Литература

Боссан, Филипп. Людовик XIV, король-артист. / Ф. Боссан. – М., 2002.

Булычева, А. Сады Армиды. Музыкальный театр французского барокко / А. Булычева. – М., 2004.

Глушковский, Н. Я. Записки балетмейстера / Н. Я. Глушковский. – Л.-М., 1940.

Записки гр. М. Д. Бутурлина // Русский архив. 1897. Кн.1.

Купцова, О. Н. «Чем богаты, тем и рады»: театральные затеи в Приютине (1806-1834) / О. Н. Купцова // Михайловская пушкиниана. Вып. 45. Материалы научно-музейных чтений в Государственном Пушкинском заповеднике. – Михайловское – Псков, 2007.

Купцова, О. Н. «Зеркала» и «двойники» в домашнем театре и драматургии конца XVIII – начала XIX вв. / О.Н. Купцова // Кормановские чтения. Статьи и материалы межвуз. науч. конф. к 25-летию памяти проф. Б. О. Кормана (Ижевск, апрель, 2008). – Ижевск, 2008.

Лабзина, А. Е. Воспоминания. / А. Е. Лабзина // История жизни благородной женщины. – М., 1996.

Маньковский, А. В. Романтическая «мистерия» в ее взаимодействии с другими жанрами: к проблеме генезиса философско-символической драмы в России (1800-е – начало 1880-х гг.): Автореф. дисс. … канд. филол. наук / А. В. Маньковский. – М., 2008.

Молева, Н. М. Усадьбы Москвы / Н. М. Молева. – М., 1998.

Описание праздника, данного родными и друзьями его Превосходительству Всеволоду Андреевичу Всеволодскому по случаю его дня рождения в Рябове 25 октября 1822 года. С приложением музыкальных нот и гравированных картин. – СПб., 1823.

Потоцкая, А. Мемуары. 1794 – 1820 / А. Потоцкая. – СПб., 1912.

Праздник – любимая игрушка государей. Торжества и празднества в европейской гравюре XVI – XVIII столетий из собрания Эрмитажа. Каталог выставки / Сост. А.Л. Ракова. – СПб., 2004.

Соловьев, Н. В. История одной жизни. А. А. Воейкова – «Светлана»: в 2 т. Т.2. / Н.В. Соловьев. – Пг., 1915.

Толычева, Т. Рассказы и анекдоты / Т. Толычева // Русский архив. 1877. №7.

Beaussant, Philippe. Les plaisirs de Versailles. Théâtre et musique. / Ph. Beaussant. – P., 1996.

Martin, Roxane. La féerie romantique sur les scènes parisiennes (1794-1864). / R. Martin. – P., 2007.

Гоголь и римские виллы. Заметки к теме Рита Джулиани

Италия, Рим

[e-mail]

Рим времен Гоголя мало походил на сегодняшний Рим. Это был Город-Аркадия, отличавшийся пасторальным настроением: архитектура города была неотделима от сельской природы и от обильной растительности. Город и деревня, Искусство и Природа, «аркадский парк, ager или hortus, не знающий шума и страстей Истории» [Fumaroli 2005: 83]¹. Гоголь почувствовал эту особенность, он говорит о Риме в письме к Плетневу от 2.XI.1837: «Все прекрасно под этим небом; что ни развалина, то и картина; <…> строение, дерево, дело природы, дело искусства – все, кажется, дышит и говорит под этим небом <…> Это город и деревня вместе» [XI, 114-115].

В первые приезды в Рим, город представляется Гоголю Эдемом, «обетованным раем»: это чувствуется и в повести «Рим», и в его письмах [Джулиани 2009: 145-146].

Само устройство Рима подталкивало к подобному прочтению города. В год присоединения к Итальянскому королевству (1870) 70% территории Рима составляли незастроенные земли, где свободно росли трава, цветы и деревья; строений в Риме было относительно немного, зато в изобилии имелись сады и огороды, в том числе монастырские, большие виллы, принадлежавшие знатным семействам, и городские парки [Verdi delizie 2005: 11]².

Виллы знати начали появляться в Риме в XV в. Это были резиденции, задумывавшиеся не только как место отдыха и развлечений, праздников и охоты, но и как центры культурной жизни: там собирали и выставляли коллекции произведений искусства. Как правило, виллы находились за городскими стенами, лишь немногие виллы (например, виллы Маттеи, Медичи, Альдобрандини, Миллс) расположены в черте города.

Сад являлся составной частью виллы, в которую входили господский дом, прочие жилые и служебные постройки и «дикая» часть, где занимались охотой и где были разбиты огород и фруктовый сад.

