2.2. Понятие права в либертарно-юридиче­ской концепции

Современная либертарно-юридическая концепция развивает ау­тен­тич­ное по­ня­тие права, т.е. по­ня­тие пра­ва в соб­ст­вен­ном смыс­ле. Она объ­яс­няет право как яв­ле­ние, имеющее свою собст­вен­ную сущность, которая не сво­дится к властно-силовым установ­лениям, офи­ци­аль­ным актам или мо­раль­но-эти­че­ским пред­став­ле­ни­ям о долж­ном со­дер­жа­нии за­ко­нов.

Пра­во – это общеобязательные нор­мы, вы­ра­жаю­щие и обес­пе­чи­ваю­щие рав­ную сво­бо­дуин­ди­ви­дов в обществе и го­су­дар­ст­ве. Пра­во­вое об­ще­ние – это об­ще­ние сво­бод­ных и рав­ных в сво­ей сво­бо­де лю­дей.

На­уч­ные пред­став­ле­ния о пра­ве как сво­бо­де и ра­вен­ст­ве раз­ви­ва­ют­ся и обо­га­ща­ют­ся еще со вре­мен Ари­сто­те­ля. Со­вре­мен­ная юри­ди­че­ская тео­рия опи­ра­ет­ся на клас­си­че­ские уче­ния та­ких мыс­ли­те­лей Но­во­го вре­ме­ни как Дж.Локк и А.Смит, И.Кант и Г.В.Ф.Ге­гель, Ф.А.Хай­ек и др. В Рос­сии во вто­рой по­ло­ви­не XIX в. и на­ча­ле ХХ в. ли­бе­раль­ная пра­во­вая мысль раз­ви­ва­лась в тру­дах Б.Н.Чи­че­ри­на, П.И.Нов­го­род­це­ва, Б.А.Кис­тя­ков­ско­го. Ли­бер­тар­но-юридическая концепция, раз­ра­бо­та­нная В.С.Нер­се­сян­цем, дает наиболее полное, на сегодняшний день, знание о праве и го­сударстве как необходимых формах свободы, равенства и спра­ведливости.

2.2.1. Пра­во в сис­те­ме со­ци­онормативной ре­гу­ляции

В цивилизованном сооб­ще­ст­ве дей­ст­ву­ют разные соционорма­тивные регуляторы, раз­лич­ные со­ци­аль­ные нор­мы, правила по­ве­де­ния в разных социальных группах и в раз­ных сферах об­ще­ст­вен­ных от­но­ше­ни­й. Это мо­раль­ные (нрав­ст­вен­ные), ре­ли­ги­оз­ные, силовые (властно-приказные), пра­во­вые и дру­гие нор­мы. Соот­ношение или преобладание тех или иных соционорма­тив­ных ре­гуляторов, их содержание оп­ре­де­ля­ют­ся типом куль­ту­ры и куль­турными особенностями конкретных народов.

Все ви­ды соционормативного регулирования име­ют свою сфе­ру дей­ст­вия и различаются по со­дер­жа­нию. Так, мо­раль­ные нор­мы, или нравст­венность, по­бу­ж­да­ют лю­дей по­сту­пать, ру­ко­во­дству­ясь кри­те­рия­ми до­б­ра и зла; они под­дер­жи­ва­ют­ся си­лой лич­ных убе­ж­де­ний (со­вес­ти), при­вы­чек, об­ще­ст­вен­но­го мне­ния.Ре­ли­ги­оз­ные нор­мы так­же по­бу­ж­да­ют лю­дей тво­рить доб­ро и из­бе­гать зла (гре­ха), за­став­ля­ют ис­ку­пать гре­хи бла­го­дея­ния­ми; но при этом, в от­ли­чие от мо­ра­ли, ос­нов­ным по­бу­ди­тель­ным мо­ти­вом яв­ля­ет­ся ве­ра че­ло­ве­ка в не­из­беж­ность на­ка­за­ния за гре­хи в ре­аль­ном или за­гроб­ном ми­ре, страх на­ка­за­ния и, не­ред­ко, ве­ра в на­гра­ду за доб­ро­де­те­ли. Как будет показано ниже, и светская мо­раль, и религиозная этика побуждают людей так или иначе огра­ничивать свободу выбора при удовлетворении своих потребно­стей интере­сами других членов сообщества (коллектива, группы), к кото­рому они сами принадлежат.

Право(правовой способ соционормативной регуляции) отли­чается от других видов социальных норм специфическим прин­ципом регуляции, т.е. таким принципом, которого нет у других способов социальной регуляции. Это принцип формального ра­венства – равной свободы для фактически разных, неодинаковых людей.Пра­во­вые нор­мы устанавливают равную для всех (участни­ков правового обще­ния) сво­бо­ду не­за­ви­си­мо от мо­раль­ных убе­ж­де­ний и ре­ли­ги­оз­ных ве­ро­ва­ний, от фак­ти­че­ской си­лы и других фактических различий между людьми.

