Мифологический зоосад

Общеизвестно, что мифы о животных и природе относятся к наиболееархаичным. Привлекательные для потребителя свойства флоры и фауны,

•

,П>

ill

Epica Book 10 Munich Intevi, Cologne

Epica Book 10 RG Wiesmeier

f ALv. «/}

имитирующие живую природу, всегда являлись идеальным ориентиром в рекламе.

Логика вовлеченности в легенду использует и образы библейских животных, которых, как известно, лишь в Ноевом ковчеге было "каждой твари по паре". А производители парфюмерии эксплуатируют

мифологические свойства растений. Энергичный тигр, которого неф-текомпания "Эссо" предлагала ав­товладельцам "посадить в свой бен­зобак", - один из самых знаменитых рекламных слоганов. Мастеру аме­риканской рекламы Лео Бэрнетту принадлежит целый сноп подобных идей: "Котенок Моррис", "Тунец Чарли", "Тигренок Тони".

Рассмотрим еще один пример. Согласно легенде, в 1875 году некий Ричард Джошуа Рейнгольде открыл в штате Северная Каролина фабрику по переработке жевательного табака. Вскоре он расширил свой бизнес за счет покупки мелких табачных про­изводств. На одном из них выпуска­лись сигареты марки "Красный верблюд" (Red Сате^которые не пользо­вались успехом.

Но Рейнгольдсу чем-то пришелся по вкусу этот представитель юж­ной фауны. Возможно, что не последним аргументом стало то, что своим присутствием этот "корабль пустыни" намекал на череду тайн восточно­го происхождения табака. Желтый цвет пачки должен был подчеркнуть аналогию с Востоком. Одной из самым популярных рекламных моделей,

изображаемых на пачках, ста­ла таинственная звезда экрана Грета Гарбо. Самым популярным в исто-

l

бренда стал слоганяя"Ямилю бы прошел за Camel".

Стараниями рекламистов в се­редине 40-х годов именно эти сигареты были превращены в

один из самых ярких символов Америки.

Началось все с того, что в декабре 1941 года президент США Франклин Рузвельт выступил по радио об объявлении войны Японии и Германии. На пресс-конференции после радиообращения, которое произвело огромное впечатление на нацию, журналис­ты - мастера по части обращать внимание на различные детали - углядели, что прези­дент все время курил только Camel. Разумеется, этот факт использовали масте­ра рекламной и ПР-раскрутки. Имидж это­го сигаретного бренда триумфально вошел в Европу вместе с американскими войска­ми в середине 40-х годов и повсеместно стал ассоциироваться с желан­ным мифом об Америке, что, безусловно, относится к арсеналу средств паблик рилейшнз. В 1949 году появилась телевизионная программа "Ка­раван новостей Camel".

Сегодня этот бренд как бы отступил, утратил часть своих политических пропагандистских слагаемых и находится в "резерве", по преимуществу реализуясь на территории коммерческой рекламы. Но по-прежнему его визуальный символ - верблюд - сохранил высокий рекламный статус. Ему даже присвоили прозвище-Старый Джо.

Среди других подобных популярных мифологических персонажей рек­ламы муравей Volkswagen, кролик Minolta, зебра Chinzano, бык Maggi.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕКЛАМА И ПР В ПРОСТРАНСТВЕ МИФА

В своем фундаментальном исследовании "Теория и практика комму­никации" Г.Подчепцов представляет обзор различных взглядов на ком­муникативное пространство. Среди перечисленных им моделей есть лин­гвистическая, литературная, театральная, фольклорная, семитотическая, психоаналитическая, культурологическая, мифологическая, социологи­ческая, прагматическая, философская, игровая, антропологическая и т.д. Нет только политической. Но ведь именно политическое мифотворчество создает модель мира, в котором мы живем.

Социолог М. Вебер понимал политическое поведение как "стремле­ние к участию во власти и к приобретению влияния на ее распределение ".

.

Именно в этом контексте представляется интересным вычленение неко­торых мифологических элементов из политических текстов времени.

Если считаться с тем, что понятие "политический дух времени" не околонаучная абстракция, а вполне реальная категория, наполненная суммой конкретных смыслов, то она не может не затрагивать такие сложные виды коммуникаций, как политическая реклама и паблик рилейшнз.

