7.8.3. Динамика межцивилизационной эпохи.

Межцивилизационная эпоха - это состояние культуры между двумя цивилизациями, тот период времени, когда нормативная система старой цивилизации уже перестает определять общественную жизнь, а новая цивилизация еще не вступила в силу. В развитии общества, это - локальный культурный кризис, сопровождающий революционные преобразования. Распадающаяся цивилизация перестает играть роль формы культуры и системы ее законов. Новая же цивилизация образуется не такою, какою кто-либо хочет ее видеть, а такой, какой она сложится во взаимоотношениях всего многообразия членов общества.

Межцивилизационная эпоха может трактоваться как культурологический аспект социальной революции. В таком аспекте революция должна рассматриваться не как целенаправленное действие партий, классов и иных революционных сил, а как стихийный процесс, идущий к не вполне представимому результату. В межцивилизационном периоде участвуют все без исключения субъекты общественной жизни, не зависимо от их собственных целей и задач.

Одной из множества форм межцивилизационной эпохи выступает «переходный период», возможный только при наличии целей, программ, проектов социального переустройства, классов, осуществляющих революцию и субъектов управления процессом межцивилизационного перехода.

Межцивилизационная эпоха: культурологический аспект социальной революции, качественная трансформация культуры и цивилизации, смена норм и способов общественной жизни и мышления людей, эпоха переоценки ценностей и переориентации жизненных смыслов.

Эта эпоха охватывает время жизни не менее трех поколений. Его эволюция может быть рассмотрена в аспектах социологии культуры, семиотики и в экзистенциальном плане.

С социологической точки зрения, каждый культурообразующий субъект в эту эпоху действует, исходя из своего представления парадигмы. В результате нарастающей напряженности и рассогласованности она распадается, обусловленная ею цивилизация деградирует, процесс деградации мы и обозначаем термином межцивилизационности. Самостоятельные «групповые парадигмы», ставшие продуктом распада, обособляются, их групповые носители переосмысляют свое место и вступают друг с другом в диалог. Обособление и созревание «групповых парадигм» по времени совпадает с периодом деградации.

Взаимно обособившиеся парадигмы содержательно наполняются взглядами групп на жизнь, оформляют и закрепляют эти взгляды. На определенной стадии расхождения парадигмы могут поляризоваться. Тогда в их диалоге начинает доминировать конфликт, а межгрупповые отношения принимают форму гражданского противостояния.

Вне зависимости от того, доходят отношения до конфликта или нет, итогом диалога становится интеграция парадигм, сопровождающаяся переоценкой партнерствующими группами своего положения, а так же роли и места партнеров в общественной жизни. Определив как свой новый статус, так и статус партнера, завершив создание новой системы ценностей, группы достигают стадии комплементарности друг с другом.

В этот момент зарождается новая общая парадигма и новая цивилизация, а недавно обособленные группы качественно изменяются в ходе взаимного приспособления. Межцивилизационный период на этом завершается.

В семиотическом аспекте межцивилизационная эпоха начинается с обессмысливания социокультурного субъекта и утраты им личностного значения. Например, в СССР второй половины 70-х гг. ХХ века идея коммунизма потеряла человеческий смысл, а вместе с нею и идеи коммунистической личности и норм коммунистического образа жизни. Они превратились в бессодержательный обряд. С этого момента началась мировоззренческая подготовка революции 1991-1992 гг. То, что не имеет смысла – необязательно и для исполнения, оно исчезает, вслед за ним распадаются нормы общественного сознания, обеспечивающие его единство, и пропадает взаимопонимание между людьми. Это и означает распад цивилизации. Люди предоставляются самим себе, против своего желания становятся свободными и самостоятельными.

Распад общезначимых норм выражается в нарастающей хаотичности общественной жизни и ставит перед выбором: жить, опираясь лишь на собственный разум и на свое представление о смысле жизни, подчинить свою жизнь целям других людей или, сохраняя свою самобытность, найти с другими общий язык. Решения принимаются разные, поэтому цивилизация, рождающаяся в этот период, всегда содержит в себе условия и для человеческой свободы, и для нового порабощения.

Что означает личный выбор в такие моменты истории? Индивиды выбирают свободу или зависимость, в них находят смысл и определяют способы их осуществления: конфликт или диалог. Диалог позволяет избежать конфликта. В этот период из хаотической изменчивости рождается устойчивость.

