230	8. Язык и мышление

с которым занимаются учителя, отчасти определяется тестами на развитие речи, можно выяснить, насколько данные тесты адекватны и надежны. Особенно важно, чтобы учителя и вообще все люди, связанные с обучени­ ем детей, с одной стороны, вовремя заметили бы случаи частичного отсут­ ствия слуха у ребенка или начинающуюся дислексию, а с другой, не поста­ вили бы без достаточных оснований диагноз запоздалого развития или так называемого языкового дефицита. Недавние исследования в области усво­ ения языка, будь то лингвистика, психология или философия мышления, хотя и не способны пока решить наиболее важные теоретические пробле­ мы, все же немало способствуют получению более надежных результатов.

8.5. Другие проблемы психолингвистики

Процесс усвоение языка — не единственная область психолингвисти­ ческих исследований. И это не единственная область, интерес к которой возник в связи с расцветом генеративизма Хомского.

Ранее мы уже говорили о том, что общая теория языка Хомского базируется на противопоставлении языковой компетенции и использова­ ния языка (см. 7.4). Эти термины появились в научном обиходе лишь тогда, когда в 60-х гг. XX в. была разработана стандартная теория транс­ формационной грамматики. Тем не менее, различие между языком как системой правил, известной носителям языка, и использованием этих правил в языковом поведении было очевидно и ранее, хотя и форму­ лировалось в других терминах. Важность противопоставления языковой компетенции и использования языка не только для психолингвистики, но и для изучения человеческого поведения вообще, более или менее сразу была признана выдающимся американским психологом Джорджем Миллером, который обобщил идеи Хомского и познакомил с ними своих коллег (см. Miller, Galanter & Pribram 1960). Миллер сотрудничал также с Хомским в некоторых из его ранних теоретических работ о моделях использования языка. В этом месте нашего повествования уместно про­ цитировать знаменитое высказывание Миллера по поводу того влияния, которое работы Хомского оказали на него самого и на его коллег: «Теперь я верю в то, что мозг — это не просто слово из четырех букв».

Большинство из ранних психолингвистических исследований, для которых генеративизм Хомского стал источником вдохновения, были посвящены так называемой проблеме психологической адекватности лин­ гвистической модели. На самом деле с точки зрения противопоставления языковой компетенции и использования языка эта проблема распадается на несколько разных проблем. (Напомним читателю, что данное Хом­ ским определение «использования языка» часто понималось неправильно и включало не только непосредственное речевое поведение, но также и те нелингвистические знания, т. е. компетенцию, которые лежат в основе такого поведения — см. 7.4). Верно ли, что в голове у носителей язы­ ка (т. е. в мозгу в виде нейрофизиологических связей) хранятся наборы

8.5. Другие проблемы психолингвистики

231

правил, подобные тем, что лингвисты формулируют в порождающей мо­ дели языка? Иными словами — если иметь в виду понятие системной двусмысленности, введенное самим Хомским, в соответствии с которым термин «грамматика» используется для обозначения как самой граммати­ ки, так и ее модели, — верно ли, что генеративная грамматика находится у нас в головах? Это первый вопрос. Второй вопрос (который подра­ зумевает положительный ответ на первый) звучит так: Какая именно роль, если таковая имеется, отводится этим правилам при построении и понимании высказываний?

Некоторые из ранних психолингвистических работ, появившиеся под влиянием генеративизма Хомского, были нацелены на решение второго вопроса. Они основывались на презумпции (которой у самого Хомского не было) о том, что все правила, необходимые для порождения предложе­ ния, использовались также носителями языка и в речевом поведении, т. е. при построении и понимании высказываний. (Помимо всего прочего, раз­ личие между предложениями и высказываниями не получило всеобщего признания — см. 5.5.) Например, было экспериментально подтверждено, что носители языка быстрее реагировали на предложения в активном залоге, чем на предложения в пассивном залоге, а на утвердительные предложения реагировали быстрее, чем на отрицательные. Более того, оказалось, что разницу во времени между реакцией на утвердительные предложения в активном залоге и отрицательные предложения в пассив­ ном залоге можно объяснить за счет сложения разницы между предложе­ ниями в активном и пассивном залоге, с одной стороны, и разницы между утвердительными и отрицательными предложениями, с другой. Первона­ чально этот факт рассматривался как печальное подтверждение гипотезы о том, что осмысление предложений включает и такие правила, как фор­ мирование пассива и вставка отрицания (эти правила в раннем варианте порождающей грамматики формулировались как трансформационные). Позже, однако, было обнаружено, что существуют и другие потенциально важные переменные, и в тех случаях, когда они, насколько это возможно, зависели от других параметров, результаты были менее четкими.

