206	7. Некоторые современные школы и течения

фактов, которые в настоящее время кажутся немотивированными: напри­ мер, тот факт, что в английском языке прилагательное обычно стоит перед определяемым существительным, а во французском — после него; что

внемецком языке глагол в придаточном ставится в конце предложения; и т.д. В некоторых случаях можно заметить, что наличие в языке одного такого явно немотивированного свойства обычно предполагает нали­ чие или отсутствие другого также немотивированного свойства. Но пока импликативные универсалии такого рода еще не получили удовлетвори­ тельного объяснения в функциональных терминах. Представляется, что

вдействительности невербальные компоненты языковых систем, и в осо­ бенности их грамматическая структура, характеризуются значительной долей произвольности (см. 7.4). Из этого, разумеется, не следует, что бо­ лее умеренные варианты функционализма, согласно которым структура языков частично, но не полностью, обусловлена их функциями, столь же непригодны. Лингвисты, которые считают себя функционалистами, обыч­ но придерживаются одного из умеренных вариантов функционализма.

7.4. Генеративизм

Термин «генеративизм» употребляется здесь по отношению к теории языка, которая на протяжении последних двадцати лет или около того разрабатывалась Хомским и его последователями. В таком понимании генеративизм стал чрезвычайно популярным не только в лингвистике, но и в философии, психологии и других дисциплинах, связанных с изу­ чением языка.

Генеративизм означает прежде всего приверженность идее о том, что именно использование генеративной грамматики того или иного типа обеспечивает успешность и осуществимость главной цели — описания языка. Но в генеративизме есть и многое другое. Как уже указывалось, хотя приверженность принципам генеративизма обязательно означает ис­ пользование генеративной грамматики, обратное неверно (см. 4.6). Так, когда Хомский впервые выступил со своими идеями в конце 1950-гг., лишь немногие из тех, на кого произвели впечатление технические воз­ можности и эвристическая ценность трансформационно-генеративной грамматики, открыто приняли всю совокупность презумпций и доктрин, которая теперь называется генеративизмом. Отметим также, что все эти презумпции и доктрины по большей части логически связаны между собой. Как я покажу далее, некоторые из них более общеприняты, чем другие. Тем не менее, влияние генеративизма Хомского на современную лингвистическую теорию было так глубоко и так широко распространи­ лось, что даже те, кто отвергают то или иное его положение, делают это в терминах, которые предложил Хомский.

Обычно считается, что генеративизм как направление возникло из критики господствующей ранее школы постблумфилдианского аме­ риканского дескриптивизма. Кстати, если принять эту точку зрения, искать истоки генеративизма внутри лингвистики исторически вполне

7.4. Генеративизм

207

оправдано. Однако, как обнаружил позже и сам Хомский, в генеративизме есть много черт, которые роднят его с более старыми и более традиционными взглядами на язык. Есть и такие черты, которые гене­ ративизм, без должной критики, заимствовал из постблумфилдианского дескриптивизма и которые никогда не пользовались успехом в других лингвистических школах. В настоящей книге мы не имеем возможности подробно проанализировать исторические связи генеративизма Хомского со взглядами его предшественников, и для наших целей пытаться делать это необязательно. Я назову и прокомментирую лишь наиболее важные для современного генеративизма положения теории Хомского.

Как уже отмечалось в главе 1, язык является продуктивной системой

втом смысле, что он позволяет порождать и понимать бесконечно много высказываний, не встречавшихся ранее в языковой практике носителей данного языка (см. 1.5). На самом деле, из презумпции о том, что есте­ ственные языки обладают свойством рекурсивности — а это довольно важ­ ная презумпция (см. 4.5) — следует, что множество потенциальных выска­ зываний любого конкретного языка является, в буквальном смысле этого слова, бесконечным. На это обстоятельство Хомский обратил внимание еще в своей ранней работе, где он критикует широко распространенное мнение о том, что дети изучают родной язык, полностью или частично по­ вторяя высказывания взрослых людей. Действительно, если дети с ранне­ го возраста способны построить новые высказывания, которые взрослый носитель языка признает грамматически правильными, значит, процесс обучения языку содержит нечто, отличное от простой имитации. По-види­ мому, дети делают логические выводы, заучивают или как-нибудь по-дру­ гому воспринимают грамматические правила, благодаря которым выска­ зывания, которые они произносят, воспринимаются как грамматически правильные. Позже мы еще займемся проблемой усвоения языка (см. 8.4), а пока отметим только, что независимо от того, прав Хомский или нет

вотношении других связанных с этим проблем, нет сомнения в том, что дети не заучивают высказывания путем механического запоминания

ине воспроизводят их целиком в качестве реакции на внешние стимулы.