Многие виллы знатных семейств были открыты для посетителей в силу старинного закона гостеприимства, позволявшего каждому любоваться ими при условии, что посетители проявят должное уважение.

Тип римской виллы сложился в XVI веке. Вилла служила подтверждением социального и культурного статуса ее владельцев. Сады римских резиденций эпохи Возрождения и барокко следовали типу сада, который по традиции был поделен на две части. Это «городская часть», устроенная по строгим формальным правилам, и «сельская часть», которую составляли большие площади, занятые лугами или лесами, и которая нередко служила охотничьим угодьем.

В XVIII в. определилась характерная черта римских вилл, связанная с классической традицией: на виллах той эпохи (Киджи, Альбани, Паллавичини) по-прежнему использовали геометрические схемы, основанные на том, что аллеи пересекались под прямым углом, а в местах их пересечения располагались фонтаны или декоративные элементы, подчеркивающие перспективу. Во Франции и Англии в это время утверждается английский, пейзажный сад, основанный на отказе от симметрии и на стремлении скрыть следы вмешательства человека.

Итальянский сад – регулярный сад, созданный в соответствии со строгими формальными правилами, украшенный статуями (нередко – античными) и фонтанами, – сад, ставший образцом для европейского сада эпохи Возрождения, родился в Тоскане и получил дальнейшее развитие в Риме на больших дворянских виллах, нередко возводившихся по воле просвещенных кардиналов и задумывавшихся как культурный статус-символ. Возникший позднее французский сад служил статус-символом власти абсолютного монарха, прославлявшего самого себя, поэтому он был принят за образец для европейских королевских резиденций XVIII – XIX вв. [Gallo 2000: 113], в том числе русских (в Царском Селе).

В Европе итальянский сад сначала был вытеснен французским, а затем, начиная с XVIII в., английским или англо-китайским, однако в Риме продолжал преобладать итальянский сад.

Во времена Гоголя садов, которые не принадлежали к какой-нибудь вилле, в Риме было очень мало. Одним из таких садов было место для гуляния, устроенное на холме Пинчо в начале XIX века. Пинчо сразу стал любимым местом прогулок, сюда приходили и римляне, и гости города, кстати, здесь любили совершать ежедневную прогулку русские художники. Когда Гоголь приехал в Рим, обустройство Пинчо было недавно закончено, и парк можно было увидеть во всей его красе. Гоголь, живший на улице Феличе, у подножия Пинчо, любил там гулять. Нам известно об этом из его писем, в которых неоднократно упоминается Пинчо, и из воспоминаний современников.

Римская вилла княгини Зинаиды Волконской, на которой Гоголь бывал чаще, чем на других, мало походила на исторические римские виллы. Господский дом был скромный и небольшой: В.А. Жуковский даже называл его «дачей» [Жуковский 2004: 142]. Вилла в то время находилась среди полей, недалеко от базилики Сан-Джованни-ин-Латерано. Особое очарование вилле придавало то, что через нее проходил акведук Нерона. Акведук частично ушел в землю, а его арки превратились в гроты. Именно из такого грота Гоголь писал Данилевскому 13 мая 1838: «Я пишу к тебе письмо, сидя в гроте на вилле у кн. З. Волконской, и в эту минуту грянул прекрасный проливной, летний, роскошный дождь, на жизнь и на радость розам и всему пестреющему около меня прозябению» [XI, 147]. На вилле происходит действие отрывка «Ночи на вилле» (1839), там собирались члены русской колонии в Риме. Именно здесь Гоголь 30 января 1839 г. отпраздновал день рождения с друзьями. Вместе с Жуковским он приходил сюда рисовать. Еще во времена П. П. Муратова вилла славилась своими розами [Муратов 1994: 217].

Чтобы составить список римских вилл, на которых бывал Гоголь, приходилось обращаться к самым разным источникам: к его произведениям и письмам, к воспоминаниям и дневникам современников. В последних строках повести «Рим» упоминаются вилла Медичи и вилла Людовизи: «И над всей сверкающей сей массой темнели вдали своей черною зеленью верхушки каменных дубов из вилл Людовизи, Медичис, и целым стадом стояли над ними в воздухе куполообразные верхушки римских пинн, поднятые тонкими стволами» [III, 259].

