Философствование в вере

53

8) Безусловный шедевр с литературной точки зрения — "Исповедь" (397). "Отречения" (426—427) содержат в себе переоценку Августином некоторых своих тезисов, защищаемых им ранее.

Один из крупныхисследователей патристики Б.Альтанер так оценил Августина: "Выдающийся епископ, он соединилв себе созидательную энергию Тертуллиана и широту духа Оригена с религиозным чувством Киприана, диалектическую проницательность Аристотеля с полетом идеалистической спекулятивной мысли Платона, практический здравыйсмысллатинян сдуховнойпластичностью греков. Онбыл самым крупнымфилософом эпохи патристики и самым влиятельным теологом церквивообще... Что Ориген сделал для теологическойнауки III и IV веков, то Августин еще более действеннымобразом продолжал делать на протяжении веков, вплоть до современной эпохи. Его влияние выходило за рамки философии, догматики, теологии, мистики, распространяясь на социальную жизнь, церковную политику, право:

одним словом, это был великий зодчийзападной средневековой культуры".

2.2. Философствование в вере

Плотин изменил образ мыслей Августина, переведя их в новую категориальную плоскость, которой уже были чужды материалистические схемы; так универсум и человек предстали перед ним в другом свете. Обращение в веру изменило в Августине все: образ жизни, строй мысли, ему открылись новые горизонты. Вера становится субстанцией жизни и мышления, которое, в свою очередь, стимулируемое и подтверждаемое верой, завоевывает все новые вершины. Рождается христианская философия, философствование в вере, широко подготовленное греческими отцами церкви, зрелый плод которой мы находим в трудах Августина,

К.Ясперс вработе " Великие философы "отметил: "Обращение есть предпосылка августиновой мысли. Лишь в этом преображении вера обретает определенность, не как пришедшая через доктрину, но как божий дар. Кто не испытал на себе это преображение, всегда найдет нечто постороннее во всем строе мысли, на вере основанной. Что оно означает? Это не то пробуждение, которое мог спровоцировать Цицерон, не то блаженное преобразование в духовном мире, которое дает чтение Плотина, ноуникальное и чрезвычайное происшествие, посути своей отличное от всего: осознание непосредственногоприкосновения Самого Бога, в результате которого человек преображается даже в телесности своей, в бытии своем, в целях своих. ...Вместе с образом мышления меняется и образ бытования... Такое обращение не философская перемена-ломка, которую затем необходимо день за днем

54	-	Латинская патристика
		ч

осознавать.., это внезапный прорыв, биографически датируемый, в жизнь, которая вдруг обретает новый фундамент... В этом движении философской мысли, оттой, что автономна, дотой, что синкретична с верой, мы, кажется, видим те же черты философствования. Тем не менее, всякая деталь преломляется. Отныне античные идеи сами по себе бессильны, онистановятсялишь инструментом мышления.В результате обращения оценка философии стала невозвратно иной. Для молодого Августина рациональное мышлениеобладало высшей ценно-

стью. Диалектика — дисциплинадисциплин, она учит правильному употреблению логики и способам учить. Она показывает и выделяет сущее, делает явным то, что я хочу, она знает знаемое. Диалектика одна способна сделать умного мудрецом, и вдругонаполучаетнегативную оценку. Внутренний свет, оказывается, много выше... Августин признается, что его восхищениефилософией в прошлом было преувеличенным. Блаженство невней, а в страстномвлечениик Богу, однако блаженство это принадлежит лишь будущему, есть однатолько дорога к нему, и этот путь — .Христос. Ценность философии (ка^простой

диалектики) снижена. Библейско-теологическое мышление становится существенным".

Имеем ли мы здесь форму фидеизма? — Нет. От фидеизма как формы иррационализма Августиндалек. Веране подменяет и не заменяет разумного понимания,никогда его не элиминирует. Напротив, как уже замечено, вера стимулирует и подвигает понимание. Вера — этоспособсогласного понимания,—"со&1аге сит ашпкюпё'— "мыслить с одобрением", именно поэтому без мыслинет и не может быть веры. И наоборот, разумноепониманиеникогдане элиминирует веры, ноцементирует ее посредствоммаксимальногопрояснения.Итак, вера и разум взаимодополнительны. "Верю, потому что абсурдно", "сгеАо дига аЬзигйит", — этот ход решительно чужд духовному строю Августина. Рождается, таким образом, позиция, котораяпозже откристаллизуется формулами: "сгеЛо и* ШеШ^ат" и "ШеИщо и1 сгейат" —

