бабьего праздника характерны пожелания доброго здоровья, плодородия и приплода стада. Праздник длился один-два дня.

В северо-восточной части Эстонии женщины примерно подобным же образом отмечали Юрьев день. Праздник этот назывался «размачиванием подойников» («чтобы подойники потом не рассыхались»). Участницы под соответствующую традиционную песню изображали сбивание масла. Этим и сходными обрядами они полагали обеспечить в предстоящее лето хороший удой и изобилие масла.

В прошлом, а кое-где еще в начале нашего века, существовали и объе­динения, называвшиеся обычно «парни своей деревни» (orrta kiila poisid). В компанию входили молодые люди одной деревни, в основном батраки, сыновья дворохозяев чаще держались в стороне. Главой компании (nina- rnees) был обычно парень постарше, самый сильный или изобретательный. Компания считала своим долгом не давать в обиду ни парней, ни, особен­но, девушек своей деревни, а также заботилась об устройстве мест для развлечения. По воскресеньям парни соревновались на деревенской ули­це или где-нибудь на дороге в различных играх: катали деревянный диск или играли в городки (отличавшиеся от русских по форме).

Подобные пережитки древних мужских союзов известны у многих народов, в частности у украинцев («парубоцька громада»).

В каждой деревне имелось место для развлечений молодежи, на се­вере обычно центральная площадь, где ставились качели. Качались на них все лето, девушки при этом пели. В южной части Эстонии молодежь не имела определенного места сбора, на качелях здесь качались, как пра­вило, лишь весной. Зимой молодежь собиралась для игр и танцев в одном из домов или в корчме.

Иной характер цмели совместные вечера-посиделки (kildsann, ehalka- imine) девушек. Они собирались с осени вечерами прясть, вязать, пле­сти пояса. При этом пели, рассказывали, загадывали загадки. Под конец посиделок приходили парни, начинались игры, танцы.

Внутрисемейные отношения крестьян, порядок наследования, семей­ная обрядность и другие стороны быта имели целый ряд особенностей, обусловленных спецификой исторического развития и социально-эконо­мических отношений в эстонской деревне.

О большой семье в Эстонии нет сколько-нибудь определенных сведе­ний, если исключить случайные сообщения с периферийных территорий страны (например, из Авинурме, с острова Хийумаа) от второй поло­вины XIX в. В целом же в Эстонии в последние два-три столетия, несом­ненно, господствовала малая семья. Сельская община у эстонцев распалась очень рано, по-видимому, уже к XIII в. произошел переход к под­ворному землепользованию. В условиях феодализма податной единицей был крестьянский двор (talu), а не община. Это способствовало установ­лению майоратной системы наследования: крестьянский хутор перехо­дил целиком к старшему сыну. Раздел между наследниками разрешался только в порядке исключения и лишь при больших размерах двора.

Младшие сыновья, если им не удавалось жениться на наследнице ка­кого-нибудь соседнего хутора, становились обычно батраками либо у свое­го старшего брата, либо у другого дворохозяина, или же селились на ок­раине деревни в качестве бобылей. При отсутствии сыновей хозяйство наследовала старшая дочь, причем ее муж входил в семью на положении зятя-примака (koduvai). Такая система наследования была одной из при­чин очень раннего возникновения в Эстонии прослойки безземельных кре­стьян и постоянного ее роста. Крестьянские наделы оставались в сред­нем сравнительно крупными, и повинности, которыми облагался двор, были очень велики. Крестьянская семья своими силами обычно не справ­лялась с обработкой земли и несением барщины, являвшейся основной формой повинностей. В связи с этим на крестьянском дворе, кроме дворо­хозяина и его семьи, жили еще один или несколько батраков (sulane) и батрачек (tiidruk, vaim). Совокупность населения двора называлась «перэ» (реге) — домочадцы, а хозяйская семья «перэрахвас» (pererahvas). Распоряжался имуществом семьи и решал все семейные вопросы глава семьи — муж, обычно совещаясь с женой. Жена, хотя и занимала в семье по сравнению с мужем второстепенное место, не была бесправной. Так, лишь она сама могла распоряжаться своим приданым. После ее смерти приданое, а если она была наследницей хутора, то и хутор, переходили не мужу, а детям, а в случае бездетности к ее братьям и сестрам.

Несмотря на то, что между хозяевами и батраками проходила опреде­ленная социальная грань, различия между ними несколько смягчались господствующими в феодальный период патриархальными отношениями внутри крестьянского двора. Несмотря на разницу в имущественном и до некоторой степени и правовом отношении, и дворохозяева, и батраки в феодальный период принадлежали к одному эксплуатируемому классу. Бытовые условия и батраков, и дворохозяев были однородны: они жили в одном помещении, ели за общим столом, исполняли в сущности те же работы.

