Вперед в прошлое

Национальная память всех народов избирательна. К примеру, у рус­ских ни одна битва, ни один поход до монгольских времен не попал в мифо­логические символы. На пиках национальной памяти остались Куликовс­кая битва, Невское побоище. Воевали на чужих землях или друг с другом. Но об этом национальная мифология всегда предпочитает забывать.

В основе подобного типа мифологем лежат механизмы эмоциональ­ной памяти, которые часто оказываются эффективнее любых рациональ­ных доводов. Прошлое обладает способностью восприниматься сквозь мифологический флер безупречности, а через это - способностью времен­ных и пространственных подмен, когда реальное и мифологическое меня­ются местами.

Девиз "вперед в прошлое" вовсе не натужная парадоксальность, а нормальное эволюционное стремление по спирали ревизии прошлого к живучести надежд на будущее.

Прием этот можно было бы обозначить как "примерку воспоминаний". Осуществляется он в политике теми, кто несет ответственность за форми­рование общественного мнения. Из рукава власти извлекается нужный козырь. Это может быть образ национального благоденствия государства в прошлом или стереотип о неком событии прошлого как о самой трагической точке отсчета всей новейшей истории.

Разные государственные деятели в разное время делали ставку на пат­риотические, патриархальные устои народа и выигрывали. Другой вопрос, как эту победу оценят потомки. Станет ли она для них документом вечной подлинности патриотического духа общества или элементом артикуляции сиюминутных интересов, действующих на уровне политической системы. Фокус темы в том, является ли эпизод прошлого важной причиной действия в развитии исторического сюжета или сюжет ослаблен и со всей очевид­ностью предполагает активную рефлексию зрителей-участников.

Мифология этнотравмы

Это одна из могучих энергетических доминант в комплексе националь­ного самосознания этноса. Этнотравмы, связанные с каким-либо историче­ским фактом в современной политике, обретают гипертрофированные чер­ты и требуют включения в компенсаторный механизм национальной иден­тификации.

В качестве конкретных исторических примеров можно назвать: по­ражение Казанского ханства в войне с Иваном Грозным, войны на Се­верном Кавказе России, введение "черты оседлости" для евреев в Рос­сии, поражение Германии в Первой мировой войне и Версальский дого­вор, обретение и потеря независимости балтийскими странами в проме­жутке между двумя мировыми войнами.

Мифологизация этих исторических фактов протекает в различных исторических контекстах, но едина логикой своих последствий.

Рано или поздно из архива истории это становится арсеналом поли­тики. Происходит это всегда в периоды социально-экономической, воен­ной нестабильности, когда в условиях ломки былой системы ценностей этнос защищается, выдвигая на авансцену свои ценности.

Средствами выражения этих действий становится язык, культурный менталитет, а наиболее яркой формой выражения чаще всего - ритуал.

Это служит поводом для укрепления этнических стереотипов, которые могут быть заряжены как отрицательно, так и положительно. Л.Гумилев употреблял в своих работах понятие "различная комплиментарность".

Мифология этнотравмы обладает всеми чертами химерической до­минанты, которая способна оказывать решающее воздействие на конст­руирование поведенческих стереотипов.

В целях максимальной мобилизации масс, по законам мифологиче­ского мышления, создается архетипическая оппозиция "они-мы". Понятие

они нагружается, возможно, максимальным количеством отрицательных этнических символов.

При этом нормы юридического обоснования, геополитические реа­лии и закономерности, научное описание исторической действительнос­ти оказываются совершенно бесполезными и недееспособными перед ди­намичной логикой мифа. Нравственно и юридически здравые идеи дово­дятся до абсурда, тем самым замыкая ситуацию в изолированной зоне конфликта.

Для этого используются специальные приемы подачи материала, как-то: умелая компоновка не связанных друг с другом фрагментов, пред­ставление догадок в виде фактов, ангажированные социологические исследования, предъявление современных материалов как материалов прошлого, переоценка событий прошлого, даже подача лживой информации, с ее последующим опровержением, которое оказывается уже бессильным.

Актуализация этнотравм достигается путем выдвижения на авансце­ну текущих событий - некого мифа-символа. Одним из основных приемов при этом является "сменовеховство". Некий факт исторического процес­са вырывается из контекста и назначается универсальным эталоном от­счета со строго регламентированным числом возможных вопросов по теме. Ведь давно известно, что задавать себе острые вопросы очень по­лезно, но отвечать на них публично - очень опасно.

Акцентируя мотив воспоминаний этнотравматического характера, обладающего патогепностыо, и уповая лишь на то, что он со временем конвертируется, упускается из виду тот существенный факт, что этнотравмы, явление сверхдетерминированное, т.е. является следствием и характеристикой суммы различных факторов, один из которых способен нести в себе противодействие с новой, более могучей мифогенностью. И тогда ситуация повторяется.

СИМВОЛИКА ПОЛИТИЧЕСКОГО ЯЗЫКА

Символы в значительной степени формируют наш внешний мир.-Символический универсум - это прерогатива политического простран­ства. Одним из самых звонких политических определений в начале XX века являлся термин "большевики". Создан он был вполне осознанно "на вырост", так как рождал образ массовости и силы и, безусловно, импонировал широким массам. Их антагонисты - "меньшевики" - тоже

не случайно приняли на себя терновый венец этого термина. Он явно импонировал революционной части российской интеллигенции, неся в себе символику высокой жертвенности, избранничества и даже месси­анства.