"верю, чтобы понимать", "понимаю, чтобы верить". Исток этихформул мынаходим в книге "Исайи" 7,9 в греческой версии 70 переводчиков: "Не имея веры, не можете понять", что у Августина звучит так: "понимание — вознаграждение веры", вера награждает разум. В его работе "Истинная религия" мы читаем: "В видах гармонии сотворенного... в нашем подспорье есть всегда и снадобья для души, благодаря безошибочной доброте божественного Провидения... Это лекарство действует двояко: власть иразум. Власть требует веры итолкает человека к необходимости понимания.Разум ведет человека к разумному поведению. Сдругойстороны, даже ивластьможетбытьлишена своего рационального основания и держаться лишь теми, кому дана верамотивы же почтительного отношения к власти более чем

софская перемена-ломка, которую затем необходимо день за днем товленное греческими отцами церкви, зрелый плод которой мы нахо-

дим в трудах Августина.

К.Ясперсвработе "Великиефилософы" отметил: "Обращениеесть предпосылка августиновой мысли. Лишь в этом преображении вера обретает определенность, не как пришедшая через доктрину, но как божий дар. Кто не испытал на себе это преображение, всегда найдет нечто постороннее во всем строе мысли, на вере основанной. Что оно означает? Это не то пробуждение, которое мог спровоцировать Цицерон, не то блаженное преобразование в духовном мире, которое дает чтение Плотина, ноуникальноеичрезвычайное происшествие, по сути своей отличное от всего: осознание непосредственного прикосновения Самого Бога, в результате которого человек преображается даже в телесности своей, в бытии своем, в целях своих. ...Вместе с образом мышления меняется и образ бытования... Такое обращение не фило-

софская перемена-ломка, которую затем необходимо день за днем товленное греческими отцами церкви, зрелый плод которой мы нахо-

дим в трудах Августина.

К.Ясперс вработе " Великие философы "отметил: "Обращение есть предпосылка августиновой мысли. Лишь в этом преображении вера обретает определенность, не как пришедшая через доктрину, но как божий дар. Кто не испытал на себе это преображение, всегда найдет нечто постороннее во всем строе мысли, на вере основанной. Что оно означает? Это не то пробуждение, которое мог спровоцировать Цицерон, не то блаженное преобразование в духовном мире, которое дает чтение Плотина, ноуникальное ичрезвычайное происшествие, посути своей отличное от всего: осознание непосредственного прикосновения Самого Бога, в результате которого человек преображается даже в телесности своей, в бытии своем, в целях своих. ...Вместе с образом мышления меняется и образ бытования... Такое обращение не фило-

софская перемена-ломка, которую затем необходимо день за днем товленное греческими отцами церкви, зрелый плод которой мы нахо-

дим в трудах Августина.

К.Ясперс вработе " Великие философы "отметил:"Обращение есть предпосылка августиновой мысли. Лишь в этом преображении вера обретает определенность, не как пришедшая через доктрину, но как божий дар. Кто не испытал на себе это преображение, всегда найдет нечто постороннее во всем строе мысли, на вере основанной. Что оно означает? Это не то пробуждение, которое мог спровоцировать Цицерон, не то блаженное преобразование в духовном мире, которое дает чтение Плотина, ноуникальное ичрезвычайное происшествие, по сути своей отличное от всего: осознание непосредственного прикосновения Самого Бога, в результате которого человек преображается даже в телесности своей, в бытии своем, в целях своих. ...Вместе с образом мышления меняется и образ бытования... Такое обращение не философская перемена-ломка, которую затем необходимо день за днем

5(5	Латинская патристика

меня самого ощутимой проблемой, большим вопросом, "тавпа диае&ю", "я неосознаювсего, чгояесть". Так, Августинкак личность становится протагонистом собственной философии: наблюдателем и

наблюдаемым.

Сравнение с философом наиболее близким и дорогимему по духу наглядно обнажает для нас всю новизну и свежесть такого подхода. Плотин также настаивална необходимости обратитьсявовнутренний мирнашейдуши, гдетолькоиследует искать истину. Но, говоря одуше и ее глубинах, оноставалсяна уровне абстракций, вернее, ригористически лишал ее тонкого покрова индивидуальности, игнорируяконкретный план личностного.Плотин в своих работах не только никогда не касался себя самого, но не говорил об этом и с друзьями. "Плотин,

— рассказывает Порфнрий, — был одним из тех, кто стыдился, что должен жить в теле. Будучив таком расположениидуха, он неохотно рассказывал о себе, орождении,своих родителях, родине.С негодованием он отвечал Амелию на просьбу поторопиться с портретом: "Не достаточно, стало быть,нацарапать это жалкое подобие, которым природа пожелала меня наградить, но вы помимо того желаете, чтобы я согласился увековечить эту маску кажимого, видетькоторуюбыло бы сущим наказанием".

