Возможна ли альтернативная война

Наполеону можно было организовать провиант в Москве, вообще относиться к оккупированному не грабительски, а по-хозяйски. Это показывает Толстой. Если бы армия Наполеона сразу строила, а не грабила и вывозила, то она могла бы и зимовать в Москве, в которой было провианта на полгода, даже по самым скромным подсчетам. Тут перекличка с завоеванием Ермаком Сибири. Будучи отрезанными от рек и продовольствия, казаки, захватившие столицу сибирского ханства, терпели голод, было массовое умирание людей, но русские выдержали, и, как только лед сошел, они поплыли и побеждали опять. В это время в русской культуре оживал образ Ермака, например, Хомяков о нем писал. И тут та же мысль, что солдат было в отряде Ермака больше, но они грабили и умирали, а именно казаки выжили и организовали. Между тем Толстой спорит с этим образом ‑ у него казаки могли бы захватить Наполеона, но предпочли грабить. В этой полемике образа казаков могут быть правы оба: и Хомяков, и Толстой. Толстой воевал на Кавказе и в Севастополе и знал поведение казаков, но Хомяков анализировал особенную ситуацию Ермака, который уходил из России, не рассчитывая на помощь, в то время как стрельцы, которые были с ним, рассчитывали.

Толстой говорит, что неопределенность Наполеона была большей, чем у солдат, солдаты выполняли приказы и верили в величие Наполеона. Величие, как рассуждает Толстой, находится по ту сторону добра и зла. Но Наполеон, как тут показано, не планировал одеть армию на зиму. Это решающая ошибка. С этой точки зрения Толстой пишет, что русским историкам непонятно, как могли упустить армию, почему не уничтожили всех французов. Он показывает, что нападения сплачивали французов. Чем активнее нападали русские, тем сильнее и больше шансов на выживание появлялось у французов. Когда транспорты французов шли мимо своих же, уничтоженных нападением партизан, и они видели, что партизаны не берут пленных, то происходила мобилизация французов. Они после этого предпочитали не сдаваться, так что Долохов помогает французам уцелеть и уйти из России. Денисов считает иначе, и он прав.

Итак, Наполеон мог бы оставаться на зиму в Москве, но для этого цель и организация его похода должна была быть не военной, а цивилизаторской. Европейцы должны были, придя в Россию, создавать новый свой порядок, чтобы жить тут же, чтобы его защищать, чтобы его организовывать. Это под давлением и возмущением русских было невозможно. Ибо русские перестали их снабжать. Таким образом, у европейцев в России не было шансов построить альтернативный мир. Но сохранение в Москве помогло бы выжить армии. Система Александра Македонского позволяла реорганизовывать захватываемые миры, а система Наполеона – нет. Он мог захватывать только мелкими кусками. Даже Испания оказалась ему не по размеру.

Толстой ставит иной вопрос: могла ли Европа вообще организовать мир в России? Предположим, что она пытается организовать мир, даже при положительном отношении русских. Толстой приводит массу косвенных аргументов в пользу того, что это невозможно. Правители же России пытаются это сделать. Они навязывают сверху европейский мир, и этот мир только мешает русским, он и проявляется как свет. Даже в высшей форме эталона (Франция для дворян – эталон) тот мир не может организоваться. Предательство, которого ждал Наполеон, уже состоялось до его прихода и не смогло изменить мира России. Так что Россия, по мнению Толстого, не может стать Европой.

Таким образом, есть две альтернативы походу Наполеона в России ‑ мирное приспособление России к Европе и военная реорганизация. Завоевание как альтернатива удачного исхода похода в Россию для Наполеона не существовала, и причина этому – мир русского человека в России, который не могла уничтожить русская власть. То есть даже приспособления не произошло. Толстой верит в русский мир, который жил не по законам света, а по своим законам. И иначе в России, уверен Толстой, жить нельзя.

Тем не менее в этом контексте свет императора следует воспринимать как альтернативу завоевания, проникновения мира Европы в Россию. Поход же Наполеона в этом контексте показывает неспособность Европы организовать правильный мир, который бы не паразитировал на русском. Даже уживаясь с русским миром, мир света разоряется, он становится не организатором, а грабителем. Так же и власть русская. Она в целом не в состоянии развивать страну. Она только ее уничтожает и грабит. Она, созданная по европейскому шаблону, уничтожает, прежде всего саму себя и страну, но не имеет шансов подчинить тот мир России, который тут только и может быть. Это центральный вывод Толстого. Отсюда идет его негативное отношение к свету, как альтернативной войне против русского мира.

Условия таковы, что только 7‑8 часов – день, потом темно, дислокаций нет, одежды теплой нет, тылов нет. Рассуждать о возможности пленения могли только те генералы, которые сидели в теплых квартирах и не понимали обстоятельств, в которых находились солдаты.

Цель была одна ‑ очистить землю от захватчика. Эта цель достигалась, армия была кнутом за бегущим животным. Следовательно, зверь не был убит.

Итак, цель русских велика потому, что она основана на простоте, добре и правде. Это закон русского величия. Не того европейского, от которого до смешного один шаг, которое суть риск и славословие, к которому можно дойти, только прорвавшись, обманув, доказав, а такого, которое суть та же жизнь. В этом простота русского величия. Одновременно это правда, так как человек не искажает своей жизни. Добро ‑ это величие потому, что, делая так, русский сопереживает другому, даже врагу, тем более поверженному. Его нельзя заставить убивать пленных, он их уничтожает как опасность, но не ненавидит никогда.