В семейных обычаях в эстонской деревне до середины XIX в. наблю­далось очень много старинных черт. Христианские церковные обряды укоренялись крайне медленно. В семейных событиях церковные обряды прежде всего совершались при похоронах и крещении, но и это приви­лось лишь спустя столетия после обращения эстонцев в христианство. Что же касается брака, то до начала XX в. роль церкви здесь остава-. лась формальной. По глубоко укоренившемуся в народе убеждению брак считался заключенным после народной свадьбы, а не церковного вен­чания.

С рождением ребенка в прошлом был связан ряд магических про­цедур, которыми предполагалось защитить мать новорожденного от болез­ней, несчастий и обеспечить счастливую жизнь ребенку. Роды происхо­дили в бане или овечьем хлеву. При родах помогала опытная старая жен­щина, знавшая особые обряды и заклинания для облегчения родов.

Через несколько дней после родов роженицу начинали посещать за­мужние родственницы и соседи. Это называлось «смотринами» (katsikul kaimine). С конца XIX—начала XX в. на смотрины стали допускаться и мужчины. Роженице в качестве угощенья приносили ячменную кашу.

Не позднее двух-трех недель ребенку давали имя. Это было связано с церковным крещением и последующим семейным праздником — крести­нами (varrud, ristsed), в которых принимали участие ближайшие родствен­ники, крестные и соседи. Они дарили ребенку деньги «на зубок» (hamba- raha), пили за его здоровье.

Укладывая детей спать, их укачивали и убаюкивали. В старину колы­бель была подвесная, укрепленная на конце пружинящей жерди, как и у восточных славян. В XIX в. стали пользоваться стоячими колыбелями на полозьях. Воспитателями и учителями детей часто были деды и бабки. От них дети слышали народные песни, сказки, предания, загадки и т. д. Воспитывали детей строго, очень распространены были телесные наказа­ния. Чтобы предостеречь от несчастий, детей пугали как реальными опа­сностями (волк, медведь), так и фантастическими (страшилище, водяной, бука и пр.). Детей рано начинали приучать к труду. Старая поговорка гла­сит: «В семь лет свинопас, а восемь — подпасок, в десять — пахарь».

Важным моментом в жизни молодежи было «принятие ее в число взро­слых». Это зависело не от возраста, а от физической зрелости, умения вы­полнять некоторые работы и т. д. Для лютеран конфирмация (leer) озна­чала «принятие в число взрослых», в Эстонии и православная церковь ста­ла проводить конфирмацию.

Перед конфирмацией устраивали трехнедельное или более длительное обучение при церкви, молодежь знакомили с катехизисом и псалтырем. В заключение в церкви конфирмантов торжественно «благословляли» перед всем приходом и принимали их в число прихожан. Готовящиеся к конфирмации обычно выполняли для пастора различные работы (моло­тили, пряли и т. д.).

После конфирмации молодежь могла участвовать в общих развлече­ниях и встречах, девушки надевали украшения и делали прическу, бат­раки получали жалованье и еду, как взрослые. Парни имели право ку­рить и пить водку, ухаживать за девушками.

Молодежь знакомилась на коллективных работах и увеселениях. При выборе супруги очень важным считалось ее трудолюбие. На островах существовал обычай, по которому просватанная весной невеста ходила летом в семью жениха жать рожь (так называемая pruudiosumine — «жат­ва невесты»), свадьба же устраивалась лишь осенью.

В последние столетия сватовство обычно состояло из трех этапов: пред­варительная засылка свахи (kuulamine); собственно сватовство (kosi- mine) и обручение (kihlus).

Свататься (kosimine) ездили обычно вечером или ночью, предпочтительно в четверг. Сватающийся отправлялся со сватом (isamees), который должен был быть человеком женатым и красноречивым. Сват излагал предло­жение родителям невесты (речь велась, например, о поисках пропавшей птицы или животного) и угощал их водкой (или пивом). Принятие угоще­ния означало, что сватовство принято. Далее следовала поездка к пасто­ру для обручения. В прошлом веке пастор проверял при этом умение же­ниха и невесты читать.

Свадьбу устраивали через три-четыре недели. Невеста обходила сво­их родственников с приглашением на свадьбу, угощая их водкой и полу­чая ответный подарок. Подруги невесты помогали ей прясть шерсть и вязать чулки и варежки. Жених приглашал гостей со своей стороны. На свадьбу созывали ближайших родственников и знакомых.

Свадьба (pulmad) была самым торжественным и радостным праздни­ком в крестьянском быту. Справлялась она чаще всего осенью, после окон­чания полевых работ. В материальном отношении справлять свадьбу по­могали родственники: женатые гости приносили с собой «свадебный ме­шок» с едой — хлебом, мясом, маслом и т. д. В домах невесты и жениха варили пиво, резали скот, варили холодец и т. д. Продолжительность свадьбы зависела от материальных возможностей вступающих в брак. В прошлом веке люди с достатком свадьбу праздновали обычно три дня, кое-где даже до недели.