Яне случайно употребил здесь термины «стимул» и «реакция». Эти термины являются ключевыми для направления психологии, известного как «бихевиоризм», которое было очень популярно в Америке до и по­ сле Второй мировой войны. Согласно бихевиоризму, все, что обычно описывается как продукт человеческого разума, включая язык, может быть адекватно объяснено в терминах закрепления и обусловленности чисто физиологических рефлексов — в конечном счете, в терминах при­ вычек — по модели стимул—реакция, построенной с участием того ти­ па обусловленности, который позволяет психологам-экспериментаторам натренировать лабораторных крыс выбираться из лабиринта. Поскольку

всвое время сам Блумфилд принял принципы бихевиоризма и открыто пропагандировал их в качестве основы научного изучения языка в своей классической книге Язык (1935), эти принципы были широко распро-

2Q8	7. Некоторые современные школы и течения

странены в Америке не только среди психологов, но и среди лингвистов, в так называемый постблумфилдианский период.

Хомский в большей степени, чем кто-либо, показал бесплодность би­ хевиористской теории языка. Он указал на то, что большинство специаль­ ных терминов из словаря бихевиоризма («стимул», «ответ», «обусловлен­ ность», «закрепление» и др.), если приглядеться к ним повнимательнее, на самом деле не имеют никакого отношения к усвоению и использо­ ванию естественного языка. Хомский показал, что отказ бихевиористов признавать существование чего-либо, кроме наблюдаемых физических объектов и процессов, основан на устаревшем псевдонаучном предрас­ судке. Он утверждал — насколько можно судить, правильно, — что язык независим от контроля стимулами. Именно это имеет в виду Хомский, когда говорит о языковом творчестве: высказывание, которое кто-то про­ износит ho конкретному поводу, является в принципе непредсказуемым и не может быть адекватно охарактеризовано, в специальном смысле этих терминов, как реакция на некоторый опознаваемый лингвистический или нелцнгвистический стимул.

Языковое творчество по Хомскому — это специфически челове­ ческое свойство, которое отличает людей от машин и, насколько нам известно, от животного мира. Но это творчество, регулируемое правилами. И именно в этот момент начинает действовать генеративная граммати­ ка. Высказывания, которые мы произносим, характеризуются некоторой грамматической структурой: они отвечают определенным требованиям грамматической правильности. В той мере, в какой мы можем сформули­ ровать требования грамматической правильности, или правила грамматичности, мы сможем дать удовлетворительное, с научной точки зрения, объяснение того свойства языка — а именно продуктивности (см. 1.5) — которое позволяет нам осуществлять языковое творчество. Следует заме­ тить, что продуктивность не тождественна языковому творчеству, но меж­ ду ними существует внутренняя связь. Наше творчество в использовании языка — т. е. независимость от контроля стимулами — проявляется в тех пределах, в которых проявляется творческий Характер языка. Более того, Хомский считает — и это является центральным моментом его генератив­ ной теории — что правила, определяющие продуктивность естественного языка, характеризуются формальными свойствами, которые определяют­ ся структурой человеческого мышления.

Теперь мы должны остановиться на направлении, которое называ­ ется ментализм. Не только бихевиористы, но и психологи и философы других направлений отказались от строгого противопоставления между материальным и идеальным. Хомский же считает, что это очень важное различие (хотя и допускает, что это можно формулировать в иных тер­ минах по сравнению с тем, как это делалось ранее), и утверждает, что лингвистика играет важную роль в исследовании природы мышления, т. е. идеального. Далее мы еще вернемся к этой проблеме (см. 8.2). Попутно заметим, что между взглядами Блумфилда и Хомского на природу и пред­ мет лингвистики существует гораздо меньше различий, чем это можно

