Х.Ортега-и-Гассет. О спортивно-праздничном чувстве жизни

…Жизнь, даже с биологической точки зрения, вообще имеет «спортивный» характер, все остальное — лишь механическое действие или голая функциональность…История органического (т. е. биологического) мира показы­вает, что изначально жизнь представляла собой избыточную полноту возможностей, среди которых некоторые были отобраны и закреплены с помощью целевых навыков. Сама органическая жизнь есть отбор возможностей… Каждому из нас достаточно прокрутить назад киноленту своей жизни, чтобы убедиться в том, что его личная судьба, представляет собой избирательный процесс проверки конкретных жизненных обстоятельств его собственными возможностями. Тот человек, которым мы становимся, проживая свою жизнь,— это лишь один из многих, кем мы могли бы сделаться, но кто так и остался невоплощенным из-за того, что некое наше внутреннее воинство потерпело постыдное поражение на поле боя. Каждым шагом своей жизни мы отсекаем все иные пути, и снова и снова губим свои потенциальные биографии. Именно поэтому воспоминания, которые я в настоящее время пишу, пытаясь придать им свободную форму, не сводятся к дневни­ковой фиксации прошлого, а являются рассказом о вполне конк­ретной несостоявшейся жизни.

Подобный избыток возможностей составляет характерный признак здоровой, полнокровной жизни, утилитаризм же — это симптом слабости, жизненной ущербности: ведь и больной всегда экономен в своих движениях. Итак, ценность существо­вания состоит в богатстве возможностей, которые мы разом обретаем, каждое препятствие, встречаемое нами, должно подталкивать нас к новому риску, к изобретению новых возмож­ностей.

Да позволено мне будет рассказать об одном цирковом представлении времен моего детства, которое всегда приходит мне на память как символ грандиозной неисчерпаемости. Клоун с напудренным лицом выходил на арену, садился в сторонке и, вынув из кармана флейту, начинал на ней играть. В этот мо­мент появлялся директор и выговаривал клоуну за то, что он музицирует в неположенном месте. Наш клоун не моргнув глазом перебирался на другое место и возобновлял игру. Директор нагонял его и вырывал поющую дудочку прямо у него из рук. Клоуна, однако, не так легко было вывести из себя. Едва дож­давшись, пока директор уйдет, он запускал руку в свой бездон­ный карман и извлекал оттуда новую дудочку, а из нее, в свою очередь,— новые прихотливые звуки. Но тут неумолимый ди­ректор выходил снова — и снова забирал у клоуна его ин­струмент. Но карман клоуна походил на неистощимое мировое чрево, и оттуда одна за другой появлялись все новые дудочки. Мелодии звонкие и забавные, нежные и грустные заглушали запретительный окрик судьбы, затопляли собой все простран­ство цирка и щедро делились со зрителями своей неиссякаемой полнотой, все сильнее увлекая нас в едином порыве. Словно победная музыка, по волшебству извлекаемая невозмутимым клоу­ном у края арены, стала источником какой-то чудесной энер­гии. Тогда мне казалось, что клоун с флейтами — это явив­шийся в современном шутовском обличье древний лесной бог Пан, который в вечернем сумраке выдувает из своей флейты магические звуки, отовсюду вызывающие эхо. Дрожат листья и ветви, мерцают звезды, и пестрые козочки пляшут на опушке леса.

Знайте же, мои немецкие друзья, вам тоже придется раздо­быть себе новую дудочку! Я говорю это отнюдь не для красного словца: у жизни есть много общего с этой шутовской погудкой. Самое необходимое в ней то, что избыточно. А то, что до­вольствуется насущным, непременно будет затоптано в землю. В том и состоит парадокс жизни, что избыточное как раз больше всего необходимо, причем в биологической жизни это еще более, верно, чем в человеческой. Жизнь потому лишь и смогла утвердиться на нашей планете, что она не стала цеп­ляться за необходимое, а затопила его потоком" возможностей, всякий раз из обломков одной из них выстраивая мост, по кото­рому другая восходила к победе.