Правовая сво­бода есть формальная сво­бода, т.е. такая, которая дает формальную возмож­ность выбора безотноси­тельно к ре­аль­ным воз­можностям конкретного человека. Право абстрагиру­ется от фак­ти­ческих возмож­но­стей, напри­мер, иму­щественного поло­же­ния: каждый пол­но­правный субъект, даже не­имущий, вправе (в этом смысле он сво­бо­ден) приоб­рести любое имущество, кото­рое продается. Точно так же право аб­ст­рагиру­ется от того, что в не­ко­торых си­туациях люди, не­смотря на формаль­ную сво­боду вы­бора, факти­чески вынуж­дены совер­шать опре­деленные дей­ст­вия. На­пример, безра­бот­ный, нахо­дящийся в бедственном поло­жении и фактиче­ски вы­нуж­ден­ный согла­ситься на любую ра­боту, не обязан (ибо он фор­мально сво­боден) заклю­чать трудо­вой до­говор на невы­год­ных для него ус­ловиях.

Есть два ти­па социальных систем и два ти­па ци­ви­ли­за­ции (цивилизованной культуры). В контек­сте соотношения индивида и социальной системы они обозна­чаются как пер­со­но­цен­три­ст­скийисистемоцентристскийтипы ци­вили­заций⁶. Также их назы­вают циви­лиза­циямиграж­данскогоиобщинноготипов (см. 4.2.). С юридической точки зрения – этоправовойи неправо­вой,деспотическийтипы цивилизации (см. 6.1.).

Сис­те­мо­цен­три­ст­ские культуры и цивилизации складыва­ются то­гда, ко­гда че­ло­веческое сообщество формиру­ется во вра­ж­деб­ной гео­гра­фи­че­ской (ландшафтной) или со­ци­аль­ной сре­де, ко­гда сообщество яв­ля­ет­ся фор­мой борь­бы за вы­жи­ва­ние не ин­ди­ви­да, а ро­да, кол­лек­ти­ва, общины. В цивили­зованном сообще­стве такого типа существование отдель­ного человека под­чинено интересам выжи­вания всех, интересам со­хранения системы как целого. В такой со­ци­аль­ной сис­те­ме инте­ресы и даже жизнь от­дель­ны­х людей, ин­тег­ри­ро­ван­ных в сис­те­му, не представляют ценности. (На­при­мер, в древ­них дес­по­ти­че­ских ци­ви­ли­за­ци­ях часть населения по­ги­ба­ла при про­ве­де­нии ир­ри­га­ци­он­ных ра­бот, не­об­хо­ди­мых для жиз­не­дея­тель­но­сти сооб­щества, сис­те­мы). От­дельный че­ло­век здесь – не ин­ди­вид, не са­мо­дос­та­точ­ная лич­ность, а исполнитель социальной функции, несущественный, по причине его малости, легко заменимый элемент огромного ме­ха­низма, ничтожный в сравнении с бытием социального це­лого. Со­ци­аль­ные регуляторы в системоцен­тристских ци­ви­ли­за­ци­ях (мо­раль­ные, ре­ли­ги­оз­ные, властно-приказные) не оставляют чело­веку свободы и заставляют его поступать в соответствии с задан­ной социальной ролью, с от­веденной ему функцией – в семье, производственном коллективе, профессиональной или террито­риально-поселенческой группе, политически организо­ванном со­обществе.

В цивилизации персоноцентристского типа нет таких факто­ров, которые делают социальное целое формой борьбы за выжи­вание. В такой цивилизации члены сообщества могут свободно преследовать свои частные цели и конкурировать между собой, руководствоваться частными интересами и не учитывать инте­ресы других – если все это не разрушает социальную систему. Разумеется, социаль­ные нор­мы (право) устанавливают пределы для частной деятельности (одна часть системы не должна унич­тожать другую, не должна разрушать систему в целом). Но глав­ное – эти нормы позволяют чело­веку быть от­но­си­тель­но не­за­ви­си­мым, т.е. сво­бод­ным по отношению к другим членам со­об­ще­ства и сообще­ству в целом. Это такая цивилизация, в которой сво­бо­да в хо­де ис­то­ри­че­ско­го раз­ви­тия все больше проявляется и признается как выс­шая цен­но­сть. В исторически развитой право­вой культуре нор­мы права гарантируют мак­си­маль­но воз­мож­ную сво­бо­ду макси­мально возможного числа от­дель­ных лю­дей, со­став­ляю­щих социальную сис­те­му.