Значение межцивилизационного периода в том, что в нем высвобождается человеческое «самобытие». Люди осознают высшей ценностью именно человеческую жизнь и ее внутреннее смысловое содержание, они начинают стремиться к осмысленности своей жизни и к восстановлению такой цивилизации, какая имеет для них смысл. Без понимания же собственной ценности и достоинства невозможно понять ценность другого человека.

С чего начинаются такие эпохи и чем завершаются? Их эволюция протекает между естественными и искусственными нормами и проходит следующие своеобразные «стадии»:

1. утрата естественности традиций и всей предшествующей системы норм и превращение их в искусственные правила,

2. утрата правилами личного смысла,

3. распад норм цивилизации, возрастание хаотической ситуационности общественной жизни,

4. пробуждение разума и личная активность в осмыслении ситуации,

5. активный экзистенциальный диалог с целью создания общего идеала и общей рациональности,

6. формирование новых норм цивилизации, имеющих для людей смысл и естественных потому, что индивиды интенционально и незаметно для себя в диалоге привносят в новые нормы свои личные значения.

В экзистенциальном плане этот период характеризуется дополнительными параметрами, выражающими природу человека:

• Персонификация.

• Дезориентация.

• Концентрация.

Персонификация - насильственное освобождение, предоставление человеку выбора: быть самим собой или нет, выбора типа взаимоотношений с другими людьми и жизненным миром в целом. Общество перестает опосредовать отношения между людьми, между человеком и средой его жизни. Межчеловеческие отношения теряют духовный характер и становятся поверхностными, телесными. Персонификация проявляется в одиночестве, страхе, растерянности и взаимном непонимании. Одиночество – осознание своей независимости и незащищенности, предоставленности самому себе. Страх - переживание необычайности жизненного мира и своего бытия в нем, настороженность, предусмотрительность, осознание возможности негативных последствий собственной деятельности и стремление их предупредить. Взаимное непонимание – диверсификация ценностей и значений становится доминирующим способом не только межчеловеческих отношений, но и отношений между поколениями, нациями, государственными институтами, ветвями власти, между государством и народом в целом.

Дезориентация - переживание отсутствия объективных оснований для выбора типа взаимоотношений с жизненным миром при понимании необходимости выбирать и действовать, растерянность.

Концентрация - принятие решения о выборе при отсутствии объективных оснований, на основе личного смысла и понимания своей всеобщей природы. В состоянии собранности, в структуре личного смысла активным становится воображение. Оно дает представление о желаемом устройстве мира и побуждает к действию. Именно в этом экзистенциальном состоянии принимается решение о выборе диалога или монолога в межсубъектных коммуникациях.

Диалог обеспечивает перспективу совместного бытия субъектов, монолог ведет к нарастанию взаимного противостояния и конфликтности, способных завершиться новым взрывом и окончательным исчезновением субъекта, его полным растворением в общей культуре.

В социологическом плане можно обнаружить свои этапы эволюции общества, переживающего хаотичное межцивилизационное состояние. Они различаются не только хронологически, но, что гораздо важнее, феноменологически. Они выражают состояние общественного сознания, степень его консолидированности и ориентированности на преодоление общего «межвременья».

Первый этап представляет собою деградацию норм цивилизации. Из естественных и традиционных они становятся сомнительными и воспринимаются как искусственные. Обессмысленные нормы теряют способность согласовывать межчеловеческие отношения, попросту говоря, их перестают соблюдать. Следствием оказывается дезинтеграция социокультурного целого. Общество рассыпается на отдельных индивидов, переживающих одиночество, восторг, страх, растерянность, свободу как абсолютную неопределенность в выборе и принятии решений и как стремление к индивидуальной самообусловленности. Наиболее характерным экзистенциальным состоянием этого этапа является человеческая персонификация, абсолютная самоопределенность индивидуального субъекта, противопоставляющего себя всем остальным субъектам. Такое состояние великолепно описано Ж.-П.Сартром в его «Тошноте» или А.Камю в «Постороннем».

Индивиды, вынужденно вступая друг с другом в коммуникацию, участвуют в ней как носители исключительно собственной разумности. Их взгляды становятся настолько различными, что известная формула Ж.-П.Сартра «Ад, это – другие» какое-то время вполне оправдывает себя. Однако степень их конфликтности и взаимная угроза для жизни здесь настолько велики, что они оказываются вынужденными идти на компромиссы.