На самом деле в 60-х гг. XX в. уже стало ясно, что даже если в наших головах и содержится генеративная грамматика родного языка, структура лингвистической модели такой грамматики не обязательно должна отра­ жать операции, используемые в языковом поведении. Это связано с тем, что некоторые факторы, имеющие отношение к языковому поведению (ограниченность внимания и памяти, мотивация и интерес, фактические знания, идеологические взгляды и т.д.) лингвисты намеренно отвергают, так как они не релевантны для определения правильной структуры языка и формулировки общих представлений о природе языка. Если генера­ тивная грамматика действительно является психологически адекватной в том смысле, что в наших головах имеется система правил, которая хранится в мозгу с помощью нейрофизиологических средств, разумно предположить, что при построении и понимании высказываний в дей­ ствие вводятся другие психологические правила и стратегии, которые

232	8. Язык и мышление

помогают нам пренебрегать некоторыми собственно грамматическими правилами. В любом случае ясно (например, в силу того очевидного обстоятельства, что мы обычно не замечаем опечаток и оговорок), что процесс понимания базируется скорее на шаблонах, чем на полном ана­ лизе входящего сигнала. Аналогичным образом мы ежедневно наблюдаем, и это подтверждается экспериментальными исследованиями, как мы уга­ дываем грамматическую структуру высказываний (не говоря уже об их фонологической структуре и значении) с того самого момента, как только наш собеседник начинает говорить. Если нашей предварительной интер­ претации услышанного высказывания ничто не противоречит — а мы обычно не уверены в правильности этой интерпретации до тех пор, пока услышим в сигнале, анализируемом с помощью шаблона, информации, которая может ее опровергнуть — для понимания услышанного высказы­ вания нам не требуется полного лингвистического анализа его структуры.

В силу этих, а также некоторых других причин, исследование так называемой проблемы психологической адекватности оказывалось более сложным, чем это представлялось многим психологам в 60-х гг. XX в. Следует также заметить, что хотя сам Хомский продолжает считать, что на данном этапе при определении понятия языковой компетенции лингвисты могут пока оставить в стороне то, что известно про психолин­ гвистические механизмы и процессы, некоторые генеративисты с ним не согласны. В настоящее время движение за создание психологически адекватной лингвистической модели постепенно набирает силу. Како­ го бы взгляда ни придерживаться по поводу проблемы психологической адекватности (в любой из этих двух интерпретаций) и ее значимости для лингвистики, нет сомнения в том, что психологические исследования в области лингвистической компетенции и использования языка достиг­ ли в последние годы значительных успехов именно под влиянием теории Хомского. Многие результаты экспериментальных исследований, касаю­ щиеся стратегий восприятия, роли кратковременной памяти, интерпре­ тации двусмысленных предложений и т. д., имеют определенную научную ценность, даже если конкретные гипотезы, для проверки которых данные эксперименты проводились, были затем отвергнуты (например, гипотеза о том, что высказывания анализируются одновременно на двух уров­ нях анализа — глубинном и поверхностном). Лингвистическая теория Хомского оказалась особенно привлекательной для психологов в первую очередь потому, что она содержала гипотезы, которые можно проверить экспериментальным путем.

\ Разумеется, с точки зрения лингвистики сама по себе теория Хом­ ского отнюдь не лишена недостатков. Кроме того, философы указывают на неправильность и даже на недопустимость использования термина «знания» по отношению к языковой компетенции. Уже было показано, 4то языковая компетенция (т. е. «ноу-хау», проявляющееся в языковом поведении), отличается от других типов знания, которые оцениваются как истинные в силу убеждения. Иными словами, можно утверждать, что теория мышления Хомского отражает его чисто интеллектуалистский

8.6. Когнитивистика и искусственный интеллект

233

подход к проблеме в том отношении, что вопреки традиционным взгля­ дам на структуру мышления, она ничего не говорит о некогнитивных способностях человека, таких как эмоции и воля. Самому Хомскому уже не раз приходилось защищаться от подобных нападок философов.

Хотя психолингвистические исследования последних лет находились под сильным влиянием генеративизма, было бы ошибочным полагать, что все психологи, занимающиеся проблемами языка, имели непосредствен­ ное отношение к проверке тех или иных аспектов генеративной модели языка. Исследования в этой области продолжались по многим традици­ онно признанным в психологии языка темам — язык и мышление, язык и память и др. — в рамках теорий, которые либо совсем не используют противопоставления языковой компетенции и использования языка, либо не зависят напрямую от того, как формулирует эти термины Хомский.