Опыт их синтеза, безусловно, существеннее анализа различий. Стык этих видов коммуникаций, их инструментов и приемов в существенной мере базируется на сумме общих информационных характеристик. Здесь не обойтись без обозначения трех классических составляющих коммуникационного процесса: коммуникатора-заказчика, реципиента-потребителя и самого процесса сообщения.

Коммуникатором-заказчиком являются политическая элита и субэ­лита, представляющая правящие и доминирующие оппозиционные слои, определяющие экономическую, социальную, культурную и государствен­ную политику. Именно здесь концентрируется основная энергия мифов и направляется на конструируемые объекты. Немецкий социолог Р. Асфар сравнивает эту функцию мифа с функцией лазера, ответственного за концен­трацию энергии.

Реципиентом-потребителем являются массы общества, пользовате­ли поведенческих стереотипов, абстрактно воспринимающие бытовое мик­рособытие, находящееся в системе квинтэссенции технологии власти. То, что психология толпы стала господствующей в XX веке, подтверждено многими мыслителями и художниками, включая И. Бродского, который писал о "стад­ном натиске масс".

Бессознательное в своей основе поведение масс людей является функ­циональной силой истории как при либерально-демократической модели властного правления, так и при социалистической и тоталитарно-авторитарной.

Процессом сообщения и его "отделкой " (А. Моль) заняты специали­сты политической рекламы и паблик рилейшнз, конструирующие моделр соотношения нравственных и рациональных мотиваций в информационно!* потребительском обществе.

Люди получают информацию по всем имеющимся в их распоряжеш-каналам коммуникации. Карл Юнг в своей работе "Метаморфозы и сим­волы либидо" исследовал динамику мифа через первообразы-архетипы. Именно через них функционируют бессознательные инстинкты, опреде­ляющие поведение масс.

БАРОН МЮНХГАУЗЕН КАК АУДИТОР

К месту вспомнить, что в Риге начиналась "российская часть био­графии" барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена (1720-1797), факт двухсотлетия "потусторонней жизни" которого в 1997 году был широко отмечен рядом научных конференций с участием историков, культурологов, политологов, посвятивших свои исследования этому образу-мифу. Одним из наиболее стойких мотивов "мюнхгаузениады" признан феномен мифологизации массового сознания в XX веке, с фактами неоднократного переписывания истории задним числом, искусственной "героизацией" фрагментов и фигурантов.

Все это лишнее доказательство тому, что современное мифологиче­ское пространство остро нуждается в периодическом аудите. Его основная цель - ослабление избыточного давления мифологических метафор, рас­сеивание догм, выработка адекватного представления о реальных экономи­ческих и политических процессах, уяснения, насколько "криво" инфор­мационное зеркало.

В подтверждение можно привести несколько примеров из прошлого и настоящего, иллюстрирующих наличие элементов политических ми-фотехнологий.

В первые годы становления политической власти новой России действо­вала популистская мифологема Б.Ельцина "берите суверенитета столько, сколько можете унести ".

Старая партийно-хозяйственная номенклатура поняла это на свой лад и стала присваивать себе национальное богатство, прокладывая тропинки в надежные швейцарские банки. Во внешней политике это привело к край­не невыгодному геополитическому положению России. Результатам этого еще предстоит серьезно сказаться. Во внутренней политике это стало угрожать центральной федеральной власти потерей политического влия­ния. Тогда она дала задний ход, вовсю пытаясь демифологизировать ельцинское обещание, активно запустив в оборот идею о необходимости сильной государственности.

Центральным политическим мифом XX века, несомненно, является коммунизм. Несмотря на политический крах большинства коммунисти­ческих режимов, идея эта непотопляема и по-прежнему не выходит из моды в гардеробе социальных идей. Ведь один из основополагающих за­конов моды - циклизм.

Сторонники трансформации коммунизма считают, что порочна не сама идея, а ее реализация. Поэтому предпочитают обсуждать не практику,

а теорию вопроса. Люди склонны верить благим намерениям и мифам о социальной справедливости. Недаром политический спектрограф показывает в сторону "порозовения". К концу 1998 года в 13 странах Европы к власти пришли правительства социал-демократов.

В третьем тысячелетии человечество будет продолжать искать ответы на все скопившиеся и порой безысходные "почему?" и "как?".

