2.1.3. Платон как ритор

Важную роль в становлении риторики сыграл древ­негреческий философ Платон, хотя его влияние не было однозначным. Модель сократического диалога, то есть диалога, в котором участники при помощи умело постав­ленных вопросов ищут истину, оказала очень большое влияние на становление риторики.В отличие от тради­ционного понимания риторики как искусства убеждать, идеал Платона, отразившийся в образе Сократа из его диалогов, состоял не только в убеждении, то есть односто­роннем процессе воздействия на слушающего, но и в по­иске истины. Утверждение Платона о том, что нельзя ов­ладеть искусством красноречия, не познав истины, очень важно дли риторики — и не только с теоретической, но и с практической точки зрения. По крайней мере, это ут­верждение позволяет выявить особую перспективу в раз­работке речи и преподнесении ее слушателям: уже одното, что оратор показывает в своей речи не готовый ре­зультат, а процесс его нахождения, проводя слушателей по тому пути, который он проделал сам, делает речь гораз­до более убедительной.

Тем не менее в концепции Платона и в том, как она отразилась в его деятельности, были и негативные аспек­ты. Остановимся на них подробнее.

Платон очень негативно относился к софистам и со­фистической риторике, противопоставляя ей диалектику — особое средство поиска истины. Именно Платон поставил под сомнение моральные основы, на которых базирова­лась риторика софистов. Крайне распространенное в наши дни мнение о том, что наследие софистов недопустимо ис­пользовать, — это во многом результат стараний Платона.

Критика софистов, предпринятая Платоном, не кажет­ся особенно обоснованной, поскольку вряд ли является объективной и совершенно непредвзятой, лишенной эмо­циональности, которая, как известно, с истиной далеко не всегда совместима. В качестве аргумента приведем мне­ние крупного философа XX века Бертрана Рассела, который в «Истории западной философии», на наш взгляд, сумел поставить точку в этом вечно продолжающемся споре между софистами и Платоном. Выдержка эта дос­таточно велика, но очень показательна:

«До некоторой степени — хотя нельзя сказать, сколь велико значение этого обстоятельства, — ненависть, кото­рую вызывали к себе софисты не только у широкой пуб­лики, но и у Платона и последующих философов, была обязана своим существованием их интеллектуальной честности. Преследование истины, когда оно ведется искренне, должно игнорировать моральные соображения. Мы не можем знать заранее, чем окажется истина по отно­шению к тому, что в данном обществе мыслится поучи­тельным. Софисты были готовы следовать за доказатель­ством, куда бы оно их ни вело. Часто это приводило их к скептицизму. Один из софистов, Горгий, утверждал, что ничего не существует, а если что-либо и существует, то оно непознаваемо, и даже если существует и познаваемо для кого-либо одного, то он не может передать свое зна­ние другим. Мы не знаем, каковы были доводы Горгия, но я могу хорошо себе представить, что они имели логичес­кую силу, которая заставляла противников Горгия искать убежище в наставлениях. Платон всегда старался прово­дить взгляды, которые, как он думал, сделают людей доб­родетельными. Едва ли Платон был когда-нибудь интел­лектуально честен, потому что он всегда оценивал докт­рины по их социальному значению. Но даже и в этом он не был честен, так как претендовал на то, что следовал доводам и судил на основании чисто теоретических крите­риев, тогда как фактически направлял спор таким образом, чтобы последний приводил в результате к добродетели. Платон ввел этот порок в философию, где он с тех пор и продолжает существовать. Характер его диалогов опреде­ляется, по-видимому, в основном его враждебностью к со­фистам. Одним из недостатков всех философов со времени Платона было то, что их исследования в области этики ис­ходили из предположения, что им уже известны те заклю­чения, к которым они должны только еще прийти».

Разве софисты были не правы, утверждая, что истин­но то, что человек считает истинным?Это может вызы­вать неприятие только тогда, когда мы сталкиваемся с тем, что нам представляется как предрассудок, глупость или необразованность. Но как быть с нашими собствен­ными убеждениями? Почему мы берем на себя право ут­верждать, что наша точка зрения правильна, тогда как все другие — нет? Это, по крайней мере, необходимо дока­зать, но Платон не сделал этого. Наши убеждения истин­ны, поскольку кажутся нам таковыми, — в обратном слу­чае они не были бы убеждениями. И точно так же, как трудно убедить «глупца», трудно изменить свои собствен­ные «истины».

Эта оценка заслуживает внимания уже хотя бы пото­му, что диалоги Платона — это, в конечном счете, инсце­нировки поиска истины, а не поиск истины. Платон не был стенографом, а потому он придумывает спор, выстав­ляя тем самым вымышленный образ Сократа как идеального диалектика. Истина, к которой Сократ якобы приходит в процессе беседы с другими людьми, на самом деле была известна Платону заранее. Фактически форма беседы, спора — это и есть уловка, мало чем отличающа­яся от софизмов, а возможно, даже более изощренная. Конечно, заблуждения участников этих диалогов вполне правдоподобны, однако это не реальные убеждения, кото­рые могут стать препятствием, а всего лишь основания для того, чтобы ввести мысль, которая Платону кажется правильной. Убежденность в существовании конечной истины — это всегда субъективная убежденность. Пла­тон отверг вполне продуктивное представление софистов о том, что убеждений может быть столько же, сколько существует людей, — представление, которое очень важно дли риторической практики.