Что касается проблемы языка и мышления, Хомский, как мы уже говорили выше, принимает традиционную точку зрения, характерную для рационалистов XVII в., согласно которой язык служит для выражения заранее возникшей и оформившейся мысли. В XVIII в. это положение оспаривалось французскими философами Кондильяком (1746) и Рус­ со (1755), а немного позже и немецким ученым Гердером (1772) в его знаменитой работе о происхождении языка. Гердер, в частности, считал, что язык и мышление возникли одновременно, причем одно неотделимо от другого, и что по мере того, как развивалась лексика и граммати­ ка естественных языков, одновременно обе эти части языка определяли и отражали национальные особенности мышления. Как мы увидим да­ лее, от Гердера прямая линия ведет к Сепиру и Уорфу, которые в XX в. в Америке занимались популяризацией в значительной мере тех же самых положений о лингвистической предопределенности и лингвистической относительности (см. 10.2). Здесь мы должны упомянуть лишь о том, что так называемая гипотеза Сепира—Уорфа была предметом многочи­ сленных экспериментальных исследований и что полученные результаты подтверждают только облегченный вариант этой гипотезы, согласно ко­ торому конкретный язык, на котором говорит человек, влияет на его мышление, хотя и не определяет его полностью.

8.6· Когнитивистика и искусственный интеллект

1лавная причина того, что мы включили в настоящую главу отдель­ ный, хотя и очень краткий раздел, посвященный когнитивистике и искус­ ственному интеллекту, объясняется желанием привлечь внимание к тому, что сейчас уже стало отдельной и бурно развивающейся дисциплиной, опирающейся на достижения философии, психологии, лингвистики, ком­ пьютерных наук, но все же не совпадающей ни с одной из них. Термины «когнитивистика» и «искусственный интеллект» неточны в том смысле, что оба они ограничивают область предполагаемого исследования до мен­ тальных процессов, которые традиционно связываются со способностью думать, причем термин «когнитивистика» не содержит указания на то, чем

234 8. Язык и мышление

именно новая дисциплина отличается от других наук в подходе к изуче­ нию мышления и мыслительных процессов. Если рассматривать термин «интеллект» в широком смысле, можно утверждать, цитируя выдающе­ гося теоретика и практика в своей области Минского (Minsky 1968, ν), что искусственный интеллект — это «наука, обучающая машины со­ вершать операции, для выполнения которых люди обычно используют свой интеллект». Очевидным образом, одной из таких операций является порождение и распознавание речи.

Но зачем нам вдруг понадобилось создавать машину — более кон­ кретно, компьютер общего назначения с соответствующей программой — для порождения и распознавания речи? Существует, конечно, немало практических причин, в частности, полная или частичная автоматизация операций, на которые сейчас затрачиваются многие часы работы высоко­ квалифицированных специалистов: перевод документов с одного языка на другой, поиск информации в библиотеке, диагностирование болезней на основе заполнения стандартной анкеты, и так далее. Хотя все эти практические приложения очень важны, они прежде всего предполага­ ют решение множества теоретических проблем, которые пока остаются нерешенными. В данном разделе нас интересуют именно теоретические проблемы, и больше всего тот вклад, которые могут внести когнитивистика и искусственный интеллект в понимание ментальных процессов, связанных с использованием языка.

Но сначала сделаем одно замечание. Даже если бы и удалось создать компьютер, выполняющий операции типа ментальных операций, кото­ рые выполняет человек, это вовсе не означало бы, что человек — это что-то вроде машины. Без соответствующей программы машина не может сделать ничего из того, что нас здесь интересует. Ведь именно программ­ ное обеспечение, а не устройство компьютера, отвечает за способность компьютера копировать мыслительную деятельность человека. Некото­ рые полагают, что программное обеспечение соотносится с компьютером так же, как мышление соотносится с мозгом, и что, представляя живой человеческий мозг как специально запрограммированный компьютер, мы можем обойти, а может и решить традиционную проблему соотношения сознания и материи. Как бы то ни было, необходимо подчеркнуть, что проблема создания искусственного интеллекта сама по себе не имеет прямого отношения к противопоставлению дуализма и монизма, с одной стороны, и материализма и идеализма, с другой. И решение этой про­ блемы не может нанести оскорбления ни достоинству человека, ни его свободному волеизъявлению.

Одним из первых и самых благотворных уроков, которые можно извлечь из попыток написать пусть даже самую простую компьютер­ ную программу, является вывод о том, что если что-то надо описать

сточностью до мельчайших деталей, это оказывается далеко не просто.

Врезультате мы начинаем проникаться уважением к почти скрытому от нас сложному механизму наших каждодневных мыслительных про­ цессов, включая также порождение и понимание высказываний. Более