Диалектика чувства русского человека в «Дыме»

Тут Тургенев правдоподобно описывает чувство человека. Причем оно, это чувство, человеку из элиты недоступно, а доступно только человеку из средних слоев, из дворянства, которое живет в деревне и еще не затронуто гнилью власти. Только такому человеку, честному и скромному, чувство и доступно. Женщина света, такая как Ирина, пресытившись светом, желает и чувства такого простого дворянина. Однако насколько она длительно может этого чувства желать? Это загадка, решение по событиям самого романа не может быть найдено, ибо тут все результат обстоятельств. В том и проблема великая русского человека, что он не начинает делать, пока не захватит его страсть, но при этом, когда его страсть захватит, он ни о чем не может думать и не способен рассуждать. Поэтому делает уже глупости.

По сути, о том же говорят и оценки «дыма», т. е. публики как разночинной, так и петербургской. Это два разных общества, два разных дыма. Воли не хватает ни тем, ни другим. Петербуржцы лукавее, хитрее, а разночинцы проще, но везде сплетни и невозможность чувства, которое только и пробуждает от затишья деятельность русского человека. Аналог можно видеть и у Гончарова, когда Обломов преображается чувством к Ольге, он, влюбившись, пробуждается к действию. Но чувство делает его слепым своим оружием. Не есть ли это алгоритм русского характера, который и исследует Тургенев в разных формах, в разных частях общества? Ведь если представить, что кто-то из никудышних болтунов вдруг влюбится, то и он преобразится, начнет действовать.

Характерен также способ влюбляемости русского человека. Тургенев описывает такой тип влюбленности, когда из знакомства чаще всего происходит взаимное отталкивание. Нужен стресс, который неожиданно представит другого человека в новом качестве. Влюбленность мужчины и женщины протекает у Тургенева по-разному. У женщины она возникает из привычки (порядка), когда она привыкает и относится небрежно, не замечает очевидного. Вдруг он, отчаявшись, исчезает, и тут во время разлуки она понимает, что потеряла нечто. Ирина боится потерять Литвинова. Она и пробуждается к чувству в момент вероятного разрыва. В романе трижды Ирина не дает вырваться Литвинову. Мужчина же влюбляется иначе (страстно), он сам себе создает образ, но со своими мечтами может еще справиться, если только не обращает внимания, не дает надежды. Скромность положена в основание настоящей любви, что вообще ставит под сомнение способность к такому чувству, а следовательно, и к перерождению таких людей, которые собираются у Губарева.

Есть и еще один вид любви, когда женщина теряет, а мужчина неожиданно теряет, этот вторичный тип наведения и рассматривает в романе Тургенев. Он, по-видимому, не столь сладок, как любовь обычная, он скорее горек, но он «приспособлен» к русскому свету и обществу, ибо он способен сопротивляться и разрастается по мере возникновения препятствий. Только если страсть такого рода находит реализацию, она вдруг исчезает. Кстати, такого же рода чувство между Анной Карениной и Вронским. Тоже в большой части это чувство – персонализированный протест против условностей и кабалы света.

Вполне возможно, что такое отношение к собственному чувству для современного русского человека далеко, ибо условия жизни и отношение к сексу изменились.

Что касается отношения героев, то нельзя не отметить удивительные вещи. Удивительно то, что Ирина поддерживает его в честности. Она спрашивает, не обманывается ли он? И верит, когда он это отрицает. Она верит, что он ее не обманет. По крайней мере, Тургенев это многократно проговаривает. В самом деле, Литвинов – особенный человек, он мог бы обманывать, но не захотел. Это его резко противопоставляет свету, где обман установлен порядком. Интересно в этом плане случайное замечание Ротмирова, когда тот на улице встречает Литвинова, он думает: «хоть бы не этот». То есть Ротмиров понимает как муж, что жена ему изменяла и будет изменять, и может только мечтать, что она будет изменять с тем, но не с другим. Это и есть порядок светского общества, от которого бежала Одинцова и Базаров.

Парадокс в том, что люди в основном болтают и обманывают, но при этом принципы, к которым они «приспособлены», – честь и совесть. В современном обществе нет даже этих принципов.

Услышав признание Ирины, Литвинов считает, что он этого ждал. При этом он, по сути, не рад. Он испытывает восторг безотрадный и безнадежный, который давил и рвал его грудь. Восторг этот переписывает его судьбу, реализует возможность первой любви, но при этом зачеркивает его сознательно построенную после этого жизнь.