Вилла Людовизи занимала свыше тридцати гектаров и простиралась от Порта Салария до монастыря Св.Исидора. Иными словами, она находилась недалеко о тех мест, в которых в Риме жил Гоголь. В 20-ые годы XVII в. кардинал Людовико Людовизи приобрел участок, который он расширил и украсил богатой коллекцией живописи и старинной скульптуры, превратив в настоящий шедевр архитектуры и садово-паркового искусства. Архитектурное решение сада принадлежит Андре Ленотру, величайшему мастеру садово-парковой архитектуры, создавшему сады Версаля. Красотой садов виллы Людовизи восхищались Гете и Стендаль. До нашего дня вилла не сохранилась: в 1883 г. она была поделена на участки и распродана. Убранство виллы было увезено или разрушено. Разрушили все, спасти удалось только Казино Авроры с фресками Гверчино. П. П. Муратов скажет в «Образах Италии» (1912): «на пепелище садов Ленотра свило свое неуютное гнездо правящее сословие объединенной Италии» [Муратов 1994: 211].

П. В. Анненков вспоминал о том, что однажды Гоголь предложил ему пойти на эту виллу, но им не открыли ворота [Анненков 1983: 75-76].

Вторая вилла – вилла Медичи – сохранилась до наших дней. Начиная с XVII в. здесь располагается Французская академия. Вилла Медичи стоит на холме Пинчо – там, где когда-то располагалась вилла римского консула Луция Лициния Лукулла, у которого бывали Цицерон и Помпей. Флорентийский коллекционер и меценат Фердинандо де Медичи в 1576 г. приобрел этот участок земли и перестроил резиденцию в великолепный дворец, достойный имени Медичи. Кардинал задумывал виллу как музей: он разместил здесь свою галерею-антиквариум, где было выставлено собрание произведений античного искусства. Парк, в котором можно было полюбоваться на редкие и ценные растения, был устроен с учетом сценографического эффекта целого. С архитектурной точки зрения римская вилла Медичи ближе к флорентийским, а не к римским виллам. На террасе виллы часто проходили праздники, самый памятный из них был устроен 28 апреля 1829 г. французским послом писателем Ф. Р. де Шатобрианом в честь Великой княгини Елены Павловны.

В повести «Рим» Гоголь лишь мельком упоминает виллу Боргезе, ставшую символом просвещенного римского меценатства. В своё время писатель спешил показать ее только что приехавшему в Рим Жуковскому [Жуковский 2004: 140]. В XVII в. кардинал Сципион Каффарелли Боргезе построил «виллу наслаждений», подтверждавшую социальный статус его семейства: здесь должно было разместиться внушительное художественное собрание кардинала. Вилла Боргезе – один из ярких образцов архитектуры римского барокко. В комплекс виллы входят несколько строений, скульптуры, монументы и фонтаны, созданные выдающимися представителями барокко (включая Бернини), а также мастерами, представляющими неоклассическое и эклектическое направления; обширное пространство занимает парк, перелески и охотничьи угодья – здесь можно увидеть вековые деревья, пруды, итальянский и английский сады, украшенные фонтанами, статуями. На огромной территории виллы находилось также три тайных сада. У входа – плита с латинским изречением, напоминающим о «Законе садов»: «Ступай, куда хочешь, – проси, чего хочешь, – уходи, когда захочешь. – Здесь все устроено не столько для хозяина, сколько для гостя. – В эти счастливые времена, когда обеспечена личная безопасность, – Хозяин дома не желает диктовать строгие законы…» [Assunto 1988: 33].

Гоголь любил великолепные панорамы Рима, особенно на закате. В своих письмах он упоминает две большие виллы XVII в., на которых он бывал. С этих вилл открывался великолепный вид на Рим и Римскую кампанью: речь идет о вилле Фальконьери во Фраскати, где останавливались его друзья Репнины, и о вилле Барберини в Альбано. Вероятно, именно эти две виллы имел он в виду в отрывке из «Рима», где он описывает Римскую кампанью на закате.

Чтобы выяснить, какие римские виллы больше всего любил Гоголь, мы обратились к маршруту, который писатель подготовил для Александры Смирновой в январе 1843 г. В него попали только вилла Волконской и сады Колонна [IX, 490].

Сады Колонна, сохранившиеся до наших дней, находятся на склоне Квиринальского холма, некогда на этом месте находились развалины храма Солнца. В XVI в. они были обустроены князем Филиппо I Колонна, позднее их украсили террасами, небольшими строениями и архитектурными сооружениями. Здесь росла одна из трех знаменитых римских пиний. Другая пиния возвышалась у палаццо Барберини, в двух шагах от дома Гоголя; третья, самая знаменитая, росла на Монте Марио.

В «запасном» маршруте, подготовленном для Смирновой, упоминаются другие римские виллы: вилла Памфили, вилла Монте Марио, вилла Маттеи и вилла Миллс [IX, 490].