По традициям свадьбы в первый день гости со стороны жениха прихо­дили к нему в дом, гости невесты собирались у нее. Ранним утром жених отправлялся за невестой. Во главе свадебного поезда ехал верхом друж­ка (peiupoiss), вооруженный саблей. Кое-где деревенские жители заго­раживали дорогу и пропускали поезжан, только получив угощение. В доме невесты ворота были закрыты, и только после песенного состязания, шуточного сражения и уплаты выкупа поезд въезжал во двор. Невесту прятали и жених должен был разыскать ее. Затем все садились за торже­ственную трапезу. После нее невесту обряжали под соответствующие пе­сни. Если венчание происходило в тот же день,— ехали в церковь, а от­туда в дом жениха. Если венчание состоялось раньше, то сразу к жениху.

Свадебный поезд ехал быстро, с криками, шумом и музыкой. Лицо невесты закрывали от «сглаза». По дороге возводились различные прег­рады, за проезд требовали «паспорта», разыгрывали «похищение» неве­сты и т. д. Перед домом жениха на земле расстилали одеяло или шубу (для защиты от «гнева земли»). Молодых встречали родители жениха, вели к столу под обрядовые песни, невесте клали на колени маленького маль­чика, чтобы предохранить ее от бесплодия. Затем начиналась торжест­венная трапеза.

Вечером первого или утром второго дня совершали основной обряд свадебной церемонии — надевание головного убора замужней женщины — линика или чепца (tanutamine, linutamine). Это делала мать щениха вместе с другими замужними женщинами. Затем невесте повязывали пе­редник. С этого момента она считалась замужней женщиной. Затем при­глашали остальных гостей «смотреть молодую» и «латать передник». Го­сти должны были класть на передник молодой деньги. Дарящих уго­щали пивом или водкой.

Если невесту привозили издалека, то после надевания чепца (или на следующий день) ее знакомили с новым домом. В сопровождении свек­рови и наиболее уважаемых родственниц молодая шла к колодцу, в клеть, хлев ит. д., делая жертвоприношения или подарки: бросала в колодец серебряную монету, привязывала одной из коров на рога шерстяной пояс и т. д. Подарки брала себе свекровь.

На третий день молодая совершала церемонию раздачи родственникам мужа подарков (veimed). Вместе с невестой привозили и сундук с ее приданым, а также короб с подарками (veimevakk). Мать и отец молодого получали «полные дары» или «связку подарков» (набор вещей), другие — чулки, варежки, подвязки, пояса и т. д. Затем у получивших подарки собирали деньги. К концу свадьбы варили традиционное блюдо (обычно щи), что означало конец праздника и было знаком, что гостям пора рас­ходиться. Все важнейшие этапы свадебной церемонии сопровождались соответствующими традиционными песнями, играми и шутками. Молодых в первый день свадьбы с песнями укладывали спать, а наутро будили. Первую ночь молодые в старину проводили в хлеву.

В похоронных обрядах еще и в XIX в. сохранялись некоторые тради­ционные магические и жертвенные приемы.

В течение столетий церковь не смогла добиться того, чтобы крестьяне хоронили умерших на «освященной земле»: крестьяне продолжали вплоть до XVII в., а кое-где еще и в XVIII в. хоронить мертвых по полуязычес­кому обряду на родовых кладбищах, следы которых можно найти почти около каждой деревни. Тело покойного охраняли до самых похорон. По случаю похорон, как правило, забивали скот и готовили еду для участ­ников церемонии. Кое-где сохранялся обычай есть на могиле и оставлять на ней ча^ть еды. При похоронах обязательно оделяли пищей церковных нищих. На юге Эстонии по дороге на кладбище похоронная процессия останавливалась у традиционного дерева (ель или сосна) и на коре его вырезали крест, чтобы «покойник не ходил домой». Во время положения тела в гроб, проводах, захоронения и поминания покойного исполнялась особые плачи, которые дольше всего сохранялись на юго-востоке Эстонии. Церковный» похоронный обряд совершался в церкви сразу после службы, а в южной части Эстонии — на могиле.

До XVI—XVII вв. сохранялся обычай в известные традиционные дни устраивать на могилах по старым обрядам поминки по умершим. Сету лридерживались этого обычая до недавнего времени. Народ продолжал верить, что мертвые в так называемое время душ посещают своих родных. «Время душ» приходилось на октябрь-ноябрь, т. е. на время увядания природы, наступления темноты и холодов. В это время в определенный вечер накрывали стол для покойников, и глава семьи приглашал души

поесть, а потом ласково просил их возвратиться в царство мертвых.