Видимо, конструкция Тургенева предполагает, что первая любовь была предельно истинной, и она не проходит, только затухает. Такое состояние чувств у человека возможно только при условии, что его душа «притаилась» и замерла после потери любимой. То есть это русский человек, который не жил. Не развивался, не имел своего дела. Ибо если бы он развивался и делал, то не так легко оставил настоящее, которое создал сам.

За этими чертами русской любви, легкой восстановимости первой любви, полной подчиненности воли страсти, раскрывается тот же стержень или стиль жизни русского, который не живет, а плывет по течению. Тургенев видит тут и силу, и слабость. По-видимому, с таким сохранением души ассоциируется возможность жития в усадьбе. Городская жизнь так не сохраняет.

Важно также то, что такое же сохранение первой любви ‑ какой-то рок, характеризующий лучших русских людей. Это символ честности, искренности как совокупного русского качества.

Ирина тоже сохраняет это первое чувство, но у нее это сохранение иное. Скорее всего, она разочарована в прорыве, который ей пророчили родители и который вывел ее в верх общества. Этот верх ее разочаровал. Тут нет жизни, и она просто хватается за прошлое. Глубокое несчастье женщины, которая добивается своего места своей красотой, сходно с ситуацией Настасьи Филипповны у Достоевского в «Идиоте».

Итак, сохранность души – важнейшее качество человека честного, но при этом имеем фактически разные типы сохранения. Вообще любовь, которая пробуждает в человеке самое высокое, свойственна только людям честным, и она проявление их собственной, внутренней правды. Правды, которая порождена любовью. Вот суть русского человека. Так две любви и два типа сохранения ведут к двум типам правды. Правда Литвинова и Ирины. Первая естественна, она не раскрыта, вторая – как прибежище и протест. Попытка вернуться к естеству. Эта разница ключевая. Мы исследуем ее сравнительную данность. При этом в Татьяне преобладает естественность, которая делает ее ближе к Литвинову.

По законам романтизма первая любовь у настоящего человека – вечное, которое его касается один лишь раз в жизни, и то не каждого, а остальные – лишь ее отражение. Суть трагедии романтической в том, что неопытностью молодого партнера пользуется опытный, который перегорел и который уже не может сам любить и наслаждаться, поэтому прибегает к питанию чувствами другого. Эта трагедия – ключевая и для Тургенева. Люди питаются другими и тогда очень хитры и мудры, либо они искренни и тогда неопытны. И соединение этого дало бы возможность для обоих прорываться в мир развития. Ибо питание одного человека другим – это тупик для обоих, но развитие каждого самого по себе – выход.

Это проблема русской любви, которую и воспевает Тургенев. В целом, за такой моделью скрывается несколько побочных, которые попутно раскрывают, как русский поступает в разочаровании и обмане. Например, не может влюбленный желать зла любимому, даже когда тот отказывается от него. Если желает, значит, не любит. Это касается и Татьяны, и Литвинова.

Можно сказать, что Тургенев играет со статусными вещами сословий и пытается среди сходных черт определить эталон нормального русского, который статусно более свободен и, по сути, перешагивает за границы сословий. Это внешняя сторона человека, способного любить и стремиться к любимой через правду. Это особенный тип любви к женщине, родине и правде одновременно. Причем таких людей в романе два: Литвинов и Потугин.

Ситуация Литвинова усложняется Тургеневым другой любовью, связанной с обещаниями и прочим. В той другой любви он автор, он сам создал новый мир. И будучи побежден страстью, Литвинов еще сопротивляется из чувства долга, т. е. встречает Татьяну, это дает читателю надежду, что у него еще осталось благоразумие. Но его нет, и его держит только трусость, как пишет Тургенев, он не желает боли той, которая не виновата.

Это особое положение, которое родственно свету. Но как свет не может помешать измене, требуя только ее скрытности, так и честь героя не способна его остановить. Так что парадокс в том, что пока не наступило объяснение с Татьяной, еще не все потеряно, и читатель еще надеется на возможность иного исхода. Это особенное состояние несостоявшегося предательства вводит в круг чувства слухи. Очень тяжело человеку быть в таком состоянии, когда с одной стороны наслаждение любви и с другой – горе измены.