Снова вспыхнут вопросы о социальной природе разного рода утопий, человеческая вера, в которые бессмертна. Недаром в работе крупнейшего современного утопиолога Эрнеста Блоха "Энциклопедии утопии" базовая категория описана как "презумпция надежды", то есть понятие почти фи­зиологическое. Когда люди изверились в утопиях темного прошлого, на смену им приходят утопии светлого настоящего.

МОДЕЛИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МИФОЛОГИИ

Великий политический имиджмейкер Возрождения Никколо Макиа­велли стал, пожалуй, первым нелицемерным исследователем иерархии социально-политических ценностей, сбросив мистические покровы с го­сударства, политики, коммерции.

Исходя из банальной, но неопровержимой аксиомы о том, что человек во все времена наделен схожими желаниями, страстями, потребностями, он первым открыто сформулировал кодекс поведения власть предержащих.

Его лаконичные и афористичные сентенции типа "добро творят по­степенно и медленно, а зло вершат быстро и решительно " или "страх нужно внушать без ненависти " разрушали миф о сакральности любой власти.

Величие Макиавелли в том, что, осознав и сформулировав неизмен­ность человеческой натуры, он ввел в "запретную зону" абсолютных мифо­логических истин правила балансировочной политики. А это и есть одна из важнейших задач паблик рилейшнз, многочисленные исследователи и разра­ботчики коей основательно задолжали по части четких формулировок.

Мифы в политике подобны искусству кройки и шитья. Они всегда творятся по фигуре "заказчика". О двойственном соотношении внешнос­ти и сущности многих политических мифов можно судить на основании ряда следующих примеров.

В1783 году, по инициативе видного государственного деятеля Г.Потем­кина, к России был присоединен Крым. В 1787 году императрица Екатерина Вторая совершила туда поездку. В связи с этой поездкой и возникла мифологема "Потемкинские деревни".

С целью показать Екатерине процветание новой территории, По­темкин возвел на пути строения, являвшиеся лишь декорациями. Одна­ко даже иностранцы, сопровождавшие двор, со слов которых и возник­ло выражение "потемкинские деревни", отмечали, что феерия эта блес­тяща и обладает повышенной политической знаковостью. Потемкин, конечно, декорировал, но не скрывал это от императрицы. Екатерина вместе с Потемкиным "сигналила" Европе. Особо акцентировались крепости, армия, флот. Дело шло к войне с Турцией. В современных терминах, это была типичная политическая акция из арсенала паблик рилейшнз.

Крайне любопытен образ мифологических героев. Вопреки распрост­раненному мнению, что фольклорный образ Ленина стал твориться по пря­мому указанию Сталина после смерти вождя, ясно, что предпосылки к этой мифологизации существовали и ранее. В книге "Ленин в русской сказке и восточной легенде" (Москва, 1930) есть ряд свидетельств, что мотивы "де­лежа царства" появились в фольклорном сознании гораздо раньше. На­пример, в сказке "Как Ленин с царем народ поделили". По свидетельству исследователя В.Мещерякова, в Сибири уже в 1924 году была записана легенда о том, как Ленину удается влезть на столб, откуда видна вся стра­на. Это косвенная аналогия с христианским столпником. Так что поздней­шие фольклорные мотивы в биографиях политических лидеров явление не искусственно созданное, а органически продолженное.

Известно, что образ штурма Зимнего дворца в Петрограде 1917 года был создан постановочным гением С.Эйзенштейна в фильме "Октябрь". От времени штурма его отделяли 10 лет. С тех пор образ был канонизиро­ван в массовом сознании и обрел статус документа.

Еще пример из Ленинианы. Количество тех, кто будто бы нес с Лениным бревно на Кремлевском субботнике в 1918-м, неуклонно росло с года­ми. К столетию со дня рождения вождя (1970) их насчитывалось столько, что бревно это должно было вырасти в длину как минимум на километр.

Ленин явился автором идеологической мифологемы о праве наций на самоопределение. Причем Ленин не был русским шовинистом. Пример тому - первое Политбюро. Из семи человек -два русских (Бубнов и Ленин), один грузин (Сталин) и четыре еврея (Троцкий, Каменев, Сокольников, Зиновьев). Более того, в пылу внутриполитической полемики Ленин при­числял к русским шовинистам нерусских соратников-большевиков: Сталина, Дзержинского, Орджоникидзе.

