Фома Аквинский

145

чина свободы,.Именно в свободе человека и склонен искать корень зла Фома Аквинский. Онаничуть не умаляется предзнанием Бога, онзнает все, что необходимо должно быть и что будет по свободе человеческой. Человек свободен в том смысле, что, идя к цели, он ведет себяисам. Он

тна котором играют.

Икольскоров нем есть природный порядок(/шЬИик), так неизбываема

кнем предрасположенность к пониманиюблагих целей и начал действия. Но понимать не значит действовать. Человек грешит именно по-

тому, что свободен — свободен удаляться и забывать универсальные законы, открываемые разумом, и откровение божества.

Фома различает ^гр_и типа законов: вечный закон (1ех ас(егпа), естественный '(ТёхТпсИигаНз) и человеческий (1ех Нитапа). Помимо и поверх всего — божественный закон (1ех(Импа), откровение. Вечный закон — это рациональный план Бога, универсальный порядок вещей, ведомых через этот порядшпмгазначенной цели. Этот план Провидения знаком лишь Богу и блаженным святым. Впрочем, частично в вечном плане бытия участвует и человек как существо рациональное. Такое участие человека в вечном и есть закон натуральный. Люди, согласно этому закону, будучи рациональными, следуют или должны следовать его сути: "делай добро и избегай зла". Благо для любого существа — самосохранение. Благо для любого человека означает следовать предписаниям собственной природы: союз мужчины и женщины, воспитание детей — все это благо, ибо соответствует природе анимального. Но как рациональному существу человеку предписано жить в сообществе и стремиться к познанию истины. Специфицируя понятия блага и зла, томизм придерживается скорее формы, внутри которой человек проявляет себя как волящее и естественное существо, и эта форма — рациональность, в рамках которой естественно все, к чему его побуждает действовать разум.

7.9.Право естественное и позитивное

С"1ех паШгаНз", естественным законом, тесно связан закон чело- ^ечеекий. Это и будет позитивным правом, законом, установленным

человеком. Люди, по своей природе, общительны, социальны, поэтому они устанавливают юридические законы, дабы воспрепятствовать злу. Как~любой закон, 'Чех Ншпсик?' апеллирует к разуму, устанавливая средства, допустимые к достижению целей, и сам порядок целей, особенно заботясь о коллективном начале в видах общего блага.

В отличие от Августина, полагавшего государство и его законы исторической необходимостью, зависимой от первородного греха, Фома, следуя здесь за Аристотелем, видит в государстве природную необходимость бытия человека, поскольку он человек. Законы, уставов-

146	"Дученто?
ленные человеком, исходят из естественного закона двумя	способами:

дедуктивно или путем спецификации более общих норм. В первом случае мыполучаем правочеловеческое, во втором — право гражданское. Изпервого, например, вытекает запрет на убийство, но вид наказания за уже совершенное убийство — из второго, гражданского права.

Последнее есть социальная и историческая аппликация естественного
права. Предписанияпозитивного права исходят из естественного	пра-
ва, они присутствуют в сознании; казалось, общество могло	бы не

фиксировать их юридически, и все-таки мы находим правовые установлениядля тех, кто склонен к порокам и не поддается убеждениям. Законпризванвынудитьизбегать зла тех, ктонеделает этого по доброй воле, стем, чтобы сохранить мирныйпокой всех остальных. Так люди сдурныминаклонностями сначала попринуждению, потом по привычкенаучаютсяделать должноеи,возможно, становятся добродетельными, избавляясь от страха. Принудительнаясила закона, кроме охранительной функции, по Аквинату, имеет еще и педагогическую. Закон должен исходитьиз факта несовершенства людей. Онне может заблокировать всепороки, ноте, которые растлевают других, может, более того, обязан. Убийство, воровство грозят смертью всему обществу, поэтому важно поддерживать невсе, ноте добродетели, которые умеют противостоять наиболее опасным порокам.

Существенно, что когда человеческий закон, будучи природным попроисхожденшо,входит впротиворечие сестеством, сэтого момента оннесуществует как закон. Аквинат солидарен сАвгустином втом, что закон, чтобы быть законом, должен быть справедливым, в противном случае, мы имеем тотальную коррупцию. Теорию справедливости — юстицию — святой Фомаопределяет как "постоянную волю находить для каждого свое право", вполне вдухе Аристотеля и Цицерона. Однако он уточняет: юстиция »— это предрасположенность души, дающей воле постоянство и неустранимость в нахождении права каждого. Юстиция бываеткоммутативнаяи дистрибутивная, относящаяся к человеческому обмену и распределениюмежду членами сообщества.

Моральная ценность закона, полагает Аквинат, диктуется естественным правом. Несправедливый юридический закон несет в себе насилие, однако и такой закон может считаться обязательным к исполнениюв случае необходимостипресечь скандальный беспорядок. В случае противоречиязаконачеловеческого божественному неподчинение такому закону Фома считает безусловно необходимым, например, вслучае санкционированного идолопоклонства. Восстание против

тирана также оправдано, ибо для подданных хуже и больше зла,	чем
тирания, уже не может быть.
^ Наилучшаяформа правления, согласно томизму, монархия,	вер-

ный гарант порядка и единства государства. Наихудшая — тирания,

ФомаАквинский

147

двигатель которой — грубая сила, зло. Чем эффективнее и организованнее эта сила, тем порочнее. Это своего рода кривое зеркало, ведь верная форма правления тем сильнее, чем больше в ней единства, как уже говорилось.