В начале цивилизованной истории господствовали ци­ви­ли­за­ции деспотического типа. Возникшая в Древ­ней Гре­ции и Дре­в­нем Ри­ме ци­ви­ли­за­ция, ори­ен­ти­ро­ван­ная пре­иму­ще­ст­вен­но на правовое раз­ви­тие, была уникальной. Но по ме­ре ис­то­ри­че­ско­го про­грес­са деспотические ци­ви­ли­за­ции ока­зались не­кон­ку­рен­то­спо­соб­ны­ми. Господствующее положение заняла персоноцентри­стская ев­ро­пей­ская ци­ви­ли­за­ция с ее ценностями правовой сво­боды, естественных прав человека. Вме­сте с тем в ХХ в. деспоти­ческий тип ци­ви­ли­за­ции проявился в виде то­та­ли­тар­ных соци­альных систем.

Пра­во как осо­бый со­ци­аль­ный ре­гу­ля­тор характерно для пер­со­но­цен­тристской культуры. (В пре­иму­ще­ст­вен­но сис­те­мо­цен­три­ст­ских ци­ви­ли­за­ци­ях то­же воз­можны проявления пра­во­вой свободы, но лишь по­столь­ку, по­сколь­ку в об­ще­ст­вен­ной жиз­ни ценность правовой свободы кон­ку­ри­рует с пре­об­ла­даю­щим сис­те­мо­цен­три­ст­ским на­ча­лом. Причем эта конкуренция свидетель­ствует о разруше­нии системоцентрист­ской цивилизации.)

Иначе говоря, право – это регулятор персоноцентристского типа. Напротив, нравственность и религия относятся к системо­центристскому типу социальной регуляции. Конечно, нравствен­ность и религия есть в цивилизациях любого типа, ибо никакая социальная система не обойдется без социальной регуляции по системоцентристскому типу. Без нравственности и религии лю­бая цивилизация дезинтегрируется, разрушится.

Если цивилизация однозначно относится к системоцентрист­скому типу, то в ней есть толькосистемоцентристские регуля­торы (моральные, религиозные, силовые), и в ней нет правовой свободы. Если же цивилизация относится к персоноцентрист­скому типу, то в ней естьнетолькосистемоцентристские регуля­торы, но и правовая свобода.

Любые социальные нормы оп­ре­де­ля­ют ме­ру, пределы сво­бо­ды че­ло­ве­ка в обществе. Од­на­ко нрав­ственность и ре­ли­гия оп­ре­де­ля­ют пре­де­лы сво­бо­ды не так, как это де­ла­ет пра­во.

При правовом способе регуляции че­ло­век (как субъ­ект пра­ва, ад­ре­сат пра­во­вых норм) – это ав­то­ном­ный ин­ди­вид, фор­маль­но не­за­ви­си­мыйот дру­гих членов правового сообщества, та­ких же ав­то­ном­ных ин­ди­ви­дов. Право абстрагируется от фактической зависимости людей в обществе, не учитывает их фактическое со­циальное положение.

На­обо­рот, нравственность и ре­ли­гия, да­же в пер­со­но­цен­три­ст­ской культуре, ви­дят в че­ло­ве­ке не формально независимого индивида, а фактического члена некоего сообщества, коллектива. В контексте такой регуляции человек выступает как субъ­ек­т, ко­то­рый сам за­ви­сит от коллектива, от со­ци­аль­но­го це­ло­го и дру­гих чле­нов сооб­ще­ст­ва, и как субъект, от ко­то­ро­го, в свою оче­редь, за­ви­сят дру­гие чле­ны сооб­ще­ст­ва. Именно фактическая взаимо­зависимость людей в обществе, ничего не значащая для права, при морально-религиозной регуляции имеет первостепенное зна­чение. По­это­му мо­раль­но-религиозные нор­мы ори­ен­ти­руют на ценности взаи­мо­по­мо­щи, люб­ви, со­стра­да­ния, заботы, друж­бы, до­б­ра по от­но­ше­нию к дру­гим и от­вет­ст­вен­но­сти за дру­гих.

В любой цивилизации люди интегрированы в разного рода сообщества, коллективы, социальные системы – семейные, кров­нородственные, этнокультурные, профессиональные, производ­ственные, корпоративные, конфессиональные, территориально-поселенческие, кастовые (в системоцентристской цивилизации) и т.д. При морально-религиозном регулировании отношений внутри этих систем на людей возлагаются так называемые пози­тивные обязанности: человек, интегрированный в некую соци­альную систему должен разделять сложившиеся в ней нравы, ценности, верования, правила поведения и обязан вести себя так, чтобы дру­гие оценивали его позитивно. При морально-религиоз­ном регулировании человек должен делать то, что одобряется, нравится другим или большинству, что ему положено по отве­денной социальной роли, что полезно для социальной системы в целом. Он должен подчинять свои интересы или хотя бы соизме­рять их с интересами других. Если он не разделяет ценности со­общества или не способен делать то, что от него требуется, то он будет подвергнут осуждению и даже исключению, изгнанию из сообщества. (В системоцентристской цивилизации исключение человека из сообщества может происходить путем его умерщвле­ния.)