* * *

Со второй половины XIX в. в деревенском общественном и семейном •быту произошли существенные сдвиги. Обострение классового расслоения заметно ослабило общение односельчан и родственные связи.

Исчезли остатки общинного быта, дворы все сильнее обосабливались друг от друга. Особенно зажиточные дворохозяева отмежевывались от менее состоятельных соседей и родственников. Общественная жизнь при­нимала новые организационные формы.

До середины XIX в. сельское население не имело никаких объедине­ний, если не считать волостной общины; в середине века возникают мно­гочисленные общества: певческие хоры и оркестры, и на их основе музы­кальные и театральные объединения, далее общества трезвости и т. д. В 70-х годах по инициативе К. Р. Якобсона началась организация эстон­ских сельскохозяйственных обществ. В конце века развивается коопера­тивное движение, возникают крестьянские кредитные, страховые, потре­бительские общества и т. д. Новые общества стали возникать прежде все­го в более экономически развитой южной Эстонии, но скоро получили пов­семестное распространение. Инициаторами организации этих новых форм общественной жизни были обычно сельские учителя. С 1880-х годов од­ним из любимых развлечений становятся вечера с самодеятельными дра­матическими представлениями и танцами.

Многие общества построили специальные здания, которые наряду со школьными помещениями служили клубами. То обстоятельство, что с развитием капитализма связь города и деревни усилилась, было в Эсто­нии особенно заметным потому, что в этот же период быстро растет про­цент эстонского населения в городах, формируется рабочий класс и скла­дывается национальная интеллигенция.

Из городов в свою очередь в деревню проникают влияния в области общественнсй жизни. Так, на рубеже XIX и XX вв. сначала в городах, а с 20-х годов и в деревнях, организуются добровольные спортивные об­щества, в первую очередь велосипедистов и тяжелоатлетов, позже и другие.

В начале XX в. возникли в городах и первые женские организации в Тарту и т. д.). Деятельность их ограничивалась устройством курсов ру­коделия и кулинарии, а также охраны материнства и младенчества, уст­ройством благотворительных базаров и т. д. Быстро росло число обще­ственных и кооперативных объединений (молочные, сбытовые и пр.). В 1930-х годах одних кооперативов насчитывалось около 3,5 тыс. Они бы­ли организованы на капиталистических началах, руководящую роль в них играла крупндя сельская буржуазия.

В сельских местностях появились многочисленные добровольные жен­ские и молодежные организации. Буржуазия во все большей мере использовала эти организации для пропаганды националистических настро­ений. И церковь, пытавшаяся активизировать свою деятельность, стре­милась повлиять в первую очередь на молодежь. Однако численность религиозных молодежных союзов оставалась незначительной. В противовес буржуазным возникали и действовали и прогрессивные молодежные ор­ганизации («Общество молодых пролетариев», «Социалистический союз, молодежи Эстонии»), которые имели связи с коммунистическими подполь­ными организациями.

Правительство, особенно в 30-е годы, взяв курс на фашистскую дик­татуру, всячески стремилось отвлечь общественность от политической борьбы. С этой целью создавались различные организации и проводились многочисленные правительственные кампании, служившие насаждению в массах буржуазной идеологии, принципов «классового мира и нацио­нального единства».

Хотя буржуазные общественные организации и содействовали до не­которой степени распространению знаний по благоустройству домашней обстановки, популяризации хорового пения, народных танцев, народных костюмов и т. п., в целом они играли реакционную роль и не пользовались популярностью в народе.

С развитием капиталистических отношений в деревне происходили рез­кие изменения и в семейном быту. Распался патриархальный коллектив домочадцев крестьянского двора — «перэ». Потребность в наемной ра­бочей силе в крестьянских дворах резко сократилась. Значительное количество батраков вынуждены были работать на мызах, образуя ха­рактерную для Эстонии беднейшую прослойку сельского пролетариата (так называемые моонакад). Поскольку дворохозяева были все же вы­нуждены прибегать к наемной рабочей силе, они предпочитали нанимать одиноких людей. Это порождало в эстонской деревне ненормальное яв­ление — большое количество безземельных людей, вынужденных отка­заться от права иметь свою семью. Особенно важным этот вопрос стал в годы буржуазной республики, когда в деревнях остро ощущался недо­статок рабочих рук. В это время даже правительство было вынуждено агитировать за то, чтобы в крестьянских дворах строились специальные дома для работников, что позволило бы нанимать семейных батраков. Такие дома имелись, однако, лишь в наиболее крупных дворах южной части Эстонии.

Хозяйская семья резко отделялась от своих наемных работников. В южноэстонских кулацких хозяйствах стали зачастую и кормить батра­ков отдельно от хозяйской семьи. В целом положение батраков, особенно в крупных капиталистических хозяйствах, заметно ухудшилось.