Дело в том, что лозунг - мифологема о праве наций на самоопределе­ние - это тактическая уловка в практике создания сильной государствен-

ной власти в условиях многонационального государства. Осуществля­лось это так: русские большевики всячески пропагандировали "право нерусских народов на самоопределение", а большевики-националы, на­оборот, всячески настаивали на праве нерусских народов присоединить­ся к России. Эта изощренная борьба и единство "противоположностей" являло собой политическую тактику во имя стратегической цели - слия­ния всех наций в высшем государственном единстве.

К галерее советских мифологических героев можно причислить Пав­лика Морозова, Щорса, Чапаева, Дундича, Котовского. Герои выражают волю, подсознание тех, кто не может сам совершить подвиг. Но повышенная потребность пропаганды в героях - опасна. Героями чаще становятся смертники. Ведь жить порою гораздо сложнее.

Не свободны от мифологизации и наши дни. Стоит только вглядеть­ся. Взять хотя бы события в Москве в августе 1991 года, когда готови­лись к штурму Белого дома и Ельцин на ленинский манер вещал с танко­вой брони, а будущий опальный генерал и депутат Коржаков держал на весу, как передник, бронежилет, декоративно-условно прикрывающий патрона. У Сергея Эйзенштейна в "Александре Невском" есть похожий сюжетный мотив "коротка кольчужка" со сквозной драматургической функцией. Настоящий штурм произошел лишь два года спустя, в октябре 1993 года, и сам Ельцин уже руководил им из-за Кремлевской стены, а танки по его приказу прицельно били по парламенту.

Нельзя не упомянуть и события зимы 1991 года в Риге, когда баррика­ды строились под лозунгом "За вашу и нашу свободу", а на фасаде здания Совета Министров были водружены латвийский флаг и российский трико­лор. Довольно скоро эти совместные идеалы свободы были решительно отодвинуты, а их место заняли интересы этнополитического истеблишмен­та, нашедшие выражение в этнократической модели государственности, делении на граждан и неграждан, приеме на государственную службу только граждан, словно во исполнение знаменитого сталинского завета: "Кадры решают все/"Так реализовывалась модель этнически зачищенной демок­ратии.

В середине 90-х годов Россия позорно проиграла информационную и военну:с кампанию в Чечне. Информационный вакуум первыми заполни­ли тогда чеченцы. Основным мифотворцем-дирижером был тогдашний министр информации Мовлади Удугов, которого шеф НТВ И.Малашен-ко даже величал "чеченским Геббельсом". В массовом сознании тогда уже сложился и укрепился миф о той чеченской войне. Изменить его было

нельзя. Недаром тогда пелось: "В лоб нам пули чеченские, в спину россий­ские СМИ". Это достояние истории и людской памяти. Но можно, и это произошло в конце 90-х, во время второй чеченской кампании, создать антимиф, положив в основу новые мифологемы.

Осенью 1998 года "Радио Свобода" посвятила цикл передач чтению глав из книги чеченского писателя Султана Ешулнаева. Речь не о лите­ратурных достоинствах этой дневниковой прозы, а вновь о мифах. Стоит поучиться тому, как тонко подается в этом тексте мифологическая ткань. Например, рассказ о существовании давнего чеченского поверия о том, что СССР падет без войны, а за столом. Читателю остается лишь гадать, за каким столом: участников ГКЧП, заговорщиков в Беловежской Пуще или еще каком-то застолье. Умелая пропаганда подобна искусству сер­вировки стола и подаче вкусных информационных блюд.

А какая борьба развернулась за место, время и процедуру ритуала захоронения останков последнего русского царя летом 1998 года в Пе­тербурге с участием патриарха русской православной церкви и прези­дента России. Какой вихрь противоборствующих символов кружил вок­руг этого события.

МИФ КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ГИПЕРТЕКСТ

Жанр политической мифотехнологии полифоничен. Допуская приме­нение различных выразительных средств во имя властных целей, он предпо­лагает большую ответственность к контексту ситуации, нежели к содержа­нию текста, в котором наряду с классическими традициями ценятся и аван­гардные формы.

Это комплекс социально-мифологических инноваций, которые осо­бо действенны в период, когда "разверзаются хляби небесные", обре­кая людские массы на изменение стереотипов бытовавшего ранее пове­дения. Подобные закономерности наблюдаются на всем доступном изу­чению историческом протяжении и могут протекать через политические концепции, общественные ритуалы, юридические акты, финансовые акции.