Писатель Андрей Синявский развивал целую теорию, основанную на утверждении, что Октябрьская революция в России победила из-за всего трех удачно найденных слов - "советы", "чека", "большевики".

Политические тексты отличаются высокой степенью знаковой ми-фогенности. Особенно это касается ритуалов, девизов и имен собственных, различного рода эмблематики.

В январе 1997 года крупнейшая в Латвии газета "Диена" на первой полосе опубликовала материал под названием "Продают конверты с картой Латвии, окрашенной в цвета российского флага". Речь шла о том, что государственное предприятие "Латвияс пасте" в серии "Гербы краев и городов Латвии" выпустило конверт с картой Латвии, на которой отмечены границы исторически сложившихся краев республики с их гербами. Фон каждого герба имеет соответствующий цвет. Это синий, красный и белый. Эти легитимные цвета и были воспроизведены на карте. Но именно эта цветовая гамма послужила поводом для выражения тревоги со стороны ряда лиц и организаций.

В современной политической реальности множество символов, явля­ются или откровенно заемными (в России это Белый дом, мэрия, президент, Совет Безопасности), или "реликтами" - обломками былого властного ри­туала, (губернатор, судебный пристав), однако не утратившими энергию и воспринимаемыми в качестве активных элементов художественного построения политического спектакля.

Психотехнология политической власти во все времена требовала афористичных девизов и лозунгов. Их лаконизм должен быть запоми­нающимся, а сумма высказываний должна являть собой подобие художе­ственного пропагандистского сюжета. Информационную схватку выигрывает тот, кто из мозаики короткометражек ТВ-сюжетов, может сложить нужный и запоминающийся образ.

Те же требования "короткой фразы" предъявляются и к устным поли­тическим цитатам. В своем новогоднем обращении к стране премьер-ми­нистр Латвии, один из лидеров националистического блока ТБ/ДННЛ Гунар Крастс произнес: "Хуже не станет. Теперь будет только лучше". Знал ли он и его спичрайтеры, что шестьдесят лет тому назад классиком в интерпретации этой формулы явился И.Сталин, который на совещании

стахановцев произнес: "Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее ".

Можно, конечно, отыскать и более приятные и древние аллю­зии. К примеру, Панглос из жюль-верновских "Детей капитана Гранта" имел привычку постоянно восклицать: "Все к лучшему в этомлучшем из миров!"

Семантика имен собственных в российской традиции создания мифо­логем чаще всего предполагает присвоение им символических опознава­тельных знаков в виде аббревиатур, акцента на имени, отчестве, псевдониме или даже кличке.

Сталин взял себе в качестве партийной клички окутанное героиче­скими легендами имя кавказского абрека из романа грузинского писателя Казбеги - Коба.

В качестве примеров из новейшей политической истории России можно припомнить: Е. Б. Н. (Ельцин), Ч.B.C. (Черномырдин), Гайдар (псевдоним, фамилия отца Голиков), Степаныч (Черномырдин), Жирик, В.В.Ж. (Жириновский), папа Зю (Зюганов) и т.д.

Есть и фамилии, созвучные кличкам- Чубайс, Шахрай, Кох, что не преминул довольно едко отметить в прологе-предвидении к своей книге "Последний вагон на север" В.Жириновский.

В латвийском же околополитическом менталитете мифогенными ха­рактеристиками нагружаются обычно просто фамилии: Ульманис, Гайлис, Шкеле, Рубикс. Клички здесь не в ходу. Скорее высокопарные прозвища. Например, "Большой Вилис". Это о бывшем баскетболисте, а позднее премьер-министре Латвии Вилисе Криштопансе.

Мифологизации политических фигурантов во многом способствует двойная система отношений к их значению в общественно-политической жизни и в языке. Ведь еще В. Гумбольдт утверждал, что понятие не может "освободиться от слова" в такой же степени, к какой человек - "скинуть черты своего лица".

Стихийные и сознательные смыслы воздействуют между собой. Они обладают способностью наделяться особыми функциями, таить двойст­венность, подсознательно обладать пропагандистскими преимуществами и недостатками. Тут имеет место явление, именуемое "полисемия", т.е. многозначность имени собственного.

К примеру, фамилия бывшего президента Латвии Гунтиса Ульманиса имеет доминантную опору на мифологему его родственника - президента 30-х годов Карла Ульманиса, обнаруживая символику политического смысла в восстановлении утерянного образа независимости. Этот тип

269

политической символизации с ориентацией на модель прошлого имел место в прошлом многих стран." Сталин - это Ленин сегодня", "верный продолжатель дела Ленина товарищ Брежнев"," Клинтон - Кеннеди" и т.д.

Фамилия бывшего премьера Гайлис неоднократно была эксплуа-тирована в ассоциативных семантических рядах значения его в латышском языке-петух.

Фамилия Рубикс, безусловно, ассоциируется с известной игрой-го­ловоломкой "кубиком Рубика", являясь символической иллюстрацией политической игры - игры без правил. Помимо этого, эта фамилия может ассоциировать с известным латинским выражением "Перейти Рубикон". Кстати, последнее способно опосредованно выражать уровень конфрон­тации, необходимый этому фигуранту для поддержания необходимого образа в рамках политической культуры.

Наконец премьер-министр Шкеле, чья фамилия в переводе с латыш­ского означает "ломоть" (pnelt- рассекать, раскалывать), что также придает ей в контексте политической борьбы ряд добавочных смыслов, вполне оправдавшихся в период парламентских выборов 1998 года, а также в последующих внутриполитических коллизиях.