Уроки утопии

К тому времени появилось еще пять или шесть универсальных языков, которые должны были прийти на смену вавилонскому столпотворению и дать всему миру единый общий язык; было много споров о том, какой из этих универсальных языков наиболее удобен для изучения, наиболее благозвучен и наиболее универсален. В ко­нечном счете получилось, что в каждой стране пропаганди­ровали свой собственный уни­версальный язык.

Карел Чапек. «Война с саламандрами»

Похоже, что больше всего соперников появилось у эсперанто в первые полтора деся­тилетия нашего века. О belle époque интерли­нгвистики, о art nouveau лингвопроектирования, о названия языков-призраков, звучащие как имена потусторонних стран из симво­листской прозы. (А может быть, как названия патентованных препаратов или товариществ с огра-ниченной ответственностью?)

Окциденталь. Романаль. Новиаль. Иди­ом неутраль. Эксельсиоро. Эуроленго. Эуропео. Эуропан. Интерглосса. Интерлингва. Унилингва. Идо. Антидо. Эспидо. Мезвойо. Монарио. Глобако. Перио. Непо. Нео. Улла. Утоки. Уропи.

Странное, однако, дело: при всей ре­кламной броскости наименований почти все эти проекты удручают своей гипертрофиро­ванной рациональностью, оставляющей впе­чатление чего-то скорее наводящего уныние и тоску, нежели прекрасного или романтического. Трудно отделаться от мысли, что их авторы стремились в сфере языка к тому же самому, чего добивались в сфере зодчества многие их современники – архитекторы пер­вых десятилетий нашего века, призывавшие (из самых лучших побуждений) к уничтоже­нию исторически сложившейся городской за­стройки и увлеченно проектировавшие рацио­налистические «солнечные» и «голубые» горо­да. Теперь-то мы знаем, как называются эти города, когда они, наконец, воплощены в ма­териале: фавелы и хрущобы.

«Утоки», «Уропи»... Вот оно, ключевое слово, странным образом (надо думать, слу­чайно) проглянувшее сквозь последние два названия: утопия. «Космоглоты» в массе своей – типичные носители утопического со­знания. Мир, как он есть, утописта решитель­но не удовлетворяет. Поэтому он старается построить внутри этого плохого мира дру­гой, особый, как бы выгороженный мир, пусть маленький, в некотором роде даже иг­рушечный, зато хороший, и жить в этом вы­гороженном мире если уж не постоянно, так хоть по выходным. Старым, плохим миром утопист брезгует, искать в нем что-либо хоро­шее отказывается, терпеливо обустраивать его – и не подумает.

Существует глубокое внутреннее род­ство между интерлингвистической утопией (нашедшей наиболее яркое воплощение в эсперантистском движении) и утопией социаль­ной (в классическом варианте – социалисти­ческой). Не случайно ведь эсперантистское движение быстро приобрело социалистичес­кую окраску. «В последнее время, – писал Э. Дрезен в 1925 г., – в России эсперанто стали называть языком пролетариата, а за границей сплошь и рядом репрессии против­ного класса мотивируются тем, что это боль­шевистский язык». В СССР эсперан-тистское движение поначалу официально поддержива­лось как антибуржуазное и лишь позже, в эпоху великих репрессий, подверглось раз­грому (Сталин, распростившись с идео-логемой мировой революции и приступив ко все­мерному укреплению своей «отдельно взя­той» империи, расценил это движение как антиимперское).

На самом деле интерлингвисты-космоглоты безобидны. Их ряды всегда были чре­звычайно пестры, о какой-либо монолитной политической ангажированности тут и гово­рить не приходится. Есть лишь некоторое общее умонастроение, установка – впрочем, довольно отчетливая. Пусть кто хочет бере­жет то, что есть, пусть кто-то другой пользу­ется достоин-ствами и мирится с недостатка­ми того, что случайно (случайно ли? – Е.М.) сложилось. А мы отринем. Отречемся, отрях­нем прах с ног и радостно сбросим с себя ответственность за всё, не нами созданное.

Имманентный утопизм интерлингвисти­ки очень верно почувствовала американская писательница Урсула Ле Гуин: ее роман «Обездоленные», одновременно (бывает же такое чудо) и утопический, и тонкий, описы­вает колонию анархистов на суровой чужой планете, своего рода киббуц или фаланстер планетарного масштаба, и разговаривают ее колонисты на искусственном языке, в кото­ром выражаются одним и тем же словом понятия «работать» и «играть», не существу­ет местоимений «мой», «твой» и на первом месте по употре-бительности стоят два фун­даментальных глагола: с хорошим значени­ем – «делиться» и с плохим – «проявлять эгоизм». Между прочим, у этого языка любо­пытное, явно славянского корня, название: Ргаую. Сразу вспоминается эсперантское сло­во ргауа, означающее «пра-вый» (не в смысле «правых сил», а в смысле «правого дела»).

Мировое содружество эсперантистов очень напоминает такой вот фаланстер, толь­ко рассеянный по разным странам. В нем свои порядки (пусть нежесткие), свой фольк­лор (пускай зачаточный), своя литературная жизнь (скромная, конечно: самые-то талант­ливые пишут на других языках). Словом, вме­сто интернационального языка сложился как бы еще один национальный, причем со мно­гими характерными признаками языка малой нации. А реальное международное общение между тем по-прежнему происходит на язы­ках больших наций.

Интересно, что новые проекты искус­ственного Всеобщего Языка (неизменно очень похожие на прежние) время от времени появляются до сих пор. Но профессионалы из этой сферы деятельности ушли. Лингвисты заняты другим: методикой преподавания «обыкно-венных» языков, разработкой алго­ритмов машинного перевода, и это на сегод­ня, похоже, всех устраивает. Правда, когда об одном из новых интерлингвистических проектов, несколько лет назад сообщила «Комсо­мольская правда», в редакцию пришло восто­рженное письмо из Магаданской области: «Наконец-то (!!! – Е. М.) появился язык, ко­торый позволит свободно разговаривать лю­дям с разных концов планеты».

Между тем в действительности нет ни­каких признаков того, что какой-либо искус­ственный язык типа эсперанто сможет в обо­зримом будущем хоть сколько-нибудь потес­нить естественно сложившиеся языки международного общения.

Нет никакой возможности добиться того, чтобы какая бы то ни было языковая система выполняла все многочисленные и разнообразные функции человеческого язы­ка существенно эффективнее, чем это делают естественные этнические языки.

Нет никакой надежды обхитрить миро­здание и сделаться умнее Создателя.

Сокрушаться об этом не стоит. Следовало бы утешиться тем, что процесс форм­ирования международного, всеобщего, все­мирного языка реально происходит, и проис­ходит естественным путем. Только не в плане выражения, а в плане содержания – что, в су­щности, гораздо важнее. В процессе перевода с одного языка на другой языковые коллек­тивы постоянно обмениваются понятиями, формируя общий круг идей. Чтобы понимать друг друга, главное – это иметь один и тот же предмет разговора, а какими звуками или буквами он обозначается – усвоить, право же, дело нехитрое.

Впрочем, вам никто не запрещает сесть и разработать свой собственный ис­кусственный международный язык. Тысяча первый по счету.

Иностранная литература. 1994. № 2. С. 239 – 246.