10

ЯЗЫК И КУЛЬТУРА

10.1. Что такое культура?

Слово «культура» в английском языке (равно как и его эквивален­ ты в других европейских языках) имеет несколько разных значений, из которых для нас важно выделить и различать два значения.

Во-первых, существует такое значение слова «культура», которое более или менее синонимично слову «цивилизация», а в устаревшей

икрайней формулировке антонимично слову «варварство». Именно в та­ ком смысле в английском языке употребляется прилагательное cultured 'культурный'. Такое значение слова «культура» основывается на класси­ ческом понимании достижений в области искусства, литературы, обычаев

исоциальных институтов. Классическое понимание культуры было воз­ рождено гуманистами эпохи Возрождения, а затем в XVIII в. его высоко ценили мыслители эпохи Просвещения в связи с тем, что они рассма­ тривали историю человечества как прогресс и саморазвитие.

Такой взгляд на историю, равно как и многие другие идеи эпохи Про­ свещения, оспаривался Гердером, который так писал о немецком слове «культура»: «нет ничего более неопределенного, чем это слово, и нет ничего более обманчивого, чем то, как оно применяется по отношению к разным нациям и эпохам» (см. Williams 1976, 79). Он особенно выступал против необоснованного мнения о том, что европейская культура XVIII в., в которой превалировали идеи французских мыслителей и французский язык, являла собой высшую точку прогресса человечества. В этой связи интересно отметить, что франкоговорящие ученые обычно употребляют выражение langue de culture (букв, 'язык культуры') для обозначения язы­ ка, который в культурном отношении более развит, чем другие языки. Аналогичным образом употребляется выражение Kultursprache в немецком языке. Хотя в английском языке нет соответствующего общепринятого эквивалента, употребление подобных выражений в англоязычных странах отражает такой же подход к пониманию культуры. Как мы уже отмечали ранее, в наши дни большинство лингвистов считают, что так называемых примитивных языков не существует (см. 7.1). Однако стоит еще раз вер­ нуться к этой проблеме в связи с тем, что можно называть классическим пониманием культуры. Эти мы займемся далее (см. 10.5).

В настоящей главе мы будем употреблять слово «культура» не в клас­ сическом понимании, а в значении, которое можно условно назвать

270	10. Язык и культура

антропологическим. На самом деле, именно в таком смысле его предла­ гал употреблять Гердер, но антропологи, пишущие по-английски, стали употреблять его так только спустя восемьдесят лет. Это второе значение слова «культура» не предполагает линеаризацию человеческой истории от варваризма к цивилизации, а также какой-либо предварительной оценки эстетических или интеллектуальных достижений данного обще­ ства в области искусства, литературы, социальных институтов и прочего. В соответствии с таким значением слова «культура», которое от антропо­ логии распространилось на другие общественные науки, каждое общество обладает присущей ему культурой, а внутри данного общества отдель­ ные группы могут иметь свою субкультуру. Такое понимание культуры

уГердера было связано, с одной стороны, с его тезисом о том, что язык

имышление взаимосвязаны, а с другой стороны, с идеей о том, что язык

икультура нации являются проявлениями ее особого национального духа

иобраза мышления. Подобные же идеи разделяли и другие представители романтизма. Это одно из направлений сложного исторического развития так называемой гипотезы Сепира—Уорфа, которая у предшествующе­

го поколения лингвистов занимала доминирующее положение в споре о языке и культуре, равно как и о языке и мышлении (см. 10.2).

Хотя термин «культура» сейчас широко используется в обществен­ ных науках, особенно в антропологии, именно в том значении, которое было описано выше, все же терминологически понятие культуры может быть определено разными способами. В соответствии с определением, которое мы будем использовать далее, культуру можно рассматривать как знания, приобретаемые благодаря социальным связям, т.е. знания, которыми индивид обладает благодаря тому, что он является членом определенного социума (см. Hudson 1980, 74). Необходимо сделать два замечания по поводу употребления здесь слова «знания». Во-первых, име­ ются в виду как практические, так и теоретические знания, т.е. знания о том, как что-то сделать, и знания о том, имеет место нечто или нет. Во-вторых, что касается теоретических знаний, здесь важна не реальная истинность или ложность высказывания, а лишь тот факт, что индивид просто считает нечто истинным или ложным. Более того, во многих, если не во всех культурах мы должны различать разные виды, или уров­ ни, истинности. Например, истинность религиозных и мифологических высказываний оценивается иначе, чем истинность высказываний о ре­ альном положении дел. Если посмотреть с этой точки зрения на науку, она сама оказывается частью культуры. Поэтому в рамках спора о соотно­ шении языка и культуры мы не отдаем предпочтения научным знаниям перед здравым смыслом или даже перед суеверием.