С того времени, как дворы превратились в частную собственность кре­стьян, они стали и важнейшим объектом наследства. Обычно хутор це­ликом переходил к одному из детей, а остальным приходилось искать иных средств к существованию, что в условиях буржуазной Эстонии было нелегко. Материальных возможностей для создания отдельных хозяйств для всех детей, как правило, не было. Поэтому между сонаследниками нередко возникали распри и тяжбы. В тех случаях, когда родители при жизни передавали хозяйство детям, они уходили обычно со двора и посе­лялись отдельно, на бобыльем наделе.

Жизнь крестьянской семьи замыкалась в рамках двора. Крестьяне мало общались не только с односельчанами, но и с родственниками. Ха­рактерно, что число терминов родства, употребляемых в разговорном языке, за последние сто лет сильно сократилось. Остались в основном лишь термины, обозначающие ближайших родных (дядю, тетю и т. д.).

Исчезли и традиционные семейные обряды. Этот процесс шел, правда, неравномерно: в; некоторых периферийных районах (на островах, у сету) старинные традиции сохранялись дольше. Новые, проникающие из горо­да обычаи распространялись прежде всего в зажиточных слоях крестьян­ства. Существенную роль в этом сыграл и быстрый рост эстонского город­ского населения, сохранявшего тесные связи с деревней. Старые обряды забывались или приобретали лишь шуточный характер. Главный семей­ный праздник, свадьба, потерял почти все традиционные черты, его празд­нование сократилось до одного дня, в чем сказывались и хозяйственные соображения. Брак скреплялся обычно церковным венчанием. Правда, в период буржуазной диктатуры была введена гражданская регистрация брака, рождения и смерти, но влияние церкви в семейных обрядах умень­шалось очень медленно. Часто такие обряды, как крещение и венчание проводились на дому. В богатых семьях стали более торжественно отме­чать конфирмацию, устраивать торжественные вечеринки и т. п. В бед­няцких семьях и в батрацкой среде конфирмация, как и в старину, почти не отмечалась. Характерно, что в годы буржуазной диктатуры дети за­житочных крестьян обычно шли на весеннюю, а бедноты — на осеннюю конфирмацию.

* * *

После восстановления Советской власти в общественном и семейном быту эстонцев произошли огромные сдвиги, отражавшие коренные изме­нения в структуре экономики и общества, а также перестройку всей куль­турной жизни. Изменения народного быта, особенно среди крестьянства, происходили постепенно. Сложившиеся в классовом обществе взгляды и обычаи, характеризующиеся сильным индивидуализмом и пронизанные религиозностью, в деревне довольно широко бытовали еще и в первые годы Советской власти, когда в деревне сохранялись единоличные хозяй­ства. Начало коренному перелому в быту сельского населения положила массовая коллективизация в 1949 г. Она создала прочную основу для воз­никновения новых, социалистических общественных отношений и традиций.

После восстановления Советской власти все националистические об­щества как в городе, так и в деревне были ликвидированы.

Важнейшую роль в общественной жизни городского и сельского населения теперь играют партийная и комсомольская организации, среди детей — пионерская. На новых демократических началах повсеместно были организованы спортивные, молодежные, самодеятельные общества, союзы и коллективы, такие же, как и в остальных республиках Совет­ского Союза. Вместе с тем возникли предпосылки для бурного развития художественной самодеятельности, оживилась и расширилась работа хо­ровых коллективов, оркестров народных инструментов, ансамблей на­родного танца и т. д. В связи с постоянным ростом материального благо­состояния трудящихся существенно изменилось культурное обслуживание сельского населения, были созданы многочисленные благоустроенные клубы со стационарными киноустановками, народные дома и дома куль­туры, расширена деятельность спортивных организаций.

В быт вошло празднование новых советских праздников: годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, Советской Эстонии, а также международные праздники трудящихся — 1 Мая, Международ­ный женский день 8 марта. Для этих праздников характерно то, что их отмечают не только дома, в семье, но и в коллективе — на предприятиях, в колхозах и совхозах. В колхозах и совхозах празднуется также и еже­годный праздник урожая, который проводится после подведения итогов года.

В области семейной жизни еще продолжаются процессы преобразова­ния, так как семейные обряды и традиции, как известно, меняются отно­сительно медленно.

Прежде всего следует отметить, что в Эстонии средний размер семьи самый маленький по всему Советскому Союзу — 3,5 человека (по переписи

1959 г.). В какой-то степени это является еще последстви­ем войны. Малый размер се­мей объясняется, с другой стороны, тем, что молодые пары теперь не зависят от родителей материально, не ждут от них наследства и имеют полную возможность жить отдельно. Экономичес­кая независимость всех чле­нов семьи ликвидировала те уродливые явления, которые породил капиталистический строй. Исчезли раздоры меж­ду родителями и детьми, ме­жду братьями и сестрами из- за наследства и приданого, исчезли неравные браки по расчету.

