2.1.3. Морально-эти­че­ская интерпретация пра­ва

Морально-этические представления о праве и законе в той или иной мере присутствуют в общественном сознании во всех пра­вовых культурах и все времена.

Морально-эти­че­ская интерпретация права, на первый взгляд, отличается от позитивистских интерпретаций, выступает с претензией объяснить, какие законы следует считать противоправными. Однако это негодная попытка различения права и закона, она не выходит за пределы позитивизма и легизма. Правда, в легистской интерпретации вопрос о содержании законов вообще не включается в понятие права. В моральной этот вопрос ставится (можно ли считать правом любой закон?), но остается без ответа.

Сторонники моральной интерпретации права настаивают на том, что “право” (законы с произвольным содержанием) не может быть аморальным, безнравственным, но сами же себя опровергают, соглашаясь с тем, что мораль, разная у разных людей, не может быть критерием права. Они отдают решение вопроса о моральности права на усмотрение законодателей и судей. Поэтому моральная интерпретация, в конечном счете, остается в рамках позитивистского типа правопонимания.

В морально-этической интерпретации права происходит подмена по­нятия справедли­во­сти. Спра­вед­ли­вость интерпретируется как моральный принцип, но в действительности это –юридическаяка­те­гория, вы­ра­жающая сущность права (см. 2.2.2.).

Сторонники моральной трактовки справедливости утверждают, что не­спра­вед­ли­вый за­кон – это уже не пра­во, но тут же добавляют, что спра­вед­ли­вость, не воз­ве­ден­ная в за­кон, – это еще не пра­во. (Получается, что сама по себе спра­ведли­вость есть нечто доправовое, внеправовое и, в ко­нечном счете, неправовое).Они исходят из того, что в обществе существует плю­ра­лизм мо­раль­но-эти­че­ских воззрений и поэтому бытуют разные представления о справедливости. У разных социальных групп и даже у разных индивидов могут быть разные критерии справедливого и несправедливого, разное понимание справедливости. То, что справед­ливо для одних, несправедливо для других, а право должно быть одинаковым для всех. Отсюда делается вывод, что за­ко­но­да­тель, для того чтобы создать право, дол­жен на­хо­дить и закреплять в законе ком­про­мисс представлений о спра­вед­ли­во­сти.

Данная концепция, основанная на заблуждениях, крайне противоречива и не выдерживает никакой критики. Прежде всего, она лишена логики.

Допустим, суждения о справедливости относятся к сфере морали. Далее, допустим, что не может быть всеобщей, универсальной справедливости. Но в таком случае утверждение, что несправедливый закон – это не право, утрачивает всякий смысл. Ибо закон, неспра­вед­ли­вый с од­ной мо­раль­но-эти­че­ской по­зи­ции, с дру­гой по­зи­ции оказывается ­спра­вед­ли­вым. Кто же может авторитетно судить о справедливости закона? Сам законодатель? Тогда получится, что справедливость и мнение законодателя о справедливости – одно и то же.

Теперь допустим, что законодатель способен находить компромисс между разными этическими позициями и устанавливать законы, справедливые для всех или хотя бы для большинства. Но в этом случае опровергается второе суждение: спра­вед­ли­вость, не воз­ве­ден­ная в за­кон – это еще не пра­во. Если эта “компромиссная” справедливость делает законы правовыми, то это – правовая справедливость. В сущности, она и есть право, или принцип права.

Но именно в рассматриваемой концепции такой вывод невозможен, ибо она основана на ложной посылке, будто бы понятие справедливости относится к сфере морали.

В действительности в ней речь идет не о спра­ведливости и даже не о разных представлениях о справедливости, а о мно­же­ст­ве существующих в общественном сознании заблуждений на счет спра­вед­ли­во­сти. В рамках этих заблуждений справедливыми требованиями совершенно безосновательно называется то, что кому-то желательно или выгодно, что соответствует частным, партикулярным, групповым потребностям и интересам, а то, что им противоречит, столь же безосновательно оценивается как несправедливость. Само слово “справедливость” весьма привлекательно, а поэтому несправедливые притязания нередко возводятся в ранг требований “истинной справедливости”. Особенно это относится к представлениям о так называемой социальной спра­вед­ли­во­сти. Здесь под видом справедливых требований выступают притязания на социальные блага со стороны тех, кто при распределении этих благ оказывается в не­вы­год­ном по­ло­же­нии. Требования “социальной справедливости” – это обычно тре­бо­ва­ния при­ви­ле­гий или урав­ни­лов­ки. Например, с точ­ки зре­ния бед­ных, со­ци­аль­ная спра­вед­ли­вость тре­бу­ет ус­та­но­вить вы­со­кие став­ки на­ло­гов для бо­га­тых и низ­кие для бед­ных.

Моральная интерпретация права не по­зво­ля­ет по­нять соб­ст­вен­но пра­во­вую при­ро­ду естественных прав че­ло­ве­ка. В этой интерпретации по­лу­ча­ет­ся, что ес­те­ст­вен­ные пра­ва – это лишь мо­раль­ные, т.е. “до­правовые” тре­бо­ва­ния. Они ста­но­вят­ся “юри­ди­че­ски­ми” пра­ва­ми лишь то­гда, ко­гда они за­кре­п­ля­ют­ся за­ко­но­м. С та­ким объяснением прав че­ло­ве­ка со­гла­сят­ся все позитивисты.

Такая интерпретация приводит к тому, что к правам человека причисляются неправовые притязания, если они оправданы с какой-то моральной, религиозной, мировоззренческой, экономической или подобной позиции и если они получают официальное признание.

Моральная интерпретация права вносит путаницу в общественное пра­восознание и в теорию права, не способствует формированию юри­ди­ческого правопонимания.