Главное отличие морально-религиозной регуляции от право­вой состоит в отрицании формального равенства. На разных чле­нов сообщества возлагаются разные обязанности (на­пример, богатые должны помогать бедным, сильные – заботиться о слабых), за людьми за­крепляются разные социальные роли и статусы (члены одной касты обязаны нести военную службу, другой – заниматься торговлей, третьей – землепашеством и т.д.). Морально-религиозные нормы “меряют” людей разной мерой, устанавливают для членов сообщества разную меру свободы, ис­ходя из их фактической неодинаковости и разной ценности для сообщества⁷.

Правовой способ социальной регуляции и правовая свобода означают, прежде всего, что человеку запрещено то, что нарушает свободу других. Но при этом человек не обязан делать нечто позитивное в отношении других членов сообщества. Право позволяет человеку быть свободным от любой групповой морали (нравственности) и религиозной этики. Это называется свободой совести и вероисповедания.

Пра­вовая сво­бо­да допускает эгои­сти­че­ское удов­ле­тво­ре­ние ин­те­ре­сов. Про­ти­во­ре­чие ме­ж­ду от­дель­ны­ми эго­из­ма­ми пре­одо­ле­ва­ет­ся тем, что пра­во да­ет всем (уча­ст­ни­кам пра­во­во­го об­ще­ния) рав­ную сво­бо­ду, при­зна­ет всехрав­ны­ми в сво­бо­де, илифор­маль­но рав­ны­ми субъ­ек­та­ми. Это з­на­чит, что сво­бо­да каждого “меряется” одной и той же мерой, что каждый формально может пользоваться правовой свободой так же, как и любой другой, и что ка­ж­дый вправе де­лать толь­ко то, что вправе де­лать и все ос­таль­ные субъ­ек­ты пра­ва.

Равенство в свободе до­пус­ка­ет, что один сво­бод­ный ин­ди­вид фак­ти­че­ски до­би­ва­ет­ся бла­го­по­лу­чия, а дру­гой, столь же сво­бод­ный, жи­вет пло­хо. При­чем у пер­во­го не воз­ни­ка­ет юри­ди­че­ской обя­зан­но­сти по­мо­гать вто­ро­му, ибо по пра­ву они фор­маль­но не­за­ви­си­мы, и бла­го­по­лу­чие – это лич­ное де­ло ка­ж­до­го. Они фор­маль­но рав­ны – не­взирая на то, что один может быть бо­га­тым, а дру­гой – бед­ным.

Правовая свобода не знает, что такое “хорошо” и что такое “плохо” (свобода мнений и убеждений). Право не может запре­щать одни нравы в угоду другим. Оно в равной мере признает любые групповые и общесоциальные нравы, ценности при усло­вии, что эти нравы и ценности не противоречат всеобщей равной свободе.

Та­ким об­ра­зом, от дру­гих со­ци­аль­ных норм пра­во от­ли­ча­ет­ся тем, что ста­вит людей-уча­ст­ни­ков пра­во­во­го об­ще­ния в по­ло­же­ние фор­маль­но рав­ных и фор­маль­но не­за­ви­си­мых друг от дру­га субъ­ек­тов, т.е. в положение субъектов, рав­ных в сво­ей сво­бо­де.

Следовательно, нель­зя счи­тать, что пра­вовые нормы от­ли­ча­ют­ся от дру­гих со­ци­аль­ных норм тем, что они установлены в за­ко­нах. Во-пер­вых, любую норму можно возвести в закон. Но мо­раль­ные или другие социальные нормы не ста­новятся пра­во­вы­ми вследствие того, что они при­обретают официальную форму вы­ражения⁸. Если считать, что моральная норма, возведенная в за­кон, становится пра­вовой (или одновременно моральной и право­вой), то это значит, что право по содержанию не отличается от морали. Во-вто­рых, ес­ли все же пра­во­вые нор­мы – это те, ко­то­рые официально установлены, то по­че­му од­ни нор­мы за­ко­но­да­тель де­ла­ет пра­во­вы­ми, а дру­гие нет? Ес­ли за­ко­но­да­тель зна­ет, ка­кие нор­мы го­дят­ся для то­го, что­бы официально стать пра­вом, то и тео­рия спо­соб­на оп­ре­де­лить, чем пра­во по со­дер­жа­нию от­ли­ча­ет­ся от иных норм. Иная по­зи­ция в этом во­про­се оз­на­ча­ет аг­но­сти­цизм, от­ри­ца­ние спо­соб­но­сти нау­ки оп­ре­де­лить сущ­ность пра­ва и обос­но­ва­ние про­из­во­ла за­ко­но­да­те­ля⁹.