7.4. Генеративизм

209

предположить. Приверженность Блумфилда бихевиоризму мало повлияла на методы лингвистического описания, которые развивал он сам и его последователи. Что же касается ментализма Хомского, можно утверждать, говоря словами Блумфилда, что взгляды Хомского не «предполагают, что разнообразие поведения человека объясняется вмешательством какоголибо нематериального фактора». Ментализм Хомского разрушает старую оппозицию материального и идеального, к которой здесь апеллирует Блумфилд. Хомский, в не меньшей степени, чем Блумфилд, считает, что язык следует изучать в рамках тех понятий и презумпций, которые предоставляют естественные науки.

Тем не менее, существуют все же значительные различия между генеративизмом Хомского, с одной стороны, и блумфилдианским и постблумфилдианским структурализмом, с другой. Одно из этих различий связано с трактовкой лингвистических универсалий. Блумфилд и его последовате­ ли (как и большинство постсоссюрианских структуралистов — см. 7.2) подчеркивали структурное разнообразие языков, тогда как генеративистов, наоборот, интересовало больше то, что общего есть у разных языков. В этом отношении генеративизм возвращается к более ранней традиции универсальной грамматики — представленной, например, в грамматике Пор-Рояля, впервые изданной в 1660 г., а также в многочисленных трак­ татах о языке XVIII в., тогда как Блумфилд и Соссюр, со своей стороны, заклеймили универсальную грамматику как спекулятивную и антинауч­ ную. Но позиция Хомского в этом отношении все же отличается от пози­ ции его предшественников. В то время как предшествующие Хомскому сторонники универсальной грамматики пытались вывести существенные свойства языка из универсально значимых категорий логики или внеязыковой действительности, Хомского больше интересуют те универсальные свойства человеческого языка, которые нельзя так объяснить — т. е. то, что универсально, но вместе с тем произвольно (см. 1.5). Другое различие заключается в том, что Хомский придает больше значения формальным свойствам языка и природе правил, которые используются при описании языка, чем отношениям языка с окружающим миром.

Причина такого смещения акцента объясняется стремлением Хом­ ского найти доказательства того, что языковая способность человека говорить характеризуется врожденностью и видоспецифичностью, т. е. что она передается генетически и присуща именно человеку. Любое универ­ сальное свойство языка, будь то функциональная полезность, отражение

внем устройства материального мира или же логические категории,

всвете этого положения теряют свою значимость. Согласно Хомскому, существует несколько сложных структурных свойств, характерных для всех языков, которые тем не менее являются совершенно произвольными

втом смысле, что не служат никакой осмысленной цели и не выводимы из того, что мы знаем о самом человеке и о мире, в котором он живет.

Существуют ли на самом деле такие универсальные структурные свойства, которые постулируют генеративисты, пока не совсем ясно. Но их поиску и попытке создать общую теорию структуры языка, в кото-

210	7. Некоторые современные школы и течения

рой им нашлось бы место, посвящены наиболее интересные исследования как в теоретической, так и в описательной лингвистике последнего вре­ мени. И результаты таких исследований довольно значимы, независимо от того, подтверждают они гипотезу Хомского о врожденном характере языковой способности и ее специфичности для человека или нет.

Еще одно различие между генеративизмом, с одной стороны, и блумфилдианским и постблумфилдианским структурализмом, с другой, связа­ но с предложенным Хомским противопоставлением языковой компетен­ ции и использования языка, и в этом отношении генеративизм сближается с соссюрианским структурализмом. Языковая компетенция — это часть знаний, а именно знания о языке как таковом, благодаря которым говоря­ щий способен построить бесконечно много предложений, составляющих данный язык (что соответствует предложенному Хомским определению языка как множества предложений на этом языке — см. 2.6). В проти­ воположность этому, использование языка представляет собой языковое поведение, а оно в свою очередь определяется, помимо языковой компе­ тенции говорящего, множеством нелингвистических факторов, включа­ ющих, с одной стороны, принятые в данном обществе условности, пред­ ставления об окружающем мире, эмоциональное отношение говорящего

к предмету сообщения, его презумпции относительно адресата и т.д.,

ас другой стороны — психологические и физиологические механизмы, участвующие в процессе порождения высказываний.

