Два момента первой части

Два основных вывода, формальный и содержательный, отмечающих существенное изменение принципов романа у Тургенева: изменяется тип диалога и изменяется содержание романтического конфликта.

1. Особенность диалога с читателем Тургенева в его гибкости и текучести.

Путь из Петербурга в Москву, а потом в провинцию – это путь со службы домой, на отдых, для дворянина он наделен радостным ожиданием весеннего воскрешения природы и души. Тургенев насыщает подобного типа отношениями роман и обогащает восприятие мира читателя. Но главное не в этом. В начале романа Сипягин выступает как фигура первой величины, по отношению к нему возможно предположение разных вариантов поведения, когда он выбирает, что делать, и события идут, как он замышляет. И отношение к нему положительное. В отношении к революционерам он выглядит как прогрессист и более симпатичен Тургеневу. В конце первой главы Сипягин уже второстепенный персонаж, и отношение к его усадьбе не как к образцовой, а как к рядовой. Аналогичное снижение происходит и с образом его супруги. Такое изменение отношения Тургенев производит мастерски. Мнение читателя меняется радикально. Причем это происходит со всеми персонажами. Гораздо лучше выглядит Паклин, из второстепенных героев поднимается до одного из центральных. Но я появлением Соломина все меняется. Он становится центральным героем, отодвигая Сипягина, Нежданова, а на первый план выходит его роман с Марианной. Снижается образ Маркелова, хотя становится более чистым и начинает вызывать больше сочувствия.

Есть три варианта трактовки этого явления. Или события, происходящие в романе, существенно изменяют мнение читателя, или сам Тургенев по мере написания меняет свое отношение, или Тургенев сознательно и специально меняет значимость героев. В последнем случае мы имеет развивающийся диалог автора и читателя. Развитие мнения автора на происходящие события.

Такая особенность диалога Тургенева проявляется во всех его романах, но в «Нови» это изменение – основание повествования, тогда как в «Дыме» и «Отцах и детях» она выглядит как случайная. Существенную роль тут играет перемена отношения героев к персонажам. Главными героями остаются все те же. Главные герои отмечены тем, что Тургенев дает их внутренние монологи. Они параллельно с действием и словами вслух думают и говорят «про себя». Есть также и изменение значимости и места героев. Марианна дана в начале романа со стороны (как «черный ящик»), в конце первой части все больше ее мыслей. Читатель словно проникает извне внутрь героини.

В итоге, Тургеневу удается дать развитие чувств и отношений читателя к персонажам. Если в начале романа революционеры выглядят примитивными, а Сипягин – руководителем и привлекателен, то затем, по мере приближения к его миру, в его усадьбе происходит разочарование в Сипягине, но возвышение революционеров.

Такое изменение Тургенев и создает при помощи изменения диалога. Он переносит акцент с внешнего описания героя или героини на внутреннее, и тот человек, который казался в начале, в момент знакомства, посторонним, становится важным и ключевым, вытесняя из центра внимания тех, кто ранее был важным.

Такое воздействие романа явно провоцирует разных читателей на разные сценарии прочтения романа. Роман в этом смысле противоречив и даже опасен. Например, представим себе, что его читает читатель из света. Он будет сопереживать дворянским персонажам, будет ждать, что Нежданов станет дворянином в полном смысле слова. Он будет подчеркивать, для самого себя, превосходство дворян и будет стараться не замечать противоречия его позиции в описании разночинцев. Такой читатель будет быстрее прочитывать стадии про революционеров и медленнее, более погруженно прочитывать сцены против дворян и сопереживать этим героям. Читатель-революционер будет читать иначе. Но есть еще и масса непредвзятых читателей, которые будут читать всё. Кроме того, возможен пример многократного, в молодости и в зрелости, прочтения романа. Тогда мнение о сценах по мере чтения о персонажах произведут в читателе буквально революцию. Открыв книгу и начав читать с превосходства в столице Сипягина, к концу первой части читатель дойдет до его примитивности по сравнению с Соломиным. Это ключевая сцена идейного вектора, куда собственно и направлен диалог Тургенева.

Вектор развития, который полагает Тургенев, прекрасно отражает его собственную позицию, связанную с новым прочтением ситуации в России. Назревает новый тип конфликта. Он связан с тем, что мир дворян в этом веке утрачивается вообще. Если любовь архаическая, в чистой форме любовь-доверие, соответствует патриархальному и дворянскому миру, а может быть, и додворянскому, то любовь-доверие как высший тип дворянского мира уже ограничена. Она, во-первых, возникает как альтернатива мира игры и не для всех, во-вторых, как сужающееся пространство мира усадьбы. Экономически мир усадьбы тоже ограничивается тем, что дворянин не имеет коммерческой жилки и уже стал чужим в мире фабрик.

