2.2.3. Египетский и хеттский типы единства мегамашины

Стержнем формирования царизма является единство населения под эгидой царской власти. Община выступает первичной формой объединения людей эпохи производящей экономики. Причем это община соседская. Однако это хозяйственное единство локального масштаба. В общине объединение не выходит за рамки натурального владения. Что обрабатывается, то и принадлежит. В этих рамках понятие собственности и власти условно.

Локальному единению соответствует свой принцип распределения: обеспечив себя, отдать часть соседу, богам. Здесь территориальный принцип власти связан с конкретной родиной людей. В локальном масштабе объединения невозможно угнетение. Каждый имеет свою долю от общей.

Власть, вера, единство в общине всегда наглядны и живы. Вместе с тем община всегда сопряжена с миром чужим, который может претендовать на ее стабильность, в частности природными и военными катаклизмами.

В Египте, где соседство минимально, царизм должен был заставить народ поверить, что от фараона как бога зависит правильность разлива Нила. Для обоснования этого нужны были мощные средства древней науки, астрономии, жречества.

В стране хеттов, где постоянное соседство врагов обостряло стремление к объединению, общины сами стремились к объединению для защиты.

Царизм первоначально создает новое тело, единство глобального масштаба. Это глобальное единство дает выгоду как в военном, так и в хозяйственном аспекте: и в земледелии, и в торговле. Только характер единства в трех этих случаях различен.

Таким образом, нельзя рассматривать царские системы хеттов, Месопотамии и Египта как произошедшие друг от друга. Эти мегамашины возникают на разных хозяйственных основах.

Отметим, что во всех случаях мегамашина формируется в сфере избыточного продукта, царизм узурпирует общинные общие права.

Единое египетского царизма носит религиозный характер. В Египте максимальное развитие получает жречество, форма религии и древняя наука подчинены задаче сформировать и поддержать законы единого царизма. «Наука» Древнего Египта недоступна народу, она ставит задачу стабилизировать природу, общество, предсказать события будущего, в частности разлив Нила.

В этом единстве волшебному нет места. Магия, как форма доказательства божественности фараона, играет служебную роль. По сравнению с магией жрецов, сказка и ее волшебство несерьезны. Они могут стать основой иного воззрения.

Ярко иллюстрирует расхождение между волшебным и магическим отношение к миру загробному. Волшебное не боится мира мертвых, магия – пугает миром мертвых. Отношения к потустороннему магии и сказки оказываются несовместимыми.

Таким образом, магическая форма верований Египта исключает использование волшебной сказки как способа трансляции традиции.

Вслед за Египтом вся Африка не имеет волшебной сказки. Отсюда можно предположить, что серьезность магии, сопровождаемая страхом обычного жителя перед потусторонним, исключает формирование волшебной сказки.

Можно сказать, что египтяне подходили к потустороннему серьезно, стремились найти способ управления и потусторонними силами и жизнями. В египетской религии потустороннее резко негативно по отношению к миру дня.

Потустороннее становится магическим потому, что противостоит общине. Итогом такого потустороннего становится отделение его от общины, переход под ведение колдуна, жреца, писца, что означает утрату общиной этих функций, прежде всего функции объединяющего начала.

Единое Египта приобретает характер религиозный. Плата царю есть ожидание милости богов.

Модель египетского типа наиболее соответствует монархии по видимой неограниченности и степени обожествления власти фараона. В этой модели возникает феномен единого собирания религии, когда жреческие наблюдения, стабильность природного цикла – всё используется для иллюстрации мощи власти фараона. Фараон сопоставляется с солнцем. Сын бога солнца, он олицетворяет день. Всё, что противостоит фараону, – ночь. Фараон связан с жизнью, ему противостоит смерть.

Единое Египта, олицетворенное в солнце, довлеет над ночью, противостоит ночи, и «Око» фараона обжигает лучами.

Единое хеттского типа подчинено военной и политической задаче сохранить единство разнородных элементов. Здесь мегамашина не противостоит общине. Наоборот, царь объезжает святилища местных общин. Следовательно, государство и царизм существуют с использованием общинных элементов объединения.

Единое хеттов делегировано общинным решением, наиболее народно. Это отражает религия хеттов, прежде всего обряд объезда страны.

В хеттской системе царской власти царь совершает объезд своей страны, причем он уподобляется месяцу, и во время ночных остановок ему в локальные святыни приносят дары. Присутствие царя – дары богу. Получается, что дневное есть обыденное. Явь – то, что постоянно окружает человека. Ночное, или навь, не противостоит дневному. Наоборот, именно ночью люди приходят дать дары царю, и это проявление единства.

В Египте ночное и мертвое противоположно живому, у хеттов ночное есть основание, живое воплощение и подпитка живого. Хеттская и египетская модели сильно различаются по степени противостояния ночного и дневного. Недаром хетты ассоциируют царя с месяцем, а египтяне с солнцем.