На известную часть лю­дей старшего поколения осо­бенно в сельских местностях все еще имеет влияние цер­ковь. Бывает, что старики, соблюдающие церковные об­ряды, стремятся склонить к ним и молодежь.

Однако, благодаря после­довательной разъяснительной работе, проводимой в печати, в школе, комсомолом, куль­турно-просветительными уч­реждениями и различными другими организациями, широкие слои народа осознали реакционную сущ­ность религии. Число членов всех церковных общин резко сократилось. Религия не играет более в общественной и культурной жизни эстонского народа сколько-нибудь важной роли.

Стойко сохраняются как в городе, так и в деревне лишь некоторые народные традиции—например, «смотрины ребенка». Правда, их смысл и характер изменились. Теперь на смотрины приходят все родственнику друзья и, как правило, товарищи по работе. С проникновением город­ских обычаев в деревню традиционную ячменную кашу для роженицы вы­теснило новое угощение — крендель в случае, если новорожденный маль­чик, и торт — если девочка. «На зубок» дарят обычно серебряную ложку, а также детскую одежду и т. п.

Традиционные свадебные обряды в Эстонии уже исчезли (исключая остров Кихну). Большинство вступающих в брак ограничивается регист­рацией в загсе. Отказу от заключения церковных браков способствовала большая работа последних лет по созданию новых обрядов гражданской регистрации брака. Особенно красив и праздничен обряд бракосочетания в Таллинском загсе. Сюда приезжают и из ближайших к столице сельских районов. Из старых свадебных традиций сохранились только некоторые^ носящие шуточный характер: загораживание свадебному поезду дороги и т. п. Совершенно иным стал характер подарков молодым. Теперь да­рят посуду, предметы домашнего обихода, коллективно делают ценные подарки: телевизоры, радиоприемники, стиральные машины и т. д.

В наши дни очень расширился круг приглашаемых на свадьбу гостей. Сей­час, помимо родственников, приходят товарищи по работе, знакомые. Часто устраиваются комсомольские свадьбы.

В последние годы и в деревнях стали распространяться гражданские похороны. В ряде мест сейчас проводят на кладбищах ежегодные дни гра­жданского поминовения покойных.

В церквах Эстонии еще ежегодно проводится конфирмация, однако число конфирмантов с каждым годом сокращается. Этому содействовали в особенности комсомольские летние молодежные праздники. Они прово­дятся с 1957 г. и быстро стали популярными. Обычно в каждом районе организуется несколько групп 18—20-летней молодежи, собирающихся на 7—10 дней. В программе «летних дней» — лекции и беседы по вопросам общественного поведения, практические занятия по домоводству, спор­тивные игры, танцы. Оканчиваются они торжественной раздачей памят­ных подарков и свидетельств об участии в праздниках, затем следуют концерт, общий ужин, танцы.

Существенной чертой современного развития является быстро идущий процесс стирания граней между городом и деревней. Важную роль в нем играет изменение бытовых условий в деревне, подъем культурного уровня сельского населения. Широкое внедрение механизации в сельское хозяй­ство, электрификация деревни означали решительное изменение условий труда в сельскохозяйственном производстве. Развернувшееся строитель­ство поселков городского типа сгладит разницу в жилищно-бытовой об­становке между жителями села и горожанами. Современные средства сообщения, радио, телевидение позволяют жителям самых далеких райо­нов находиться в курсе последних достижений науки и искусства.

Переход к денежной оплате труда и развитие торговли сделали доступ­ными для колхозников и работников совхозов городской ассортимент промышленных, пищевых и культурных товаров. Непрерывно растут кад­ры сельской интеллигенции, обычными в современной деревне стали про­фессии механизаторов, трактористов и т. п.

Широкое строительство народных домов культуры, многочисленные сельские киноустановки, сельские библиотеки, выездные спектакли луч­ших театров республики — все это явственные черты нового в эстонской деревне, свидетельствующие о том, что процесс стирания граней между городом и деревней развертывается с особой силой. Непрерывный рост материального благосостояния трудящихся города и деревни, общий подъем культуры всего эстонского народа определяет формирование нового человека, человека коммунистической эпохи.

ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА

В эстонском народном декоративном искусстве сильно сказались осо­бенности местных социально-экономических условий.

Народное декоративное искуство

Традиционные эстонские крестьянские построй­ки не имеют почти никакого декора. Так как на протяжении феодального периода крестьяне не были

собственниками дворов, то они и не стремились к украшению своих жилищ и надворных построек.