Принято различать культурную и биологическую (т. е. генетичес­ кую) преемственность. Возможно, в отношении языка она выражается во врожденной способности усваивать язык (см. 8.4). Независимо от того, верно это или нет, знание родного языка несомненно передается от по­ коления к поколению, при этом родной язык усваивается индивидом просто потому, что он является членом определенного социума. Однако

10.2. Гипотеза Сепира—Уорфа

271

даже если способность к усвоению родного языка передается генетичес­ ки, само по себе это не обеспечивает усвоение и знание родного языка. Этого не случится до тех пор, пока социум, где воспитывается ребенок, не предоставит ему языковые данные, на базе которых эта способность сможет проявиться, и, скорее всего, при наличии условий, в которых данный ребенок развивается интеллектуально и эмоционально. Это озна­ чает, что культурный и биологический аспекты языка взаимосвязаны. Действительно, после некоторого рассуждения становится ясно, что язы­ ковая компетенция, независимо от ее биологической природы, находится в сфере данного нами определения культуры. И тогда может оказаться, что другие виды знаний, приобретаемых благодаря социальным связям, — мифы, религиозные верования и т.д. — содержат такую же долю биологи­ ческой наследственности, как и язык. Об этом нужно помнить всякому, кто рассуждает об усвоении языка и его структуре в терминах проти­ вопоставления биологического и культурного аспектов. Таким образом, уже невозможно рассуждать об этом, исходя из резкой границы между природой и воспитанием.

10·2· Гипотеза Сепира—Уорфа

Великий американский лингвист и антрополог Эдвард Сепир (18441939) и его ученик Бенджамин Ли Уорф (1897-1941) были последователя­ ми европейской традиции (переданной скорее всего при посредничестве Франца Боаса (1848-1942)), которая, как мы видели, сыграла важную роль в развитии структурализма (см. 7.2). Эта традиция восходит по крайней мере к Гердеру, ее наиболее ранним и самым значительным предста­ вителем был Вильгельм фон Гумбольдт (см. 8.1). Она придавала особое положительное значение культурному и лингвистическому разнообразию и в целом характеризовалась приверженностью принципам романтичес­ кого идеализма.

Хотя традиция Гердера—Гумбольдта в целом была чужда классицизму, универсализму и чрезмерному интеллектуализму, ее враждебность далеко не всегда доходила до утверждения о том, что в языке и культуре якобы не бывает универсалий. Гумбольдт, например, подчеркивал, что в языке есть и универсальные, и особенные черты. Он рассматривал структурное разнообразие языков (т. е. их внутреннюю форму) как продукт особой способности, свойственной именно человеческому разуму, но проявля­ ющейся универсально. Именно поэтому Хомский видел в учении Гум­ больдта («который стоял как раз на перекрестке идей рационализма

иромантизма и чьи работы во многих отношениях стали кульминацией

иодновременно конечным пунктом этих направлений» (Chomsky 1966, 2)) зачатки генеративизма, и в особенности разработанного им самим поня­ тия языкового творчества (см. 7.4). Как бы то ни было, вариант концепции соотношения языка и мышления, предложенный Гердером—Гумбольдтом, который затем в 1950-х гг. американские лингвисты, антропологи и психо­ логи переосмыслили как «гипотезу Сепира—Уорфа», обычно связывается

272	10. Язык и культура

с теорией лингвистической относительности. Хотя эта теория не имеет прямого отношения к собственно структурализму, все же она является одной из наиболее ярких особенностей американских разновидностей структурализма, включая и постблумфилдианскую школу.

