Литература

Олди, Г. Л. Витражи патриархов / Г. Л. Олди // Зверь-Книга: Романы, повесть. – М., 1997.

Олди, Г. Л. Фанты для фэна / Г. Л. Олди. – М., 2008.

Олди, Г. Л. Я возьму сам / Г. Л. Олди. – М., 1998.

Слободнюк, С. Л. Элементы восточной духовности в поэзии Н. С. Гумилева / С. Л. Слободнюк // Н. Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. – СПб., 1994.

Пространство образов природы в русской и китайской поэзии хх в. Ван Вэньцянь

КНР, Тяньцзинь

[e-mail]

Проблема пространства в художественном произведении рассматривается многими учеными. Большой вклад в изучение этой проблемы внесли труды русских ученых ХХ в. — прежде всего М. М. Бахтина, Д. С. Ли­хачева, Ю. М. Лотмана.

М. М. Бахтин разработал теорию хронотопа, т. е. соединения пространст­ва и времени: «В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художест­венно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в прост­ранстве, и пространство осмысляется временем» [2: 121].

Пространство и время в литературном произведении едины, но каждое из них может изучаться отдельно. В современной российской науке есть целое направление, которое связывает проблемы пространства в литературном произведении с географическими образами пространства. Это прежде всего работы Д. Н. Замятина [7; 8; 9]. Данное направление имеет особую ценность для нашей работы, потому что мы говорим о произведениях поэтов, творчество которых связано с разными географическими пространствами — Россией и Китаем.

Категории пространства в лирических стихотворениях о природе важны для понимания такой эстетической категории, как «картина мира». Об этом много писал русский ученый Г. Д. Гачев. В его работе «Национальные образы мира» говорится о тех ценностях, которые являются общими для всех народов, но присутствуют в национальном сознании в различных соотношениях, и дается такое определение: «Эта особая структура общих для всех народов элементов (хотя и они понимаются по-разному, имеют свой акцент) и составляет национальный образ, а в упрощенном выражении — модель мира» [4: 47].

Далее мы рассмотрим некоторые образы природного пространства в русской и китайской поэзии первой трети XX в. Художественный смысл пространства природных образов в русской и китайской поэзии во многом схож. Одна из характерных примет китайской, как и русской, поэзии первой трети ХХ в. — обращение к образам природы, которые являются частью городского пространства. Это не случайно: ведь именно в этот период пространство города начинает играть все более важную роль в национальной картине мира разных народов.

Поэты могут фиксировать внимание на разных образах природы в городе. Например, поэты-романтики часто видят в пространстве города мир грезы, мечты, воссоздавая его с помощью образов тумана, зыбких и неопределенных перспектив. В русской и китайской поэзии это больше всего характерно для творчества поэтов-символистов (А. Блок, В. Брюсов, И. Анненский, Дай Ваншу, Ли Цзиньфа, Фэн Найчао).

Пространство стихотворений Дай Ваншу — это одновременно и прост­ранство города, и пространство природы. О таком образе пишет современный европейский исследователь русской литературы А. Хансен-Леве. Он отмечает, что наряду с мотивами природного дождя в символизме намечается «некий частный, городской мир дождя, который создает “фоновое настроение во множестве вариаций”» [13: 671]. В стихотворениях китайского поэта появляются городские пейзажи, овеянные грустным настроением, — его называли «поэтом дождливой аллеи», а аллея — это и есть пространство природы в городе.

В поэзии России и Китая могут появляться похожие темы противостояния и вражды между городом и деревней. При этом город наделяется зловещими, страшными чертами — это в разных вариациях можно увидеть у широкого круга русских поэтов начала ХХ в. Так, например, у поэтов-символистов, особенно у Блока и Брюсова [6; 11; 12].

Пространство городского пейзажа может наделяться враждебными человеку чертами и в новокрестьянской поэзии. Город разлучает человека с природой, заключает его в чуждую и враждебную среду, отмеченную чертами зла и порока. Об этом пишут, например, новокрестьянские поэты Н. Клюев, А. Ширяевец.