В Египте живое стремится к вечной жизни, пусть к мумифицированной, для этого создается потустороннее царство. Ритуалы круговорота живого и мертвого приобретают оценочный характер. Ночь смерть – это плохо, а жизнь и день – хорошо.

У хеттов нет взаимоисключения. Они непосредственно верят, что мертвое вскоре вернется в мир живого, круговорот не принуждает бояться смерти. Более того, в случае испытания ночное проснется и поможет.

Такое почитание месяца есть скрытое глубоко в душе ощущение единого, своеобразно программируемое чувство родины. То есть обряд буквально способствует формированию иного типа менталитета или подсознания.

Египетская система вытесняет ночь, пугает ночью. Хеттская система формирует доверие к ней.

Египетская система формирует страх перед естественным и природным в естественном состоянии. Это подчеркивается особым сакральным смыслом охоты, словно это обязанность фараона – очистить Египет от хищников. Хеттская система формирует любовь и участие в жизни зверей. Египтяне разводят кошек, мумифицируют их. Хетты видят в домашних животных предков, родичей.

Египтянин видит вокруг себя искусственные сооружения, подтверждающие силу фараона. Хетт видит вокруг себя массу богов, которые прививают доверие, напоминают о родине.

В качестве образа, фиксирующего разницу между Египтом и хеттами, хочется привести миф о борьбе Геракла и Антея. Геракл прижимает Антея к Земле, а та, как мать, дает Антею силу. Геракл победил Антея, только оторвав его от земли. Так и хетт, окруженный природой, питается ею духовно.

Это можно зафиксировать как общинный способ воспроизводства мегамашины. Поклонение перед природой является основанием для формирования волшебной сказки. Именно хеттская система мегамашины дает пространство для возникновения и развития волшебной сказки.

Таким образом, египетская система царизма оказывается близкой к монотеистической системе более позднего времени. Безусловное подчинение всех сторон жизни общества фараону соответствует скорее христианству, нежели примитивному царизму. Очевидно, что модель царизма, в котором соединяется община и возникает волшебная сказка, следует искать в хеттском варианте. Египетская модель царизма исключает волшебную сказку.

Хеттская модель царизма показывает живую связь между царем и населением. Царь здесь не бог, а непосредственное олицетворение родины и единого.

В египетской модели допустима независимость бюрократии, какая недопустима в самом Египте. Так как в Египте бюрократия сама верит, что правильность и справедливость обеспечивает регулярность разлива Нила, а следовательно, и ее собственное существование. Перенесение такой модели на иную почву принесет освобождение бюрократии от природной дисциплины.

Египетскую и хеттскую модель мегамашины можно противопоставить как прямую и спираль, как труд и жизнь. Это отражает суть психического уровня формирования человека в соответствующей культуре.

Итак, волшебная сказка возникает в условиях мегамашины, в которой существует опора на общину. Этой ситуации более всех соответствует модель хеттской мегамашины.

Мегамашина становится как система глобального объединения, возвышающаяся над населением. Первоначально мегамашина «питается» излишками населения, торговли или общины, опирается на имеющиеся механизмы и использует в своих структурах ритуалы. Затем мегамашина поглощает ритуалы, выходит на первый план, и община, население, торговля получают остаток потенциала цивилизации.

Мегамашина превращается в самоцель расширения, приобретает свои, независимые от народа цели. С мегамашиной, основанной на торговле вавилонского типа, это происходит быстро. Однако такая метаморфоза приводит и к быстрому кризису и смене лидера в торговом регионе.

Быстрое вытеснение целей индивида целями мегамашины происходит в египетской системе. Там вытеснение поддерживается мощью переработанных под мегамашину науки и культуры. Такое превращение достаточно стабильно, но на деле оказывается химеричным (в смысле анализа Л. Н. Гумилевым этносов).

Аналогичное превращение происходит в русской мегамашине в течение XIX–XX вв. Царизм приобретает собственное самодвижение. Первоначально он основывается на автономных, обеспечивающих самих себя производителях. Затем производители попадают в зависимость от государства, экономики, и царизм забирает все большую часть.

Коллективизация по сути становится ключевым моментом разрушения основания мегамашины в России. До нее натуральное производство делает независимой массу крестьян, после нее крестьяне становятся заложниками мегамашины.

Мегамашина от питания излишками переходит к состоянию первоосновы. Она оказывается важнее человека. Начиная с этого момента человек не может жить сам, он все получает через посредство мегамашины. СССР полностью соответствует этому смыслу. Население из автономных производителей превращается в зависимую армию работников.

Россия возникает как общинная система мегамашины, но постепенно смена идеологий и механизма воспроизводства приводит ее на путь египетского воспроизводства.