Гердер, как уже отмечалось ранее, писал о взаимосвязи языка и мыш­ ления (см. 8.1). Воззрения Гумбольдта близки лингвистическому детерми­ низму. А гипотеза Сепира—Уорфа в том виде, как ее обычно описывают, сочетает в себе лингвистический детерминизм («Язык определяет мыш­ ление») и теорию лингвистической относительности («Нет предела струк­ турному разнообразию языков»). В наиболее жестком варианте гипотеза Сепира—Уорфа может быть представлена следующим образом:

(а)В процессе мышления мы всегда «находимся ... во власти того кон­ кретного языка, который стал средством выражения в данном об­ ществе», потому что мы «видим, слышим, и вообще воспринимаем окружающий мир» в терминах только тех категорий и противопоста­ влений, которые отражены в нашем языке (цит. по Сепир 1993, 261);

(б)отраженные в языке категории и противопоставления являются спе­ цифичными для данного языка и несопоставимы с соответствующи­ ми компонентами других языков.

Не вполне ясно, подписались ли бы сами Сепир и Уорф под та­ кой жесткой формулировкой этой гипотезы. Хотя в приведенной выше формулировке принципа лингвистического детерминизма я использовал слова самого Сепира, в знаменитом пассаже, откуда они заимствова­ ны (Sapir 1947, 162), используются также и другие выражения, которые ослабляют категоричность данных цитат.

В свете обсуждаемой гипотезы можно было бы предположить, что билингв обладает двумя несовместимыми представлениями о мире и пе­ реключается с одного на другое одновременно с переходом с одного языкового кода на другой. Тем не менее, если это предположение верно, то данная гипотеза, в ее наиболее жесткой форме, входит в противоречие

ссо следующим достаточно очевидным фактом: билингвы на самом деле не обнаруживают никаких признаков того, что они оперируют двумя совершенно разными представлениями о мире, более того, они часто способны выразить одно и то же на любом из двух языков. Профессио­ нальные переводчики также во многих, если не во всех, случаях согласятся

стем, что написанное или сказанное на одном языке в принципе может быть написано или сказано на другом. (На данный момент нам следует согласиться с выражением «во многих, если не во всех случаях».)

Возможно, в наше время уже никто не станет отстаивать жесткий вариант лингвистического детерминизма или теории лингвистической относительности. Однако можно найти много аргументов в пользу более мягкого, но в философском отношении менее интересного варианта гипо­ тезы Сепира—Уорфа, в котором оба тезиса могут быть сформулированы иначе. Начнем с тезиса о детерминизме.

10.2. Гипотеза Сепира—Уорфа

273

Интерес психологии к проблеме влияния языка на мышление по вре­ мени предшествует появлению собственно гипотезы Сепира—Уорфа. Психологам уже давно известно, что память и восприятие связаны с на­ личием соответствующих слов и выражений. Например, эксперименталь­ ные данные указывают на то, что наши зрительные впечатления обычно видоизменяются таким образом, чтобы лучше соответствовать общепри­ нятым языковым выражениям. Люди обычно замечают (и запоминают) то, что уже закодировано в языке, т. е. то, что оказывается в сфере обо­ значения уже существующих слов и выражений. Таким образом, в этом смысле можно говорить о разной степени кодированности. Например, объект, который обозначается одним словом (допустим, англ. uncle 'дя­ дя'), обладает большей степенью кодированности, чем объект, который обозначается целым словосочетанием (допустим, англ. parent's male sibling 'брат одного из родителей').

Известно, что лексика разных языков в большей или меньшей степе­ ни не изоморфна (ср. 5.3). Если это так, то в одном языке определенные объекты могут обладать большей степенью кодированности, чем в дру­ гом. Например, эксимосекий язык известен тем, что в нем нет родового слова для обозначения снега, но есть много названий конкретных видов снега, а в большинстве австралийских языков нет слова со значением 'песок', но есть много названий конкретных видов песка. И причина этого для каждого случая очевидна. Различение конкретных видов снега или песка оказывается чрезвычайно важным для повседневной жизни эскимосов и австралийских аборигенов. Английский же язык не имеет никаких более конкретных слов, чем слова snow 'снег' и sand 'песок'. Тем не менее, например, лыжники, для которых качество снега оказывается столь же важным, как для эскимосов, часто используют выражения типа powdery snow 'рыхлый снег', spring snow 'весенний снег' и т.д. Поскольку в пределах данной группы носителей языка эти выражения характеризу­ ются частотностью употребления и точностью денотации, они постепенно приобретают статус лексем и тем самым повышают степень кодированно­ сти соответствующих объектов в пределах данной группы по сравнению с остальной частью англоязычного сообщества.