Тургенев дает этот переворот в России как спорный, противоречивый и предлагает читателю пережить прежде всего этот переворот, что собственно и составляет центральную идею конфликта романа. Романтическая фаза – это дань прошлому и конкретике романа. Она – главное событие, вокруг которого через противоположные мнения Тургенев организует меняющийся взгляд автора и читателя.

2. Романтическая фабула в романе новая, это противопоставление любви-игре (Сипягина) и любви-страсти (Маркелов) любви соратников (Марианна и Нежданов).

Главное противоречие Тургенева – новый тип любви, когда Нежданов как главный герой первой части дает образец новой любви, революционной. Как способ объединения людей вокруг дела. Тип любви основан на стремлении пожертвовать собой для других. Так как собственно жертвы не дано сделать сразу, то важно иметь человека, который верит в это. Человек, который верит в твою жертвенность, удостаивается особенного доверия. При этом такое чувство цементирует революционеров, оно возникает и между юношей и девушкой, и между юношами. Это чувство основано на ожидании, тайных разговорах, которые по своей психической динамике очень похожи на любовные отношения. Со стороны вполне может показаться, что люди друг в друга влюблены.

Существенным качеством революционной любви является любовь к своим. В «Дыме» у молодого человека преобладает любовь-страсть, и эта любовь легко может быть использована опытной женщиной из света, но революционная любовь и страсть жертвы разделяет мир в этом отношении сильнее всего. Теперь можно говорить о пропасти, люди разных типов соединяются друг с другом, и между дворянами и новью возникает разрыв. Ключевая фраза в этом контексте – дворяне стали чужаками. Их любовь-страсть, помешанная на амбициях, стремлении к наследованию титула, теперь утрачивает свое очарование. Приобретая такую устойчивость, революционная любовь становится способной формировать новый мир.

Революционная любовь основана на стремлении собой пожертвовать для дела. Отношения с другим полом в этом контексте только временное состояние. Она не рассчитана на создание семьи и каких-то стабильных отношений, как, впрочем, и любовь-игра. Она внешне похожа на любовь ‑ страсть и может скрываться за ней, но она соединяет то, что не могла сделать любовь-страсть, рассуждения. Мысль в ней управляет чувствами. В «Дыме» любовь-страсть беспомощна перед игрой и ее подпитывала, в «Нови» любовь-жертва не поддается воздействию, скорее радуется своим превосходством. Игра же пасует перед жертвой. Ранее выход для любви был переходом от страсти к доверию, теперь этот переход изначален, и доверие строится не над, а вопреки старому миру.

В этом плане соотношения типов любви характерно введение Тургеневым третьего типа, любви-доверия, которая представлена как архаический способ XVIII в. XIX в. соответствует смена пары любовь-страсть и любовь-игра на любовь-жертву. При этом в качестве будущего Тургенев выставляет не любовь, а купечество, которое устремлено к будущему как к деньгам и к славе

Любовь-архаика старичков Паклина Субочевых противопоставлена любви-доверию Сипягиных, когда он ее использует, чтобы привлечь к дому Соломина. И вообще, признает ее привлекательность, и привлекательность жены является козырем мужа. Это очевидно влияние света, когда симпатичная жена – престижно для человека света. У Субочевых иной тип доверия. То есть ранее Тургенев противопоставляет любовь-доверие дворян, которые живут в деревне, и любовь-игру, дворян света, а теперь он это противопоставление усиливает и дает первый тип как утопический и исчезающий, а всеобщее отношение к нему как к чудачеству и стариковству. Красота женщины с таким типом любви, особенно в свете, – несовместима.

Отметим, что у Тургенева вообще нет романов о любви в столице. Это свидетельствует о его отношении к столице и мнении, что там собираются люди, не способные на действительную любовь.

В то же время любовь ‑ жертва, которая противопоставлена любви-доверию и любви-страсти, – нечто иное. Внешне похожая на любовь-страсть, любовь-жертва иная. В первой тоже есть жертва, но для единственного человека, который другое Я меня самого, а в любви-жертве другой человека ценен не сам по себе, а как соратник, и, жертвуя себя ему, на самом деле человек жертвует себя и его обществу, другим людям, абстрактной идее. В этом моменте любовь-жертва оказывается ущербной. Поэтому она защищает человека только в момент возникновения, но не в дальнейшем. Ибо любовь эта и человек, честный, гордый, способный на действительную любовь, защищены выбором круга соратников, что собственно и защищает человека от любви-игры. Но любовь-игра вполне может пробраться и в мир революционеров.