Вилла Дориа-Памфили, самая большая из римских вилл, в 1630 г. была приобретена князем П. Памфили и впоследствии была расширена. Господский дом построен по проекту А. Альгарди, опиравшегося, в свою очередь, на проект Палладио. Гости виллы могли любоваться античными скульптурами, полотнами великих художников, французским тайным садом и садом театра, который изображал духовный путь человека, приводящий его к высшим сферам познания. На вилле были каналы, озера, фонтаны и каскад. Из дневников Жуковского известно, что Гоголь побывал на этой вилле вместе с ним в январе 1839 г. [Жуковский 2004: 149].

Вилла Монте Марио находилась на одноименном холме Монте Марио, на виа Трионфале, названной так потому, что в Древнем Риме именно по ней возвращались легионы, праздновавшие военные победы. Она представляет собой редкий образец римской виллы XV в. и была известна прежде всего тем, что оттуда открывался чудесный вид на Вечный город и на Римскую кампанью, увековеченный в 1845 г. русским художником В. Е. Раевым.

Вилла Маттеи (ныне – вилла Челимонтана) была воздвигнута в конце XVI в. знатным римлянином Чириако Маттеи. Над её проектом работали архитекторы братья Дж. и Д. Фонтана. Виллу украшали статуи, фонтаны и водные потехи, здесь также имелись египетский обелиск и лоджия, где экспонировалось собрание античного искусства. Сады были устроены с большим искусством, имелся там и «тайный садик» с подземным лабиринтом.

Вилла Миллс находилась на Палатинском холме, в уникальном археологическом окружении, на территории бывшего дворца Цезарей. С виллы открывался чудесный вид на древнеримские археологические руины. Гоголь ходил туда рисовать; 24 января 1839 г. он побывал там вместе с Жуковским [Жуковский 2004: 150], который запечатлел его на одном из рисунков.

От самой Смирновой нам известно, что они с Гоголем неоднократно ходили на знаменитую виллу Мадама, расположенную на склоне Монте Марио и построенную по проекту Рафаэля. То, что Стендаль называл «прекраснейшим, что создал Рафаэль в архитектуре» [Стендаль 1959: 18], постепенно приходило в упадок.

Жуковский вспоминает о том, как они с Гоголем ездили на виллу Альбани [Жуковский 2004: 149]. Эта вилла – одно из совершенных выражений любви к античности, распространившейся в середине XVIII в. Кардинал Алессандро Альбани в 1747 г. приобрел этот участок, чтобы устроить там свою резиденцию. В комплекс виллы входил господский дом, итальянский сад, фонтаны. В саду размещались экспонаты драгоценной коллекции кардинала, которому помогал в организации садового пространства изумительный консультант – Винкельман, служивший у кардинала библиотекарем. Сергей Уваров говорил об этой вилле как об «убежище мудреца и вельможи, украшенном живописью Менгса, где родилась новейшая Археология, где Винкельман занимался своими превосходными исследованиями» [Uvarov 2010: 120]. К сожалению, до наших дней сохранились только следы былого великолепия.

Опираясь на свидетельство Анненкова, мы можем причислить к римским садам, которые любил Гоголь, Саллюстиевы сады – вернее, то, что осталось от большого монументального древнеримского парка, простиравшегося от Квиринала до Пинчо. Эти сады, принадлежавшие Юлию Цезарю, были приобретены историком Саллюстием. С веками они утратили все убранство. Во времена Гоголя сады пребывали в запустении.

В течение столетий облик вилл римской знати существенно изменялся: годы упадка неоднократно сменялись новым расцветом. В конце XVIII в. римское общество переживало непростую экономическую ситуацию, в результате чего многие виллы, особенно старинные, лишились своего убранства или попросту были разграблены. Представить себе, как они выглядели во времена Гоголя, мы можем благодаря свидетельствам современников, более откровенных и разговорчивых, чем писатель.

В длинном тексте «Прогулок по Риму» Стендаль не упоминает сады Колонна, которые Гоголь показал Смирновой: это можно расценивать как доказательство оригинальности вкуса русского писателя.

Гоголь любил природу. Как вспоминает Смирнова, ему нравилось дотрагиваться до цветов и растений, в Риме он любил лежать на траве и молча смотреть на небо [Смирнова-Россет 1931: 284].