Это обстоятельство важно иметь в виду. Степень кодированности не всегда постоянна и одинакова внутри одного языкового сообщества, особенно если мы имеем дело с таким сложным, рассеянным по миру и разнообразным языковым сообществом, как носители английского язы­ ка. Слишком часто соотношение между языком и культурой определяется на очень общем уровне, на основании скрытой или явной презумпции о том, что люди, говорящие на одном языке, должны непременным образом принадлежать одной культуре. Такая презумпция оказывается в корне неправильной по отношению ко многим языкам и культурам. Не менее важно и то, что степень кодированности — это не просто про­ блема существования нужного слова. Тем не менее, если помнить о том, что здесь мы обсуждаем скорее конкретные группы, чем нации в целом, и что продуктивные средства языка могут помочь членам данной группы

274	10. Язык и культура

повысить степень кодированности важных для них объектов, мы все же можем использовать понятие степени кодированности так, как если бы оно являлось общим свойством языка.

В 1950-х гг. гипотеза Сепира—Уорфа стала объектом проверки с по­ мощью психологических экспериментов. Эти исследования показали, что большая степень кодированности определенных цветовых обозначений

водном языке по сравнению с другим, как и ожидалось, оказывает влияние на память и восприятие. Так, например, язык зуньи, один из се­ вероамериканских индейских языков, не различает названий для оранже­ вого и желтого цветов. Носители этого языка, не знающие английского, по прошествии некоторого времени испытывали большие затруднения

вповторном отождествлении предмета того цвета, который кодируется

ванглийском, но не кодируется в зуньи, тогда как носители английского языка, или же носители языка зуньи, знакомые с английским, делали это

сбольшей легкостью. Однако носители зуньи все же улавливали разницу между желтыми и оранжевыми предметами в тех случаях, когда их просто просили сравнить эти предметы по цвету.

Можно считать, что этот эксперимент частично подтверждает гипоте­ зу Сепира—Уорфа, но все же это не является аргументом в пользу ее более жесткой формулировки. То же самое можно сказать и о других экспери­ ментах, проведенных в 1950-х и начале 1960-х гг., к которым относится и чрезвычайно интересный эксперимент по проверке различий в первую очередь грамматической, а не чисто лексической системы (см. Slobin 1971, 131 ff). Тем не менее, важно, что эти эксперименты подтверждают гипо­ тезу в ее более мягкой формулировке, а именно то, что структура языка влияет на восприятие и память. И об этом следует всегда помнить. Не надо удивляться тому, что в одном языке бывает легче выявить определенные противопоставления, чем в другом. Но тем не менее это так. И, похоже, это обстоятельство некоторым образом влияет на восприятие и память носителей разных языков, а также на их повседневное мышление.

Поскольку в настоящее время теория лингвистического детерминиз­ ма уже не вызывает такой бурной дискуссии, как это было поколение тому назад, трудно определить, каково в настоящий момент истинное отноше­ ние к ней научной общественности. По-видимому, будет справедливым считать, что большинство психолингвистов, лингвистов и философов согласны с тем, что язык действительно оказывает некоторое влияние на память, восприятие и мышление, о чем мы только что говорили вы­ ше, но они скептически относятся к более жесткому варианту гипотезы Сепира—Уорфа, согласно которому язык определяет категории и шабло­ ны мышления. К этому можно также добавить, что многие аргументы, которые Уорф и его сторонники приводили в пользу более категоричного и с метафизической точки зрения более интересного варианта этой гипо­ тезы, искажались в результате неправильного перевода и неправильной устной передачи. Например, сам Уорф заявлял, что индейцы, говорящие на языке хопи, в котором нет грамматической категории времени, имеют совершенно иное понятие о времени, чем люди, говорящие на евро-

