Россия, Волгоград

[e-mail]

Иван Дмитриевич Сазанов (1876 – 1933) – один из ярких и самобытных писателей-казаков первой трети XX века, литературный соратник Ф. Крюкова и Р. Кумова. В своих произведениях он не только достоверно изображает быт донского казачества, но и создает замечательные пейзажи, в которых отражается неповторимый ландшафт Дона и донских степей. Воспоминания детства и юности навсегда остались в сердце писателя и нашли художественное воплощение в образах родного края, запечатлевших изменчивую красоту этих мест – то яркую и броскую, то скромную и печальную.

В рассказах Сазанова пейзаж оказывается средством раскрытия характера героев. Явления природы могут предвещать те или иные события в их жизни, создавать определенное настроение. Основы такого непосредственного обращения к образам природы лежат в устном поэтическом творчестве народа, в явлениях психологического параллелизма. Отсюда и стремление писателя соотнести пейзажные зарисовки с особенно важным, кульминационным моментом жизни своих героев. Для большинства таковым является соприкосновение с жизнью за пределами родного хутора.

В связи с этим пространство природы в рассказах разделено на два топоса, в зависимости от пребывания в котором меняется и настроение героев: «здесь» – природа донских степей и левад, казачья станица, хутор, и «там» – все, что связано с городом и службой. Эти два топоса постоянно противопоставляются друг другу как в речи персонажей, так и речи автора.

Комплекс топосов «здесь» – «там» включает ряд мотивов, образов, которые воплощают авторский взгляд на проблему взаимоотношений города и станицы. При описании топоса «здесь» автор использует яркие, теплые тона цветовой палитры:

• золотой – цвет солнца и бессмертия («тонкая пыль золотилась высоко в голубом небе» [Сазанов 1908: 3]; «купались в золоте лучей косматые янтарные вербы, рделся за хутором на горе кровавый вишенник, а вдали струились хрустальные дворцы-миражи и дрожащей волной уплывали в высокое прозрачное небо», «золотые скирды соломы», нити паутины «сверкали на солнце как серебряные струны», «золотистые мушки» [Сазанов 1908: 4]);

• голубой – символ чистоты и истины («таял воздух, голубой и прозрачный», «высоко в голубом небе» [Сазанов 1908: 11]);

• оттенки красного – символа новой жизни и борьбы («рделся за хутором на горе кровавый вишенник» [Сазанов 1908: 4]).

В топосе «здесь» господствуют сладкие запахи: «медовый запах свежего зерна», «душистая степь», «после дождя пошла но­вая девственно-чистая и пахучая зелень. А в Богаевском саду, на горе, второй раз зацветали яблони» [Сазанов 1908: 11] – и запах меда, и запах зелени символизируют весну, возрождение жизни.

В звуковом отношении хутор – это шумное, веселое, светлое место: «звонкий хохот, топот пляски и оживленные крики. Звенела оттуда в тихом воздухе песня» [Сазанов 1908: 11], «ширится и растет радостная песня» [Сазанов 1908: 1].

Но когда в этот жизнерадостный быт вторгаются проблемы извне, связанные с городом или военной службой (топос «там»), то происходят перемены и при использовании автором цветовых оттенков: «скучное серое небо», «черными точками запестрела дорога и запахла пылью» [Сазанов 1908: 9], «почернели и разбухли соломенные крыши, и, нахохлились, угрюмо смотрели из-под них низенькие курени» [Сазанов 1908: 17]. Вместо запаха меда появилась «пахучая, холодная сырость» [Сазанов 1908: 18]. Все это еще больше усиливает мотив пустоты, угасания жизни.

В области звуков происходит градационное изменение в сторону постепенного умирания каких-либо звуков, а значит и самой жизни. На смену радостным песням приходят грустные, «в которых билась и трепетала живая тоска, живая, задумчивая печаль одинокого сердца» [Сазанов 1908: 11], потом «умирали вверху последние звуки», «беззвучно, словно черное привидение, проплыл ста­рый, темный от дождя, тополь у дороги» [Сазанов 1908: 20], затем и вовсе в «молчаливом шествии ее [толпы] чудилось что-то похоронное» [Сазанов 1908: 37].

Противопоставление ощущается и в наполненности топосов. «Город воспроизводит модель мира данной культуры, делает видимой иерархическую структуру космоса и уровни мироздания <…> реализует идею организации пространства обитания человека, включая различные формы телесности: самого человека и внешнюю телесность (жилища, коммуникации)» [Гурин]. Город – это «узкие улицы, как серые нитки», дома, которые лежат «густо, плоско и мертво», даже небо «там» «казалось близким, бледным и скучным» [Сазанов 1911: 129]. Хутор же – многоголосый, веселый и родной: «родной курень», «голосистая свита собак» [Сазанов 1908: 4], родные и близкие сердцу люди.