Государство может и должно направлять людей к благу всех, способствовать некоторымдобродетелям; позитивное право служит человеку в достижении его земных целей. Но государство бессильно в достижении цели сверхъестественной, которая всегда актуальна для человека, поскольку он человек. Ни лэкс натуралис, ни лэкс хумана здесь недостаточны. Лишь лэкс дивина, закон откровения, позитивный закон Бога может привести к блаженству сверхприродному, которое заполняет и искупаетвес несовершенства человеческих законов.

Итак, в согласии с классической парадигмой, естественный закон

— это природный разум. Критерий, по которому человек способен отличить добро от зла, — разум, управляющий его поступками. Последняя цель достижима, если он ведом законом божественным, и это снова разум, знающий естественный закон. Последний, скорее, природный инстинкт, чем естественное право. Не лэкс натуралис заключен в нормах закона и в Евангелии, ноэти нормы — сам божественный закон, а естественное право — объект всего лишь человеческого разума.

7,10. Вера ведет разум

"Нет ничегопомимоБога, и этот Бог—бытие:таков краеугольный камень христианской философии; он установлен не Платоном, не Аристотелем, ноМоисеем" (Жильсон). Бог — бытие высшее, соверщенное, истинное. Все прочее — плод его свободного и сознательного действия. Это положение — своего рода ценностный метроном, предпосланный философскому дискурсу. Когда философское положение, говорит Фома, противоречит утверждению веры, ошибка, без сомнения, со стороны философии.

Мы перед лицом христианской философии, все проблемы греческой философии модифицированы.В контексте томизма Бог — источник бытияи само бытие, в греческом горизонте Бог тот, кто дает форму миру, лепит предсуществующую материю (Платон) или дает исток космосу, увлекая егок совершенству. Греческий Бог не дарует бытие, онсамопределенный модусбытия. Его бытие не тотально, но частично, ибо материя существует от века и независимо от него. Томизм интересуют не столько формы, сколько бытие, конкретизирующееся через формы. Бог дарует своим созданиям бытие, а это больше, чем формы. Бог не просто Вечный двигатель, как называл его Аристотель, он —

148 "Дученпц?

частный акт, творец, и как творец, он двигатель. Томистские доказательства существования Бога не физические, а физико-метафизиче-

ские.

Новизна и глубина такой интерпретации в том, что все в реальноста обретает свой смысл и назначение: нет отныне ничего пустяшного, все малое и незначительное бытийствует как знаемое и желанноеИм. Древние проблемы обретают иное звучание. Понятие каузальности Аристотеля под пером Аквината трансформируется, ибо ее объект не формы, нобытие, Чтобы объяснить, как, будучи вне Бога, которыйесть бытие по преимуществу, существа имеют бытие, он вводит понятие участия. Аристотелевский Богпритягивает все вещи к себе какфинальнойпричине, мирвещей не имсозданный. Томистский Бог притягивает к себе созданное им но безмерной любви, оставляя в креативном акте поле любви открытым, оттого еще более прочным.

Но, может быть, Бог создал мир ради славы своей, которую нельзя ни умалить, ни возвеличить? Нет, Творец создал все для вящей славы^ нашей, а не своей, не затем, чтобы наслаждаться, потому что прекрасно, а затем, чтобы беседовать со своим творением. Бог любви, он не замкнут в кругу своих мыслей, как Бог Аристотеля.

В другой контекст попадает также проблема зла. Если не было Бога, нельзя объяснить природу добра. Но если есть Бог, тогда откуда зло? Для античной философии зло это небытие, бесформенная материя, противящаяся Демиургу, зодчему (версия Платона). Для Аквината, поскольку все происходит от Бога, такое решение проблемы неприемлемо. Исток физического и морального зла — возможность конечного бытия, в рамках которого нам знакомы мутации и смерть, свобода рациональных существ, не признающих родства своего с Богом. Тело к злу не причастно. Не тело заставляет грешить дух, а дух порочит тело. Зло не в утрате рациональности, рассудительности, это не ошибка в расчете, как хотели думать греки. Зло в неподчинении Богу, утрате связи и памяти о фундаментальной зависимости от него. Корень зла в порче духа и свободы.

Материя в томизме начало индивидуации. В ее отношении к духовному мы уже не находим типичногодля греков дуалистического и пессимистического тумана. Тело свято, как свята душа. Платон, обожествляя душу, несколько переусердствовал, сведя тело к темнице, понимая единство тела и души как что-то эпизодическоеи негативное. Аристотель реабилитирует единство тела и души, но лишь до того пункта, где начинается платоновское объяснение бессмертия души (обособленного интеллекта'). Аквинат следует за Аристотелем, спасая субстанциональность компонентов единства. Мыслитиндивидуум,а не душа; тот, кточувствует, — человек, а не тело.Будучи духовной, душа

— форма тела, более того, формальное начало (способность одушевлять тело) обосновывает его субстанциональность.