Стремление к компромиссу заполняет коммуникации экзистенциальным диалогом, в ходе которого образуется интерсубъективность и возникают «прасоциумы» – относительно небольшие организованные и самоорганизующиеся группы. Так начинается второй этап, в ходе которого складывается первичная социальная структура, являющаяся агрегированной суммой субъектов: мелкие партии, предприятия, неформальные объединения, разрозненные профсоюзы, криминальные группировки и т.д.

Горизонтальный диалог сопровождается вертикальным, воцарившуюся среди населения анархию пытается обуздать укрепляющаяся власть. Тогда группами первичной социальной структуры становятся и новые, и унаследованные от предыдущих времен, связанные с властью территориальные и отраслевые корпорации: производственные комплексы, банковские объединения, армия, правоохранительная и пенитенциарная система, система образования, науки, государственной бюрократии и т.д. Они выполняют конфигурирующую роль и подчиняют себе новые социокультурные образования. На втором этапе власть заявляет о своей преимущественной субъективности и вступает в противоборство с остальными субъектами. В этот момент возрастает тенденция, которую принято называть «реставрацией» не во французском смысле, а в общеполитологическом.

Реставрация, на самом деле, реставрирует только одно: целостность государственно-политической системы. Конечно, в обществе еще многочисленны слои, выросшие «при старой власти», но социальные силы, поддерживающие реставрацию, уже другие. Поэтому «старые парадигмы власти» оказываются всего лишь образцом для подражания, намекающим на «былое величие», но ни в малейшей мере не наполняют содержанием новую власть. Реставрация превращается в формальность. Об этом явлении К.Маркс, имея в виду французскую Реставрацию XIX века, с присущей ему язвительностью писал, что всякое великое событие бывает дважды, сначала как трагедия, а потом как фарс. Маркс не совсем прав. Фарс реставрации, все-таки, указывает цель, пусть даже формальную. Обозначая цель, он стимулирует выход из межцивилизационного тупика и довольно быстро преодолевается новым содержанием и новыми цивилизационными основаниями, что и произошло, в конце концов, во Франции. Будущее начинает с того, что подражает прошлому, в дальнейшем превосходя его.

В силу общей дезинтегрированности, каждая группа на втором этапе межцивилизационной эпохи проводит собственную политику, мало считающуюся с политикой других групп. Теперь экзистенциальный диалог идет уже между корпорациями, включая в их список и властные органы. Людям же предоставляется выбор: либо примыкать к корпорации, к ее ценностям и способу мышления, либо сохранять свободу и укреплять личную самообусловленность, отказываясь от корпоративной поддержки и защиты, а то и рискуя попасть под давление корпораций.

Складываются дезинтегрированные рынки: нефти, продовольствия и т.д. Они формируются, в первую очередь, не как общегосударственные, а как внутрирегиональные и межрегиональные. У обособленных рынков обнаруживается разная скорость развития и разные весовые категории. Они вступают в противоречие друг с другом, и начинается конфликт экономик, политических стратегий и элит. Нарастает напряженность в межрегиональных отношениях. Формируются несколько взаимоконфликтных идеологических «центров». Все это пропитывается молодыми поколениями, не связанными с предыдущей эпохой, но усваивающими ее цинизм.

Идеологические «центры» - в кавычках, потому, что центрами в точном смысле их назвать нельзя, это, скорее «фокусы», возникающие на пересечении охвативших всю страну ментальных процессов, и провоцирующие эти процессы по мере своего созревания – конфигурируют население, и особенно молодежь вокруг себя. Они ориентируют на Европу, на Америку, на Китай, на Арабский мир, на Россию, прививают ему взгляды православные, католические, протестантские, исламские, буддистские, фашистские, коммунистические, эзотерические. На этом шатком и расползающемся основании власть пытается балансировать, и сама стремится стать идеологическим центром.

Создатели советской России сделали несколько ошибок, как об этом можно судить с нынешней колокольни, и главная из них была в самой попытке рационального переустройства общественной жизни. Рационально можно преобразовывать объективную реальность физического мира, хотя и тут не всё просто, но нельзя преобразовывать себя! Любая же переделка человеческого общества, это – преобразование себя. Беда рациональности в том, что она не владеет всей Вселенной, хотя и мечтает об этом.