Вообще же политическая мифология, как разновидность художествен­ной деятельности, реализует идею ветвящегося сюжета, который можно упо­добить электронному гипертексту, т.е. тексту, фрагменты которого распо­лагаются не линейным способом, а так, что от каждого из них можно пере­ключиться не к одному единственному следующему, а фазу ко многим. ( Тер­мин введен в 1974 году Т.Нельсоном в книге "Компьютер-машина снов )

При этом слушатель-читатель не просто выбирает тот или иной вариант прочтения, а сам волен принимать участие в создании. Это тек-стопоражающая система с набором доминантных установок, которые возникают и исчезают в пересекающихся мирах микроскопических и макроскопических коммуникационных систем.

Доминантами этой динамики способны стать иные публикации, науч­ные и публицистические понятия, которые можно уподобить "точкам в хао­се" (Валерий Подорога "Феноменология тела"), выраженные в форме впе­чатлений, монтажа хронологических фактов, концепций общественно-по­литических явлений, версий в изложении очевидцев событий. Эти "точки в хаосе" способны стать катализатором текстообразующих элементов на планшете какой-то из общественно актуальных тем.

Тема "секретной" предыстории горбачевской перестройки и эвтана­зии СССР, феномен метафизики. В качестве примеров можно назвать до­статочно длинный перечень текстов.

В постсоветской политологии и культурологии одними из таких "то­чек в хаосе" стали формулировки "мораль Один", "мораль Два" (Влади­мир Лефевр), "культура Два" (Владимир Паперный).

Крайне любопытная книга В.Паперного "Культура Два", впервые опубликованная в США, но написанная, по утверждению автора, в конце 70-х годов в Москве, помимо искусствоведческого анализа архитектуры, представляет собой культурологическую анатомию советских мифов.

Формулировки "мораль один" и "мораль два" принадлежат бывшему советскому ученому, эмигрировавшему в США. Опубликованная им в журнале "Journal of Mathematical Psychology" работа "Алгебра совести" была посвящена анализу двух этических систем и стала в дальнейшем ос­новой концепции ведения переговоров с М.Горбачевым. Автор этой кон­цепции утверждает, что именно его меморандум послужил фундаментом внешнеполитической стратегии США, начавшейся с выступления Рейга­на, где он назвал СССР "империей зла", а в дальнейшем послужил мето­дологической базой для мирной ликвидации коммунистической идеоло­гии, позволив "вывести ее из моды", "скинуть, как старый халат".

Отнюдь не пытаясь оспаривать правдоподобие этого признания и ни один из мотивов этой теории, тем не менее отметим ее безусловную при­надлежность к мифотехнологиям. В теории пропаганды подобные тексты проходят по категории сверхдиверсий и уже по самому этому обозначению прописаны на территории мифа.

Еще один пример - публикация блистательно придуманной и иллюст­рированной провокации кадрового разведчика и писателя Михаила

Любимова под названием "Операция Голгофа" (№ 2-1995 г. "Совершенно секретно"), самолично обозначившего этот жанр как "мемуар-роман".

События августа 1991 года уже самой формой аббревиатурного обо­значения - ГКЧП - также в значительной степени опираются на вирту­альность мифологем, что и использовал Глеб Павловский публикацией своей "Версии номер 1".

Книжка Модриса Зиеминьша "Как душили Балтию" ("Юнда", 1995) представляет безусловный двухзначный интерес. Во-первых, как доку­ментальная хроника на стыке 80-х и 90-х годов. Во-вторых, как собствен­но документ времени, контекст которого превращает книжку в произве­дение политического дизайна, многие элементы которого тут же были превращены из мифологем в идеологеммы.

Все вышеперечисленные примеры текстов обладают безусловным признаком циклизированности, воспринимаясь как модели некой мифо­логической инвариантности в трактовке одного события - распада "империи зла".

Это вариации одного мифологического гипертекста с множественным авторством, осуществляемым со всеми элементами поэтики мифа. Чего сто­ит лишь один мотив "смерти СССР во сне" (выражение Г. Павловского) од­ной политической формации и пробуждения на ее месте другой.