Вернувшись в Россию, он до последних дней не оставлял занятия садоводством. Современники отмечали его необычный вкус: он «не любил симметрично размешенных дорожек или рядами посаженных деревьев; сад должен был быть лабиринтом, в котором трудно сразу ориентироваться» [цит. по: Барабаш 1995: 54]. Нелюбовь к порядку и симметрии, отличавшие сад в Васильевке, характерны и для сада Плюшкина [Дмитриева: 290-293], и для удивительной теории пейзажа, которую Гоголь изложил Анненкову в 1841 г. [Анненков 1983: 86-87]. Гоголь любил отсутствие симметрии, путаницу, лабиринт, а этот элемент свойственен литературному маньеризму. Писателям-маньеристам весь мир видится лабиринтом [Hocke 1965: 25-27]. Гоголь тоже видел мир как лабиринт. Лабиринт и арабеска – его любимые формы: не столько графические формы, сколько эмблемы и символы. Вспомним в этой связи, что любовь к арабеске отличает и его литературные произведения, и художественные занятия, в том числе, рисунки для ковров [Вересаев 1990: 505].

Нет ли противоречия между любовью Гоголя к лабиринту, арабеске, путанице и регулярным характером итальянского сада, отличавшим римские виллы?

На самом деле никакого противоречия здесь нет. Август Шлегель называл сад со строгими формами, «арабесками садоводства» [Schlegel 1963: 180-181]. На виллах эпохи Возрождения эти растительные «арабески» создавали эффект лабиринта благодаря геометрической организации высокой, обстриженной под прямым углом живой изгороди. В итальянском саду лабиринт служил не только для украшения: он выполнял мистическую и символическую функции, служил напоминанием о жизненном пути человека. То же самое было сказано о произведениях Гоголя. На многих римских виллах были лабиринты: от Квиринальских садов до Пинчо, от виллы Маттеи до виллы Людовизи. Кроме того, на римских виллах эпохи Возрождения и барокко использовались десятки художественных приемов: от архитектурно-сценографической организации пространства, повышенного внимания к перспективе, к сценическому построению пейзажей и убранства, до «диковин», внезапно открывавшихся зрителю в соответствии с поэтикой неожиданного, поразительного, о которой Гоголь писал в статье «Об архитектуре нынешнего времени».

Сохраняя структуру итальянского сада эпохи Возрождения и барокко, в XIX в. римские виллы нередко приходили в запустение. Однако в глазах Гоголя это лишь усиливало ощущение Эдема, с которым он сравнивал Рим, а не умаляло его. 28 апреля 1838 Гоголь писал сестрам: «иногда в стену дома вделана какая-нибудь колонна, которая еще была сделана при Римском императоре Августе, вся почерневшая от времени. Иногда целая площадь вся покрыта развалинами, и все развалины эти покрыты плющом, и на этих растут дикие цветы, и всё это делает прекраснейший вид, какой только можете себе вообразить» [XI, 137-138]. Рим Пиранези – город с руинами, покрытыми пышной растительностью и увитыми плющом, – полностью соответствовал вкусу и пристрастиям Гоголя.

В Риме виллы казались частью природной среды – гармоничной и при этом «дикой». В них соединялись симметрия и естественность, человеческая забота и свободная, цветущая природа. Кроме того, сад и окружающий его пейзаж перетекали один в другой и дополняли друг друга: о таком идеальном слиянии сада с пейзажем писал Ф. Шиллер в «Письмах об эстетическом воспитании».

Всю жизнь, до последнего дня, гармония оставалась идеалом Гоголя, ясно выраженным в статьях об искусстве. В 1837 г. он признается Смирновой: «Стройность, гармония во всем, вот что прекрасно» [Смирнова-Россет 1931: 273]. В Риме он находит воплощение своего идеала. Римские виллы эпохи Возрождения и барокко являлись высочайшим воплощением гармонии – и в виллах как таковых, и в их связи с окружающим пейзажем.

Поэтому нет ничего удивительно в том, что среди римских вилл Гоголь отдавал предпочтение самым старым, созданным в эпоху Возрождения и барокко. Догадка Абрама Терца о том, что в Риме Гоголь «угадал сердцем» родину барокко [Терц 1981: 349], находит подтверждение в его любви к римским виллам.

Муратов писал о римских виллах: «Эта вечная зелень, венчающая холмы и руины Рима, волнует и очаровывает сердца северных людей, точно слова античного мифа или явление древних божеств» [Муратов 1994: 217].

В наши дни Гоголь вернулся на «родину души своей». Именно среди «этой вечной зелени», на вилле Боргезе, в 2002 г. был открыт памятник Гоголю работы З. Церетели. Автору этих строк выпала честь перевести на итальянский слова Гоголя, высеченные на постаменте: «…о России я могу писать только в Риме. Только там она предстоит мне вся, во всей своей громаде…».

Перевод с итальянского А. Ямпольской