10.2. Гипотеза Сепира—Уорфа

275

пейских языках. Но для подтверждения этого он не приводит никаких удовлетворительных независимых свидетельств того, что эти люди по-раз­ ному ведут себя или по-разному думают. Можно также утверждать, что он слишком преувеличивал разницу между грамматической категорией времени в языке хопи и традиционной категорией времени в европейских языках. Аналогичным образом, многие считали, что отсутствие в ряде ав­ стралийских языков числительных больше четырех является доказатель­ ством того, что носители этих языков неспособны оперировать понятием числа. Но оказалось, что австралийские аборигены, изучающие англий­ ский в качестве второго языка, без труда выучивают числительные и поль­ зуются ими при счете и вычислениях так же успешно, как и средний носи­ тель английского языка (Dixon 1980,107). Короче говоря, несмотря на про­ тивоположную позицию сторонников жесткого варианта теории детер­ минизма, похоже, что пока нет причин не соглашаться с традиционным мнением о том, что носители разных языков обладают по существу оди­ наковой картиной мира, или концептуальной системой, по крайней мере

втом, что касается таких глубинных и с философской точки зрения наибо­ лее интересных понятий, как время, пространство, число, материя и т.д.

Отсюда не следует, однако, что говорящие на разных языках имеют одну и ту же картину мира в отношении менее базовых понятий. Дело

втом, что большинство употребляемых нами понятий обусловлены на­ шей культурой, в том смысле, что понимание некоторых вещей зависит от практических и теоретических знаний, передаваемых через общество, которые значительно разнятся от одной культуры к другой. Для примера рассмотрим такие понятия, как «честность», «грех», «родство», «честь» и т.д. Признается, что такие связанные с культурой понятия в одних языках обладают большей степенью кодированности, чем в других. Сто­ ронники теории лингвистической относительности, возможно, скажут, что обнаруживаемая в языках разница в грамматической и лексической структуре зачастую такова, что вещи, которые можно выразить в одном языке, оказываются невыразимыми в другом. Но верно ли это?

Как мы уже видели, иногда можно повысить степень кодированно­ сти, используя ресурсы языка и конструируя сложные выражения, ко­ торые, благодаря частому использованию в соответствующих контекстах, могут приобрести такой же статус, что и обычные лексемы. Выше мы при­ водили примеры из языка англоговорящих лыжников powdery snow 'рых­ лый снег', spring snow 'весенний снег' и т.д. Процесс повышения таким путем степени кодированности зависит от продуктивности языка, а также того, что Хомский назвал языковым творчеством, регулируемым правила­ ми (см. 7.4). Это процесс, который мы наблюдаем в языковом поведении ежедневно. Многие из сконструированных таким путем словосочетаний постепенно начинают употребляться более широко (arms race 'гонка во­ оружений', nervous breakdown 'нервный срыв', drug addict 'наркоман', supply and demand 'спрос и предложение', survival of thefittest'выживание наибо­ лее приспособленного (= естественный отбор)' и т.д.). И вот наступает момент, когда лексикограф вынужден признать, что эти выражения уже

276	10. Язык и культура

фактически стали полноправными членами лексики данного языка. Этот процесс является лишь одним аспектом того, что ранее называлось спо­ собностью словарного состава языка расширяться и изменяться (см. 1.2). Следует заметить, что хотя на начальных стадиях этот процесс вряд ли оказывает заметное влияние на язык, впоследствии он приводит к рас­ ширению его словарного состава. Мы должны отвергать любой вариант теории лингвистической относительности — равно как и любой аргумент, который способствует ее опровержению, — если он противоречит тезису о способности словарного состава языка расширяться и изменяться.

Другим путем расширения словарного состава языка является заим­ ствование слов из других языков (см. 6.4). Однако в данный момент нас интересует прежде всего так называемое калькирование (loan-translation). Наиболее очевидный случай калькирования предполагает перевод частей, составляющих иностранное слово или словосочетание. Например, после того, как в результате описанного выше процесса английское словосочеатние summit conference 'встреча на высшем уровне' стало более или менее лексикализованным, прежде всего в речи дипломатов и журналистов, оно было заимствовано путем пословного перевода другими языками, ср. франц. conférence au sommet, нем. Gipfelkonferenz и т.д.

Этот пример иллюстрирует другой важный аспект, заключающий­ ся в том, что калькированию способствует существование материально родственных слов, хотя такие слова в других контекстах могут иметь значения, отличные от того, которое используется при калькировании.