Причем культура смерти и культура рождения в стилистике полити­ческой мифотехнологии предполагает принципиальное отрицание какого-либо смысла и логики. Создание форм подчиняется здесь скорее авангард­ным методам. А они в своей основе отрицают само понятие "правда".

В контексте всего вышесказанного приходится лишь повторять пе­чальные банальности о политике как искусстве возможного и о том, что в ней нет постоянных друзей, а есть лишь постоянные интересы.

Через миф, который притворяется то "восстановлением исторической справедливости", то аполитичным "здравым смыслом", почти всегда вне­дряются идеологические или финансовые интересы, социокультурные ком­плексы, отвечающие якобы ментальное™. Если регулярно не проводить мифологический аудит, то высок риск никогда не разобраться в созданных самими же нами мифах и стать их заложниками. Попытка двигаться вперед будет лишь старательным бегом по замкнутому кругу.

НАЦИОНАЛЬНОЕ САМОСОЗНАНИЕ

Так называемое национальное самосознание - один из самых стойких мифов современной жизни.

На этом фундаменте покоится конструкция национальной идентич­ности во всех ее видах: мифологической, культурной, политической. Ес­тественно, что всякое конструирование есть управляемый и искусственный процесс, протекающий во внешне спокойном режиме. Активным он становится, когда в него вносится пыл жизненной энергии, отстаивающий то, что является или представляется собственными интересами.

Возврат к этничности - один из наиболее актуальных мифов в минув­шем столетии. Среди части современных исследователей бытует убеждение, что понятие национальной идентичности - целиком сконструированный фе­номен. Тем более что среди этнологов нет единства в понимании этноса.

Одна точка зрения предполагает, что поиск национальной идентич­ности - обман чувств. Тем не менее следует, по-видимому, признать, что эта гипотеза страдает избыточным радикализмом.

Решающим фактором в формировании феномена национальной иден­тичности является историко-политический контекст, предполагающий три основные ипостаси: политическую, культурную и мифологическую - вы­ражающийся в различных формах.

Например, в мифологическом, культурном или политическом нацио­нализме. Причем сознание этих форм наиболее ощутимо проявляется при возникновении мотива объективной или искусственно смоделированной угрозы существованию этноса. Мифологический национализм возникает на стадии осознания защиты не просто территории, а некого принципа.

Именно здесь, в стадии конструирования предпосылок для его форми­рования, и велико значение инженерии паблик рилейшнз и ее инструмен­тов: режиссуры социально-политического спектакля и техники создания и возгонки событий, осуществляемых в интересах корпоративных элит.

В качестве основного сырья для этого используются информацион­ные фактуры, которые в мифологическом контексте представляют собой архетипы древнейшего опыта. Это выкристаллизовавшаяся доминанта опыта предков, противостоящих силам распада, хаоса. Проекция этой энергии осуществляется в виде различной силы векторов, воздействую­щих на весь комплекс инстинктов культуры этноса. Так формируются новые или путем подстройки усиливаются "остывшие" ценностные ори­ентации, непосредственно воздействующие на поведение масс.

Объединившиеся пользуются общим "культурным языком", начина­ют одинаково оценивать политические события. Возникает мотив сакра­лизации ценностей, виртуальной зачарованности грядущим будущим, во имя которого не грех и пострадать.

Национальная идентичность являет собой могучий фактор консоли­дации даже при отсутствии социального равенства в обществе. Этот козырь

хранится в глубоком подсознании, так как связан с инстинктом самосохра­нения, сформировавшегося на архаичной стадии развития и архаических пластов бессознательного. Это проявляется при участии таких мифологем, как "дьявол", "черт", "демон" и т.д., которые можно перекоммутировать с заданной целью на иные символы типа "оккупанты", "манкурты" и т.д.

В терминах пропаганды и паблик рилейшнз это означает кризисную ситуацию типа "известное неизвестное", где знаковая сущность симво­лов архетипической памяти кодируется на бессознательные образы окру­жающей реальности.

Согласно классификации типов реакций массового сознания по М.Веберу речь здесь идет о ценностно-рациональном действии, где на первое место ставится подчинение "заповедям" или "требованиям", в по­виновении котором видит свой долг данный индивид.

Национальное самосознание является базовой категорией при про­ведении большинства акций политической рекламы. При этом они спо­собствуют гомогенности, единообразию потребностей, моделей поведения, а тем самым создают мощные предпосылки для устойчивой электоральное™ общности.