От сохи Микулы,

Полевой межи,

Унесло парнишку

В Город — царство лжи...

Силы удалые

Загубил я там,

Верить разучился

Огневым мечтам... (А. Ширяевец).

Как и в России, у китайских поэтов в начале ХХ в. часто появлялись отрицательные характеристики города. Примером этого может служить стихотворение Го Можо «В надежде» (перевод А. Адалис):

Грязен город Шанхай, грязен...

Если жизнь непорочна где-то, —

В океане небесном разве!

О душа! ты покрыта грязью...

В серебристые волны неба

Погляди-ка на праздник света.

О душа! Ты покрыта пылью...

Прилетела белая чайка, —

Попроси у нее крылья [10: 215].

С этими стихами перекликаются поэтические строки китайской поэтессы и видной революционерки Цю Цзинь. В стихотворении «В Шанхае пишу на стене» она говорит о безнравственности и пошлости современной жизни, связывая это с темой города.

Из душных каменных городов человек стремится к природе. Это стремление свойственно не только крестьянским поэтам. Например, далекий от крестьянской поэзии поэт-символист В. Брюсов в небольшой лирической поэме «Осенний день» писал:

Нас мучила столицы суматоха,

Хотелось прочь от улиц и домов, —

Куда-нибудь в безмолвие лесов,

К молчанию невнемлющего моха [3. Т. 1: 49].

В стихотворениях многих классических поэтов Китая также звучит желание вернуться в покинутый поневоле мир природы. Российский исследователь А. Л. Баркова пишет: «Идея возвращения к первозданной свободе, возвращения к природе как обращение к Вечному — эта идея становится, начиная со стихов Тао, определяющей в китайской поэзии» [1]. В качест­ве примера она приводит стихотворение одного из крупнейших поэтов Китая — Тао Юань-мина (конец IV — начало V в.), важное место в творчестве которого занимает цикл «Возвратился к садам и полям».

С самой юности чужды мне созвучия шумного мира,

От рожденья люблю я этих гор и холмов простоту.

Я попал по ошибке в пылью жизни покрытые сети,

В суету их мирскую — мне исполнилось тридцать тогда...

Как я долго, однако, прожил узником в запертой клетке,

И теперь лишь обратно к первозданной свободе пришел [1].

Город — это вместилище грязи, причем не столько буквальной, сколько символической — источник всех пороков, недостатков. Противостоять средоточию зла может только прекрасная и чистая природа. В творчестве Го Можо темы города и природы подсказаны самой его творческой судьбой. Л. Е. Черкасский приводит слова из статьи китайского критика Лю Шоуси о творчестве Дай Ваншу: «Если автор “Богинь” и “Звездного прост­ранства” кланялся в ноги великой природе, то автор “Знака авангарда” (последующий сборник Го Можо, 1928) стал певцом городской жизни, беспокойной и полной противоречий» [14: 139].

Однако и в городской жизни поэт замечает те маленькие островки, которые роднят пространство города с природой. Этой теме посвящено, например, стихотворение Го Можо «Природа» (перевод Д. Голубкова).

Дети в деревне у леса росли.

Дети лишились друзей.

В город они пришли.

Плакали здесь и хирели они.

Песни забыли и смех...

Мчались пустынные дни...

Дети окраиной города шли.

Вдруг увидали они

Два деревца в пыли.

Будто встретив родных иль друзей,

Дети бросились к ним

Слушать шелест ветвей [5: 115].

Изменения в жизни народов России и Китая начала ХХ в., когда в связи с индустриализацией люди часто переселяются из деревни в город и терпят там нужду и лишения, оказываясь оторванными от благодатной природы, диктуют обращение к образам города в поэзии двух народов. В самом художественном смысле этих образов немало схожего, хотя, конечно, у каждой из литератур есть своя специфика в освещении этой темы.