Напротив, Августин постоянно говорито себе всвоей"Исповеди", неутаивая ничего, рассказывает нетолько ородителях, родине,людях, ему дорогих, но обнажаетдушу свою во всех ее тончайших изгибах, велениях и интимных переживаниях. Более того, именно в таких натяжениях и случающихсяразрывах,влекущих к противостоянию воле Божьей, Августин обнаруживаетподлинное "я", личностное в человеке, в непроговариваемом смысле. "...Когда я стал высвобождаться изподбезусловного подчинения Господу моему, как если бы я обрел свою часть и участь, то понял, что то был Я, который хотел, Я, который не хотел: то был Я, который хотел этого безраздельно, и отвергал это

также безраздельно. И стал я тоща бороться с самим собой, раздирая самого себя...".

Как видим, от интеллектуализма греков, у которыхпонятие воли занимало более чемскромное место, насотделяет заметная дистанция. Проблема "я", полагаетПохленц, рождается у Августина в процессе внутренней борьбы: первыйтолчок — вдраме внутреннего мира, которыйвдруг дал трещину, чтозаставило егодолгострадать, ~ это неустраняемая внутренняя противоречивость его воли, желаний, которую ему удалось превозмочь лишь в результате полногоотречения от соб-

ственной воли в пользу воли Бога, посредством мучительных усилий удалось сделать своей.

Ясно, что мы находимся перед лицом абсолютно нового явления: греческаяфилософия неведала противоречивости религиозного чувст-

Открытие "личности"

57

ва такого накала, для нее воля — совсем не та сила, которая автономнымчобразом определяет жизнь, но функция, тесно связаннаяс интеллектом, указывающим воле цель движения. "Я" как таковое, как унитарное основание дано сознанию непосредственно, но никак не в качестве объекта рефлексии.

Следовательно, религиозная проблематика возникает в процессе осознания противоречия, несовпадения человеческой воли с Божественной, что, в конце концов, ведет к открытию "Я" как личности.

Правду сказать, Августин еще принимает некоторые греческие формулы, определяющие человека: например, сократово-платонов- скую формулу: "Человек — это душа, которая нуждается в теле". Впрочем, понятиядуши и тела у него обретают новый смысл, проходя через призму концепции творения, воскресенияи воплощения Христа. Отсюда понятие "тела" куда более весомо, чем "пустая оболочка", которой стыдился Плотин.

Особая новизна заключена во взгляде Августина на человека внутреннего как образ и подобие Бога и Троицы, в коей три Лица при их сущностном единстве. Эта специфическая тематика радикальноизменила концепцию "Я", где личность реализуется в той мере, в которой отражены три лика Троицы и их Единство. Так Августин находит целую серию триад в человеческой натуре, о чем красноречиво пишет в "Граде Божьем": "...Поскольку мы не равны с Богом, более того, бесконечно от Него удалены, посему Его стараниями,... мы узнаем в самих себе образ Бога, т.е. святую Троицу; образ, к коему следует всегда приближаться, совершенствуясь. В самом деле, мы существуем, умеем существовать, любим наше бытие и наше познание, В этом во всем нет ни тени фальши. Это не то, что есть вне и помимо нас, то, о чем мы осведомлены в видах телесных нужд, что приходит с видимыми красками, слышимыми звуками, вдыхаемыми запахами, нечто твердое

ивлажное, от которого мы отделяем образы умственные, что толкает нас желать всего этого. Безо всякойфантазии очевидно: "Я" есть определенность бытия, то, что способно себя знать и любить. Перед лицом такой истины меня не задевают аргументы академиков: "А если ты обманываешься?". Если обманываешь себя, то ты уж точно есть... Поэтому, следовательно, я существую хотя бы с того момента, когда сам себя надуваю. Откуда известно, что я в состоянии заблуждаться освоем бытии, когда не установлено, что я есть?.. Так, если я знаю, что я есть, то я и способен к познанию себя самого. А когда я люблю эти две вещи (бытие исамопознание), что открывают меня познающего, то очевиден

итретий элемент, не менее значимый, — любовь. В этой любви к самому себе нет обмана, ибо в том, что я люблю, я не могу себя обманывать, идаже если бы обнаружилось, что то, что я люблю, фальшиво,