9.6.2.3. Капитализм и шизофрения.

В начале 70-х годов он вместе с тем же Ф.Гваттари пишет книгу «Анти-Эдип: капитализм и шизофрения». В ней шизоанализ получает политическое звучание, очень популярное у студенческой молодежи эпохи экзистенциальной революции 50-70 гг. Суть политического шизоанализа – полное практическое очищение и высвобождение бессознательного и спонтанное разрушение всей культуры, то есть, анархия.

Идея «Анти-Эдипа» в том, что истоки и сущность культуры – в безумии. Но безумие является не болезнью, а естественным состоянием всех и каждого, неизбежным по той причине, то любая норма условна, безусловность же не в ней, а в аномии.

Искусство безумно по своей природе, а художник – безумец и изгой капиталистического общества. Общество подавляет безумие, а значит, оно изгоняет из себя талант как условие своего саморазвития. Поэтому общество как самодовлеющий организм всегда достойно уничтожения.

Ж.Делез и Ф.Гваттари не являются профессиональными психиатрами, для них названия «шизофрения» и «паранойа», к которым они охотно прибегают, диагнозы не столько состояния конкретной психики, сколько времени. Это – социологические категории, имеющие их личный оценочный характер. Они подобны тому, как мы говорим о сумасшествии наших дней или о сумасшедшем мельтешении событий.

Собственно, как же представляется ими человек, если его природа ризоматична? Человек есть его бессознательное, функционирующее в системе межчеловеческих ситуаций. В таком случае и общество, включая власть, выступает продуктом бессознательного, в котором можно переживать только некоторые устойчивые стремления, но никак не структуры. Человек к чему-то стремится, причем, вполне неосознанно, и его стремление неудержимо. Возвращаясь в своей рефлексии к основаниям современного рационализма, Ж.Делез и Ф.Гваттари находят в этих основаниях картезианскую метафору машины.

В начале XVII века один из основателей рационализма Просвещения Р.Декарт предложил в качестве парадигмы зарождающегося научного познания чрезвычайно удобную метафору. В то время, когда наука только отделялась от философского богословия Средних веков, перед ней встал вопрос о собственном специфическом методе познания. Парадигма Декарта предлагала любой предмет изучать так, как башенные часы на городской ратуше: из какого материала они сделаны, из каких элементов составлены, как эти элементы связаны друг с другом, какую роль они играют в общем механизме, для чего этот механизм в целом предназначен и т.д. Картезианская метафора машины оказалась настолько эффективной, что вплоть до XX века по преимуществу именно она определяла ход познания во всех науках, а в ряде отраслей естествознания она господствует по сей день.

Ж.Делез называет человеческое бессознательное машиной потому, что в его основе находится фрейдистское либидо, которое, по его мнению, действует соответственно некоему алгоритму, как производящая машина. Оно производит желания, являющиеся причиной социальной хаотичности, и связывает человеческое бессознательное с социумом.

Поскольку в центре личности находится либидо, то человек оказывается своего рода «машиной желаний». Общество же, при этом, выступает регулятором разрушительного потока желаний, системой жестких правил. Желание пронизывает все социальное тело любовью и сексуальностью, социум же стремится ограничить этот поток, подавить желания индивидов и поработить их.

Бессознательное либидо наполняет и историю, и экономику, и политику, и культуру. Оно колеблется между обществом как «суперагрегатом» индивидов с одной стороны, и самими индивидами, чьи желания разрушительно действуют на общество. На первом полюсе власть утверждается, а на втором - ниспровергается. Первым полюсом общество интегрируется, а на втором полюсе происходит непрерывное бегство от системы.

В теории машины желаний важнейшую роль играет понятие сингулярности. Сингулярность проявляется в любом виде: индивидуальность, явление, событие, ситуация. Это – множество культурных фактов, каждый из которых существует сам по себе и помимо любой ценности или оценки. Это – культура как поток многообразия, как, скажем, река – поток не воды, а разрозненных молекул этой воды. Главное то, что сингулярность – основа культуры и источник ризомы. И еще главное то, что она, в сущности, безразлична и невозмутима, она даже не имеет личностного начала, поскольку в ней концентрируется бессознательное. Идеей сингулярности субъективность как фундамент культуры окончательно ликвидируется.

Сингулярности образуют «роевые сообщества», рыхлые и неорганизованные, а потому противостоящие организованным социальным агрегатам, что-то вроде толпы футбольных фанатов или студенческих демонстраций в противопоставлении полиции. Если говорить метафорически, как предпочитает и сам Делез, то роевое сообщество сингулярностей, это – толпа, а общество, это – организация. Организация подавляет толпу и превращает ее в свои гражданские компоненты, а толпа разрушает организацию, ибо в каждом члене общества – бессознательное, либидо, и он является машиной желаний. Как таковой, индивид, даже если он организован, бессознательно стремится к уничтожению социальной машины.

По Ж.Делезу и Ф.Гваттари, двумя основными формами, в которых только и может существовать бессознательное, оказываются шизофрения и паранойя в их оценочно обыденном, а не медицинском смысле. В форме паранойи бессознательное порождает социальное целое, а в форме шизофрении оно утверждает социальную раздробленность. Потому именно шизофрения обусловливает изменение и становление реальности, паранойя же способствует ее консервации.

Причиной как хаоса, так и порядка, источником всех перемен общественной жизни, всех социальных брожений, и бунтов, и консервативных реакций является человек в качестве сингулярности. Так как человек – желающая машина, то по настоящему свободный индивид, это – шизофреник. Он – избавлен от ответственности, одинок, радостен, он единственный, кто может сказать что-то просто от самого себя, безо всякого принуждения, и ничему свое мнение не подчиняя. Параноик же – полная противоположность: он угрюм и подозрителен, и он-то стремится навязать свою волю всему своему окружению.

Шизофрения противопоставляется не норме, а паранойе. Норма, по мнению Ж.Делеза и Ф.Гваттари, является продуктом социального компромисса, как таковой ее нет и ее можно не принимать в расчет. Так или иначе, безумцы – все. Но шизофреник осознает свое безумие, а параноик – не осознает.

Тогда шизофрения начинает пониматься как главная освободительная сила для человека и основной революционный фактор для общества. Все революционеры, все художники, все творцы – шизофреники. Собственно говоря, само искусство, это – страдание человека в разорванном обществе, а художник – человек, «больной цивилизацией». Это – «состоявшийся шизофреник», чья задача в искусстве – сублимировать страх смерти, а потому он, в некотором смысле, «социальный врач».

В творчестве Ж.Делеза и Ф.Гваттари проявляется аномия, характерная для постмодернистского состояния. Тем не менее, постмодерн как качество культуры демонстрирует исторически накапливающуюся в ней человеческую бессмысленность, присутствующую в ее ценностях, утопиях, мифах, в игре, в моде. Он как бы оказывается практическим уроком, позволяющим вспомнить, что именно общество состоит из людей, а не люди из обществ, и что важнейшей социальной ценностью, как позитивной, так нередко и крайне негативной, является человек такой, какой он есть.