Выражения франц. conférence de presse, нем. Presskonferenz, англ. press conference 'пресс-конференция' были построены так потому, что они ма­ териально связаны со словом conference, причем все три слова исторически являются заимствованиями из латыни.

Как будет показано далее, существуют более тонкие и менее очевид­ ные типы калькирования, которые возникают в результате культурных контактов (см. 10.5). Важно подчеркнуть, что расширение словарного со­ става языка за счет заимствований и использование модифицированных значений существующих слов и словосочетаний в процессе калькирова­ ния влекут за собой изменение лексической структуры языка. Приняв во внимание это обстоятельство, можно показать, что не только неко­ торые значения в одних языках обладают большей степенью кодирован­ ное™, чем в других, но и существуют такие языки, в которых вообще нельзя выразить определенные значения просто потому, что эти языки не располагают соответствующими словами. Например, есть тысячи язы­ ков, на которых по этой причине нельзя выразить значение английской фразы They are playing cricket 'Они играют в крикет', а если и можно, то только потому, что заимствовано либо само слово cricket 'крикет', либо его значение, а зачастую и глагол play 'играть' или его значение. В силу этого изменение словарного состава языка путем заимствования или калькирования означает изменение самого языка. На первый взгляд может показаться, что это утверждение тривиально. Но, как мы увидим далее, его следствия более важны, чем это обычно считается. Дело в том,

10.2. Гипотеза Сепира—Уорфа

277

что значительная часть того, что обычно считается переводом, по суще­ ству является калькированием. Недооценивание этого факта заставляет многих думать, что перевод с языка на язык охватывает гораздо большую область, чем это реально возможно (см. 10.5).

Но различия в лексической структуре (включая в первую очередь лексические лакуны, т. е. отсутствие в данном языке соответствующих слов) являются далеко не единственными факторами, которые делают точный перевод с языка на язык трудным, а иногда и вообще невозмож­ ным. Языки могут быть грамматически неизоморфны (и часто именно так и бывает) в отношении таких семантически важных категорий, как время, наклонение, число. Тот факт, что это именно так, быть может, не является столь важным с философской точки зрения, как это считали Уорф и его последователи, не говоря уже о таких его предшественниках, как цитируемый ранее Тренделенбург (см. 8.1). Но в смысле возмож­ ностей перевода следствия грамматических различий языков во многом такие же, как и следствия лексических различий.

Рассмотрим простой пример. Строго говоря, мы не можем точно перевести на русский язык (а также на большинство других языков мира) любую английскую именную группу с определенным артиклем, поскольку в русском языке не грамматикализовано семантическое проти­ вопоставление, точнее противопоставления, которые в английском языке грамматикализованы, с одной стороны, при помощи наличия или отсут­ ствие детерминатора, а с другой стороны, как оппозиция определенного и неопределенного артикля. На практике переводчик обычно опускает информацию, которая выражена определенным артиклем. Если эта ин­ формация не восстанавливается по контексту и настолько важна, что должна быть отражена в переводе, он вынужден добавить слова, которые на самом деле в оригинале отсутствуют. Например, он может употребить указательное местоименное прилагательное 'этот' или 'тот'. В большин­ стве случаев указательные местоимения в английском и других артиклевых языках более конкретны по значению, чем определенный артикль.

Можно привести и более впечатляющие примеры. Боас (1911) в сво­ ем широко известном Введении к книге Руководство по изучению языков

американских индейцев (Handbook of American Indian Languages) подчер­ кивал важность как лексических, так и грамматических различий язы­ ков. (Именно Боас первым привел пример с несколькими названиями снега в эскимосском языке, который затем неоднократно цитировался в учебниках и общих работах на тему языка и культуры. Боас указал также

ина другие убедительные примеры существенных различий в словарном составе разных языков.) Что же касается грамматических различий, то здесь Боас взял в качестве примера простую английскую фразу The man is sick 'Человек болен' и показал, как перевод этой фразы на три раз­ ных языка американских индейцев и эскимосов (квакиутль, эскимосский

ипонка) заставляет переводчика добавлять дополнительную информа­ цию (различную для каждого языка), которая не содержится в оригинале.

Вчастности, переводчику приходится с помощью определенного зна-