Противопоставление языковой компетенции и использования язы­ ка составляет ядро генеративизма. Согласно работам последних лет, это противопоставление следующим образом соотносится с ментализмом и универсализмом. Языковая компетенция говорящего — это набор правил, которые говорящий строит, применяя врожденную языковую способность к анализу тех высказываний, которые он слышит с детства. Грамматика, которую строит лингвист для данного языка, может рас­ сматриваться как модель языковой компетенции носителя языка. При условии, что эта грамматика правильно отражает такие свойства язы­ ковой компетенции, как способность строить и понимать бесконечное множество предложений на данном языке, она может рассматриваться также как отражение одной из способностей человеческого мозга. В той мере, в какой теория генеративизма способна выделить область изучения лингвистической компетенции и построить ее модель, которая, будучи универсальной (и одновременно произвольной), отражает врожденные свойства человека, в такой мере эта модель сближается с когнитивной психологией и таким образом вносит свой вклад в науку о человеке. Именно эта сторона генеративизма, с ее новой формулировкой и возро­ ждением традиционной универсальной грамматики, привлекает большое внимание психологов и философов.

Установленное Хомским различие между языковой компетенцией

и использованием языка сходно с противопоставлением языка и речи

уСоссюра. Оба подхода основаны на возможности отделить то, что от­ носится к собственно лингвистике, от того, что к ней не относится, и оба

7.4. Генеративизм

211

признают, что тезис об однородности языка является иллюзией (1.6). Что касается различия этих подходов, нет оснований считать, что подход Соссюра в меньшей степени связан с психологией, чем подход Хомского. Хотя мнение самого Соссюра по этому поводу не вполне ясно, многие из его сторонников считают, что язык — это абстрактность, которая отличается от лингвистических знаний самого идеального носителя язы­ ка. Более ясной представляется разница между двумя направлениями во взглядах, касающихся роли синтаксических правил. Соссюр считал предложения языка проявлениями речи; и он сам, и его последователи говорят о языке как о системе отношений и почти ничего или совсем ничего не говорят о правилах, при помощи которых эти предложения должны строиться. Хомский, напротив, с самого начала настаивал на том, что синтаксически правильные предложения являются главным, по сути, самым главным компонентом языковой компетенции носителя языка. В этом отношении генеративизм Хомского бесспорно, сделал шаг вперед по сравнению со структурализмом Соссюра.

Введенное Хомским противопоставление языковой компетенции

ииспользования языка не раз подвергалось жесточайшей критике. От­ части это связано со значимостью того, что я называю иллюзией одно­ родности языка; если под «значимостью» понимать успешность описания

исравнения языков, этим направлением критики можно пренебречь. На том же основании можно пренебречь и той частью критики, которая упрекает Хомского в слишком жестком разграничении лингвистичес­ кой компетенции и других типов знаний и когнитивных способностей, вовлеченных, в частности, в процесс построения грамматической и фоне­ тической структуры (семантический анализ более сложен — см. 5.6,8.6).

Вто же время приходится признать, что термины «языковая компе­

тенция» и «использование языка» недостаточно точны и даже вводят в заблуждение в тех случаях, когда нам надо определить, что относится к лингвистике, а что нет. Предположим, мы согласимся с тем, что язы­ ковое поведение, в той мере, в какой оно систематично, предполагает использование разных типов когнитивных способностей, иначе — компе­ тенцию, и что один из таких типов — это знание говорящим грамматики и словаря языка. Тогда представляется нелогичным — как это обычно делают последователи Хомского, по крайней мере на словах, — ограни­ чивать термин «языковая компетенция» тем, что принадлежит собственно языковой системе, а все остальное сваливать в кучу под общим термином «использование языка». Было бы разумнее говорить, с одной сторо­ ны, о лингвистической и нелингвистической компетенции, и, с другой стороны, об использовании языка, или реальном языковом поведении. Справедливости ради заметим, что в своих последних работах Хомский сам проводит различие между лингвистической компетенцией и тем, что он называет прагматической компетенцией.

Но самые противоречивые положения генеративизма связаны с ментализмом и признанием традиционного философского учения о вро­ жденном знании (см. 8.2). Если рассматривать генеративизм в более