Это состояние внутри также распадается. Вначале другая, новая любимая становится плотиной восстановления старого, потом стыд и борьба, которая мобилизует самосознание, третья стадия – ощущение поражения и стремление к бегству, наконец, поражение, которое порождает парадоксальную любовь, не радостную. После поражения вторая полярность в душе только оттяжка, ибо результат предопределен. Тут уже есть желание оттянуть встречу со второй любимой, новой. После встречи тоже пауза, когда трудно признаться, обмануть ее ожидание, но затем признание, наконец, есть еще ожидание любимой, что он передумает, когда она еще не совсем согласна и ждет его перемены.

Отметим, что одинаковые поступки окружающих на разных этапах воздействуют на человека по-разному. Например, Литвинов спокоен и добр к попутчикам русским, которые из разночинцев, но становится агрессивным и злым после. Его любовь собственно запускается признанием Ирины, и он после этого влюбляется. Но и Татьяна, приезжая, по сути, признается в любви, но это уже не действует. Между тем признаться в любви скорее способен человек склонный играть другими людьми, нежели гордый, а любовь гордого важнее и ценнее. Так что тут чувство слепо.

Тургенев мастерски строит сюжет на сопоставлении пустых сплетен, которыми наполняют души дымные люди и разжигают искусственные страсти и интриги страсти настоящей или кажущейся настоящей. Разница в том, что серьезный и честный человек проживает интриги страсти как настоящие.

Однако есть другое в любви: практически никогда не бывает, чтобы честный полюбил честного. Даже если допустить, что честных мало, они все же должны встречаться друг с другом. Они тянутся друг к другу, но не любят, а дружат. Между Татьяной и Литвиновым перспективны отношения дружбы и доверия, но не любви. Любовь имеет тенденцию дополнительности. Человек любит в основном свою противоположность. При этом если человек не чувствует этой противоположности, то он ее и не может полюбить. Противоположность для нечестного человека всегда есть примитив, ибо он чванлив, хвастлив и считает противоположный тип людей недостойными. Честный человек противоположность пытается понять, помочь, спасти, наконец, поэтому сама противоположность его притягивает и становится преимущественным источником любви-страсти. Ибо при таком контрасте честный заворожен мыслью о спасении.

Так в любовь проникает спасение, идея жертвы себя, и это делает любовь и развитие несовместимыми друг с другом. Тут очевидно, что Тургенев заочно спорит с концепцией Вл. Соловьева, который считал именно любовь источником творчества и развития человека. Есть иной тип любви, основанный на опыте и взаимном уважении. Этот тип иногда побеждает в романах Тургенева, например, в «Рудине». Но это не любовь-страсть.

Итак, если любовь возникает на контрасте, то только честный способен к ней, ибо нечестный такого не видит и принижает противоположное себе. Но в этом случае любовь обречена на жертвенность ради любимого, ибо иной человек все же никогда не поймет другого. Так что ее финал предрешен.

И все же следует определиться, что этот тип любви-страсти не есть полностью вся любовь, к которой способен даже русский человек. Но этот тип любви, который проживают все более-менее стоящие чего-то люди, характеризует русского как нечто другое.

20. Записка от Ирины на его столе и слова Потугина зловещим подземным гулом. Утром он объясняется с Татьяной окончательно. Она угадывает, что он полюбил другую, предполагая, что это та, с которой они встретились вчера. Он не мог солгать, мог ли он ожидать, что нанесет такой удар себе и лучшему другу.

Тут бунт против света и власти идет двух типов, с одной стороны, посредством тайной внутренней жизни, как у Литвинова, и посредством протестных форм нарушения приличий, как у Ирины. Тургенев неявно дает понять, что именно свет виноват. Тем не менее его описание разночинцев таково, что те еще меньше привлекательны, чем люди света, петербуржцы.

Литвинов пытается убедить Татьяну, что он погиб, всё, что он строил всю жизнь, уничтожено. Но лучше правда, чем то, что творилось вчера.

Выходя на улицу, Литвинов чувствует что-то темное и тяжелое в своем сердце. Его чувства становились все сложнее и запутаннее, а он хотел выйти на дорогу и идти. Тургенев предполагает, что людям положительным, вроде Литвинова, не стоит увлекаться страстью. Но он убедился, что природа справляется с логикой.

Литвинов потерял способность притворяться, что вылилось на Ворошилове и Пищалкине, которые, однако, проглотили его нападение, хотя и изумились, и пошли кушать. Опять встречает Ирину, и та говорит, что через час будет дома одна.