Эстетические вкусы народа в те времена отражались в красочной одежде с ее богатой орнаментикой и в многочисленных деревянных изделиях. Самым большим праздником в крестьянской жизни была свадьба, именно к ней и изготовляли большинство украшенных вещей. Жених дарил не­весте серебряные украшения и орнаментированные резьбой рабочие ин­струменты— деревянные ножи для плетения поясов, стиральные валь­ки или рубели для белья, лопасти для прялки и т. п. В приданое невесте готовили нарядную женскую одежду. Для подарков свадебным гостям го­товились узорные пояса, повязки, варежки и носки, которые раздавались из особого богато орнаментированного короба. Пиво пили из красивых деревянных кружек, лошадей торжественного свадебного поезда запря­гали в хомуты, украшенные резьбой, для верховых лошадей делали ор­наментированные седла, сани и телеги покрывали ткаными узорными шер­стяными полостями и т. д.

Большую часть украшенных вещей крестьянин и крестьянка изготов­ляли сами. Тем не менее везде можно было найти мастеров, которым и принадлежат многие выдающиеся произведения народного искусства.

В народном ткачестве видное место занимало изготовление на ниту жен­ских поясов обычно с льняной основой и цветным шерстяным узором, в материковой Эстонии преимущественно красным, на островах—черным и темно-синим. Геометрический орнамент поясов был обусловлен уже са­мой техникой; он состоял из повторяющейся комбинации крестов, квад­ратов, треугольников и четырехугольников, звезд и т. д. Эстонские поя­са сходны с латышскими и литовскими. Орнаменты поясов проникли и в другие народные текстильные изделия, например в узор старых тканых на стане полосатых полостей и одеял. В середине XIX в. полосатые оде­яла, особенно в северной части Эстонии, сменились имевшими локальное распространение одеялами с целостной, весьма декоративной композицией орнамента. Орнаментальные мотивы поясов очень часто использовались в богатом узоре варежек — втором из важнейших подарков на свадьбе. На юге Эстонии известны своеобразные рукавицы (roositud kindad), у ко­торых на белом фоне был вывязан особой техникой орнамент, напоминав­ший вышивку гладью.

Полотняные рубахи, блузки и чепцы вышивали строго геометрическим узором, в южной части Эстонии он сохранился до конца периода бытова­ния народной одежды (середина XIX в.). Древней была исключительно тонкая вышивка гладью и двусторонним швом у сетуских женщин. У сету основными мотивами вышивки были уже знакомые нам по поясам

кресты, трех- и четырех­угольники в более разно­образных сочетаниях, чем у остальных эстонцев.

На североэстонских чепцах и блузках-кяй- сед со второй половины XVIII в. появляется мно­гоцветный растительный орнамент, заимствованный у городских рукодельниц. Очень скоро он стал народ­ным и в XIX в. превра­тился в характерную осо­бенность североэстонского женского костюма. Очень своеобразен и стилизован­ный растительный орна­мент богатой вышивки го­ловных уборов женщин на западе Сааремаа, на вос­токе острова эта вышивка оставалась по преимуще­ству геометрической.

Женские головные убо­ры, рубахи, блузки-кяйсед и передники отделывались мережкой и кружевами, которые плели в основном

на коклюшках; другие старые виды кружевной техники (плетеное паль­цами кружево, игольное кружево, плетеное на бересте и др.) встреча­лись реже. Кружева, вязанные крючком, появились в конце XIX в. и быстро вытеснили все другие способы изготовления кружев.

Если текстильное искусство было делом женщин и стояло на одинако­вом уровне по всей Эстонии, отличаясь только узором, то лучшие образцы деревообделочного искусства изготовлялись мужчинами на островах и на западе материковой Эстонии. В восточных, основных земледельческих районах Эстонии, деревянные предметы орнаментировались в последние столетия значительно реже и их узор грубоват.

С любовью и вкусом выделывались и украшались пивные жружки. Их поверхность обычно покрывалась выжженным орнаментом, а крышка в виде низкого усеченного конуса тщательно украшалась резьбой. Наи­более декоративны ручки. Их верхняя часть часто профилирована в виде конской головы, а в нижней вырезано большое ажурное колесо; широко известны полосатые кружки, в которых чередуются темные ду­бовые и светлые еловые клепки, реже — кружки с инкрустированным шахматным орнаментом. На востоке Эстонии украшение кружек ограни­чивается в основном выжженными узорами. На юго-востоке кружки встречались редко.

Богатые узоры выжигались на свадебных коробках из обечайки (veimevakk), особенно типичных для западной части Эстонии, на востоке они гораздо проще и лишены украшений. Близ Пярну были распростра­нены и сундуки для приданого с выжженным орнаментом.

Для выжигания пользовались различными металлическими штампами с многообразными геометрическими фигурами: кругами, ромбами, зигза­гами и т. п. На севере встречается, как и на вышивках, стилизованный растительный орнамент. Выжженные орнаменты в Эстонии становятся разнообразнее и богаче лишь в XIX в., ранее они обычно состояли из про­стых кружков.