Советская эпоха 70-80 гг. XX в. была в сущности доведенным до абсолютного, и следовательно, до абсурдного завершения общеевропейским Модерном. Как всякая завершающая эпоха, эта эпоха конца советского прогресса была геронтологической и представляла собою гендерную систему не столько в силу половозрастного состава ее власти, но главным образом, вследствие ее общего старческого материализма и нацеленности не на социокультурную перспективу, а на консервацию сложившегося положения дел и на социальное обустройство преимущественно в рамках этого положения. Подобно любой европейской культуре модерна, построенной на субъект-объектном фундаменте, поздняя советская эпоха отличалась двойными стандартами и в отношении к своей геополитической среде, и в иерархическом отношении между властью и населением, и в отношении к собственным традициям и идеалам. Одна нравственность для субъекта, другая для объекта, одно - для себя, другое - для чужих.

Геронтологический материализм, гендеризм и двойные стандарты обусловили советский цинизм как доминирующую нравственную норму. Цинизм власти выглядел желанием навязать населению такие ценности, какие бы материально обеспечивали власть и бюрократию, а цинизм населения был противоположным желанием воспользоваться для своих утилитарных целей любыми возможностями, какие власть по недосмотру или из умысла ему оставляла. В результате последние годы СССР были насквозь пропитаны постмодернистской игрой населения с властью. Но если советский цинизм был реакцией на беспредпосылочность социализма в России и неестественность его советской модели, потому и осознавался как вынужденная мера, необходимая для человеческого выживания в его условиях, то первое же постсоветское молодое поколение воспринимает его как естественное состояние морали.

Отсюда и сам второй этап межцивилизационной эпохи характеризуется дезинтеграцией нравственности и еще большей, чем на первом этапе, дезориентацией персонифицированных индивидов как преобладающим экзистенциальным состоянием. Проще говоря, перед людьми возникает многообразие относительно стабильных, но слабо скоординированных смысловых ориентиров, из которых, тем не менее, необходимо выбрать один, несмотря на полное отсутствие привычных оснований для выбора и вызванную этим растерянность.

Часть молодого поколения, восприняв цинизм старших, превращает его в собственный естественный эгоизм, позволяющий ему рассматривать всю социокультурную среду как еще не освоенный ими материал природы. Они неосознанно солидаризируются со старшим поколением и, неожиданно для себя, становятся вместе с ним субъектом советской реставрации. На «дело реставрации» работают не одни только проправительственные или прокоммунистические молодежные организации. В нем фактически участвуют и оппозиционные круги в бизнесе и в политике, и криминальные круги, и люмпенизированная молодежь и т.п. Стремление к реставрации является ясно различимым смыслом жизни молодого поколения в той степени, в какой эгоизм и цинизм воспринимается им как норма. Эта нравственная позиция легко оформляется и направляется властью, которая на втором этапе межцивилизационной эпохи так же эгоистична, цинична и тоже заинтересована в реставрации во благо населяющих ее чиновников. Эгоист с эгоистом легко договариваются, если находят взаимную выгоду.

Диаметрально противоположная группа молодежи романтически отрицает цинизм, нацеливаясь на нераспознанное будущее. Но при этом она сама расслаивается на тех, кто это будущее представляет в виде мечты о золотом веке прошлого советского величия и на тех, кто находит в нем свою мечту об абсолютной вестернизации (или ориентализации) России, неосуществимую, как всякая мечта.

И наконец, наиболее обширная часть молодого поколения растворена в суеминутности переживаемого момента. Эта «пляшущая молодежь» («хоббиты», «индейцы», «роботы», просто «тинейджеры» и др.), веселая, игривая, в меру циничная и в значительной степени инфантильная, оказывается в итоге предметом конкуренции первых двух групп и становится социальной базой экзистенциальной революции.

На втором этапе нарастает противоборство между реставрацией и вестернизацией, накаляющая атмосферу пляшущей молодежи, по сути, совсем не желающей «загружаться», а стремящейся лишь избавиться от нарастающего морального напряжения и вернуться к своей веселой игре. Это их стремление и реализуется экзистенциальной революцией. Она сметает и фарс реставрации, и остатки былых ценностей и иллюзий, и дает шанс межцивилизационной эпохе перейти к третьему, завершающему этапу - формированию новой системы ценностей.