В рассказе «Обида» противопоставление станицы городу достигает апогея: «Чем ближе подходил город, тем бледнее и чахлее становилась зелень на земле и в садах у дороги. Сухим старческим шепотом жаловалась трава и печально никли листья, покрытые грязным серым налетом, словно осело на них и до времени иссушило смрадное дыхание города» [Сазанов 1911: 129]. Под влиянием города жены изменяют мужьям (Анна), девушки продают свое тело за деньги (Феня, Санька Шипцова).

Топос «здесь» – патриархальная среда казачьей станицы с «низенькими куренями», с массовыми гуляньями и весельем, связанными с этим пространством («гуляли и на другой день, и на третий, ходили толпой по хутору» [Сазанов 1908: 7]). Родной хутор – это «сказочная страна, лишенная резких зеленых тонов, где в красивой, печальной гармонии, легко и покорно, замирала земля и дышала в небо тонким ароматом лежалых листьев и утренних рос; где в душу просились вместе и бодрость, и тихая грусть…» [Сазанов 1908: 4]. Все многообразие, пестроту костюмов и разноголосицу хутора («живой, разноцветный поток» [Сазанов 1908: 1]) город сводит в унылый пейзаж: «дул ровный сырой ветер, и красные вербы у плотины гудели мерзлыми ветвями уныло и протяжно, как проволока. Серое, скучное небо давило землю, грязнило дали и снег…» [Сазанов 1908: 37].

Город меняет не только пейзаж, но и самих жителей. Жена Семена уехала в Астрахань, где и осталась содержанкой у богатого армянина. В письме к бывшей супруге Семен рисует «дерево с большими черными яблоками» [Сазанов 1908: 19], что весьма символично, учитывая ее измену и отсутствие детей. Яблоко – это символ материнства, плодородия (ср. сказки «Гуси-лебеди», «Крошечка-хаврошечка»), но оно также является символом искушения, недозволенного деяния (запретный плод). Щеки Катерины, которая встретила его как мужа «на родном пороге, согрела лаской» [Сазанов 1908: 19], а соответственно не испытала на себе губительное влияние города, – «румяные и твердые, как осеннее яблоко» [Сазанов 1908: 35].

Все приметы и реалии города воспринимаются персонажами с чувством враждебности и обреченности: мать Семена во всех несчастьях (существующих и гипотетических) винит поезд – «красную, глазастую змею с черными дьяволами, которые копаются и свистят возле трубы» [Сазанов 1908: 40]. Страх за родных и не проходящее ощущение близкой беды составляют эмоциональную атмосферу шумного города: «все ревело, звенело, волновалось и торопилось, как будто произошло огромное несчастье» [Сазанов 1911: 129], «шумная суета, как будто произошло внезапное несчастье» [Сазанов 1908: 39].

В противовес трагичности городского мировосприятия в топосе «здесь» герои чувствуют гармонию, единение с природой и самими собой, здесь они на своем месте. Семен «от избытка радости» даже не может ничего произнести, останавливается «как зачарованный»: «Вот оно, о чем он тосковал и мечтал четыре года!..» [Сазанов 1908: 4]. А Федоса ужасает мысль о том, что он не увидит «родимых берегов Дона <…> где так вольно дышит грудь среди зеленых полей и тенистых левад с нежным шепотом высоких раин и задумчивых верб, где все краше, роднее…» [Сазанов 1905: 58].

Авторское отношение к проблеме взаимоотношений «город – хутор» прослеживается и в рамочном тексте, а именно в заглавиях произведений. В названии рассказа «Дома» – наблюдаем доминирование станицы, родного места (т.е. дома). Рассказ «Обида», действие которого разворачивается в основном в городе, первоначально имел другое название с явной негативной семантикой – «Хам». В.Г. Короленко в письме к И. Д. Сазанову указал на это: «Хам – город?» [Короленко 1911: 4], т.е. по мысли автора, в этом контексте это слова-синонимы. Город душит своих обитателей: «связанные невидимой крепкой цепью, которую сковал для них город, тянут они друг друга по-над стенами, как бурлаки на узком бичевнике» [Сазанов 1911: 129].

Такое явное противопоставление топосов словно предваряет появление «деревенской прозы» (то же разграничение позитивного и негативного влияния окружающего мира на героев, с непременным перевесом в сторону станицы, деревни).

В прозе Сазанова мы видим утрату миром изначальной гармонии, все углубляющийся процесс разрушения связей человека и природы, разобщенность станицы и города, своего и чужого, «здесь» и «там». Описания природы сливаются с размышлениями героев о смысле жизни и своем месте в мире, раскрывают ценность естественных чувств человека, не искаженных пагубным влиянием города. У каждого есть выбор – уехать ли на Амур в поисках лучшей жизни или уйти в стражники, как это сделал Семен. Но все они одинаково хотят жить в привычном для них мире, мире гармонии и природы, где у человека осталась душа, вера в Бога и силы продолжать жить и бороться, быть «просто свободным человеком, имеющим свою волю, свой угол, свой уют, свою любовь» [Сазанов 1908: 34].