Резьба — более древний способ украшения деревянных предметов. Чаще всего при резьбе использовались такие мотивы, как треугольные надрезы, линии и вырезанные долотом кривые, так называемые ногтевые углубления. Резьбой украшались крышки пивных кружек, а на западе Сааремаа и крышки свадебных коробов. Резным орнаментом обычно от­деланы также различные орудия женского труда, сундуки, спинки сту­льев, хомутные клещи и седла, а у сету — киоты. В резьбе преобладал геометрический орнамент: зигзагообразные линии, круги и нанесенные циркулем розетки.

Пластической резьбой, помимо ручек пивных кружек, украшали также клещи свадебных хомутов. Верхние концы клещей изображали часто конские головы, которые, однако, почти всегда до неузнаваемости стили­зованы. Конские головы вырезаны также на некоторых западноэстонских подсвечниках. В старину это был излюбленный орнаментальный мотив причелин крыши. Он встречается также на эстонских, литовских и латыш­ских металлических украшениях XII—XIII вв. В Эстонии — это един­ственный древний полунатуралистический мотив, который веками сох­ранялся в народном искусстве наряду с геометрическим орнаментом.

Роспись деревянных предметов красками появилась в Эстонии поздно и не привилась. Как правило, краской, причем одним тоном, просто пок­рывали отделанную резьбой поверхность на свадебных коробах, хомутных клещах и т. п. Более всего роспись применялась на Сааремаа и на юго-западе Эстонии. Расписанные дуги и деревянные миски, получившие в Эстонии из­вестное распространение в XIX в., были привезены из центральной части России.

В связи с распадом традиционных форм быта во второй половине XIX в. старое народное искусство стало быстро угасать. Исчезла старин­ная народная свадьба с ее. обрядами и подарками, а с ней исчезли и ор­наментированные текстильные и деревянные изделия. С развитием капи­талистических отношений происходит отказ от традиционных художест­венных форм, и декоративное искусство приспосабливается к низкопробному вкусу го­родского мещанства. Вме­сте с тем это было обуслов­лено стремлением народа, только что освободившегося от унизительного крепостно­го ярма, сравняться со сво­бодным городским населе­нием.

Кое-где, особенно на не­которых маленьких островах (Муху, Кихну), а также у се­ту, развивавшихся в особых условиях, традиционное тек­стильное искусство сохрани­лось до наших дней. Кроме того, успешно развилось в ок­рестностях Хаапсалу вязание оригинальных легких ажур­ных шерстяных платков, по­лучивших широкую извест­ность и за пределами Эсто­нии. Лучшие традиции де­ревообделочного искусства сохранялись у мухуских сто­ляров, изготовлявших стулья.

В начале XX в. началась борьба против опошления на­родного вкуса. После основа­ния Эстонского народного музея (ныне Этнографичес­кий музей ЭССР) в Тарту в 1909 г. художник Кристьян

Рауд, неутомимый организатор и собиратель, очень много сделал для пропаганды старых стильных форм народного искусства. Музей способ­ствовал развитию национального прикладного искусства. В 1914 г. в Тал­лине была основана Школа художественных ремесел для подготовки профессиональных художников прикладного искусства.

В Советской Эстонии традиции национального прикладного искусства получили особую популярность, в их развитии достигнуты серьезные успехи. На певческие праздники и другие национальные и советские праз­дники десятки тысяч участников надевают традиционную народную оде­жду. Народные орнаменты пропагандируются в печати, ими овладевают и развивают их в кружках самодеятельности. На базе Школы художест­венных ремесел в 1944 г. в Таллине⁷был создан Государственный инсти­тут прикладного искусства, реорганизованный в 1950 г. в Государствен­ный художественный институт. Это высшее учебное заведение воспитало целую плеяду признанных мастеров. Массовую продукцию прикладного искусства дают многочисленные ателье Художественно-производственно­го комбината в Таллине и Тарту.

Широко распространено изготовление различных вязаных деталей одежды с национальным орнаментом. Традиционные народные мотивы применяются в производстве декоративных тканей и ковров. Весьма по­пулярны серебряные украшения, броши, застежки и т. д., в создании которых художники успешно пользуются и различными старинными текстильными орнаментами. Вообще орнаменты старого текстиля в сов­ременном эстонском прикладном искусстве очень популярны, они успешно переносятся на изделия из кожи — переплеты для книг, альбомы, блок­ноты, кошельки, дамские сумочки, используются при росписи фарфора, в книжной графике.

Эстонское прикладное искусство как профессиональное, так и само­деятельное, благодаря своему высокому развитию и широкому производ­ству заслужило серьезное внимание и признание в братских республиках и за пределами Советского Союза. Оно стало существенным компонен­том в национальной по форме и социалистической по содержанию куль­туре эстонского народа.