2.3.1. Верхняя граница существования волшебной сказки

Эпоха индивидуальности в развитии мегамашины и государства кладет предел развития волшебной сказке. В среде индивидуальности сказка принимает бытовую окраску. Она знакомит с бытом, переходит от сакрального сюжета возрастного персонажа к индивидуальному мотиву главного героя. Это мы рассматривали на анализе структуры волшебной сказки.

Окончательный предел существованию сказки кладет просвещение. Вначале сказка становится литературной, авторской, затем на смену сказке приходит фантастика и фэнтези.

В последнем случае волшебство вытесняется аналогично египетскому случаю, так как мистика в фантастике и тем более в фэнтези приобретает совершенно серьезный и достоверный характер. Эта мистика не упорядочена ритуально, как в волшебстве.

Православие русское как ничто другое вбирает в себя волшебную нишу общинного подсознания. Поэтому нет ничего удивительного, что в православии воспроизводство русского этноса шло так же, как в язычестве. Православие не прерывает воспроизводства.

Появление письменной сказки меняет ситуацию. Тем более что записанная сказка начинает самостоятельное развитие. Во-первых, она отражает бытовую адаптацию общины к государству, во-вторых, становится явной неполнота волшебных смыслов, утрата механизма воспроизводства общинного типа. Волшебство превращается из средства воспроизводства в декоративный прием.

В то время как записанная сказка окостеневает и становится художественным материалом, она утрачивает роль средства воспроизводства. Просвещение в свою очередь полагает иной тип воспроизводства. Массовая культура показывает новый тип формирования подсознания.

Индивидуализация превращает сказку в декорацию, а просвещение вытесняет сказку наукой, атеизмом и фантастикой, характеризующимися «более серьезным отношением» к потусторонним явлениям. В обоих случаях происходит отчуждение волшебного. Волшебное сменяется враждебным потусторонним. На место общинного доверия к родине приходит страх перед мертвым.

Ярко подобное явление проявляется в цыганских сказках, где сплошь мертвецы, даже продолжая любить, приносят горе, а духи мест оборачиваются проклятием, проклятым местом. Практически каждая цыганская сказка рассказывает о мертвеце или проклятом месте.

Индивидуализация сопровождается переходом от сюжета к мотиву. Принципиальность различия тут состоит в том, что сюжет воспринимается нейтрально, как традиция и воспринимающий так мир и сказку человек продолжит традицию. То есть сюжет вызывает чувство смирения, желание не менять, а понять мир и событие.

Мотив сопровождает иной тип восприятия – сопереживание. Для этого сказка должна быть наделена земными атрибутами, то есть знакомыми бытовыми деталями. В сказке должно пройти разделение персонажей на свои и чужие, на добрые и злые.

Сказывание сказки от сюжета предполагает принятие ее, как есть, с попыткой понять всю сложность мира. Принимается совершенное как обоснованное, неисправимое и верное. Сказывание от мотива сопряжено с трактовкой от отдельных персонажей, когда противники главного персонажа становятся вредителями.

Сюжет предполагает сложную мотивацию поступков каждого персонажа, мотив же – мотивацию одного в ущерб другим. Это перераспределение мотивации приводит к уже рассматриваемому феномену оборачивания. Вследствие оборачивания некоторые персонажи перестают мотивироваться и либо исчезают из сказки, либо заменяются предметами.

Очевидна связь смиренного восприятия сюжета и общинного способа существования. Как воспринимается сказка, так и живет человек. Сказка рассказывается по механизму жизни.

Мотив как поведение одностороннее, от одного главного героя соотносится с воспитанием человека, совершающего эгоистический поступок. Восприятие сказки со стороны мотива учит человека думать только исходя из собственных интересов и позиции.

Обытовление помогает узнать своего героя. Обытовление усиливается штампами, типа «Баба-яга преследует», «колдун вредил», «нечисть побеждена», «сироту надо жалеть». Восприятие сказки от мотива меняет контексты.

Волшебство как отражение сложного общинного восприятия мира исчезает, само волшебное превращается в чудесное и оттесняется в тридесятое царство, которое противостоит как небывалое миру бытовому, посюстороннему.

Так волшебное становится декорацией. Авторская сказка усиливает этот момент тем, что авторы берут необычных сказочных героев и помещают в сказочные ситуации. Сказка становится искусственным театром, в котором происходит метаморфоза героев в сказочных ситуациях.

Социальная подоплека этого процесса в распадении общины на индивидуальности. Психическая – в смене поведения для всех и со всех точек зрения на поведение для себя, или эгоистическое.

От индивидуализации следует переход к просвещению. Смыслы сказки утрачиваются, сказка записывается. Предмет, который развивала сказка, открывается вновь, но описывается и исследуется в иных понятиях.

В России это произошло со славянофилами. Вспомним, что большинство собирателей сказок были славянофилами, начиная от В. Даля и С. Аксакова. Любовь к старине, стремление сохранить старину – безусловная их заслуга.

Славянофилы стремились найти и выразить народный дух, быт, верили в избранность и полезность русского православного способа жизни для Европы. Этот способ воспитания и жизни скрывался в материалах, которые они сохраняли, но не раскодировали.

В самом деле, народный дух, общинный дух для интеллигенции русской мало общего имел с особым восприятием и способом рассказывания сказки. Записанная сказка окостеневала, не привязывалась к конкретным событиям слушателя.

Рассказанная сказка ложилась на беды, окружающие конкретного человека, учила конкретного человека понимать жизнь с другой точки зрения.

Просвещение выступает как смена сказочного восприятия мира новым атеистическим догматизмом науки. Подобная подмена сопровождалась и обуславливалась не собиранием и записыванием сказки, а распадом общинного механизма воспроизводства населения. Государство подменяло общину, воспроизводство населения становилось тоталитарным. Общинные, а для русского человека патриотические элементы воспитания уходили вглубь, подменялись лозунгами. Это и породило катастрофу России XX в.

Итак, индивидуализация делает волшебную сказку декоративной и соответствует разрушению общинного воспитания человека как со стороны обособляющейся личности, так и со стороны идеологизирующегося государства.

Просвещение создает новый тип когнитивного воспитания, основанного на школе и знаниях. Этот научно-атеистический подход вытесняет волшебную сказку как несерьезное. Столкновение с эффектами сказочного порядка описывается в новых терминах, как, впрочем, и в индивидуализации.

Современная культура создает новый тип воспроизводства, соединяющий в себе индивидуализацию и просвещение. Напомним, что индивидуализация мотивирует одного из героев сказки, не воспринимая сложности сюжета, а просвещение полагает на место волшебства новое описание реальности общинного бытия.

В такой ситуации волшебная сказка вырождается. Определенные явления в массовой культуре позволяют понять механизм вырождения сказки. Обрисуем их в общих чертах.

Психическое развитие человека – его сознание воспроизводит его бытие, или материальное существование. Сутью материального бытия современного человека становятся вещи, помогающие человеку достичь комфортного существования.

Вещи как инструменты труда имеют нейтральный характер. Они расположены вне внимания человека до того момента, пока сам человек о них не вспомнит и не захочет использовать. Эквивалентом таким вещам в сознании человека являются знания.

Знания – это информация, которая принадлежит всем. Человек не является автором знания, он получает его от другого. Отсутствие авторства на знания сильно нейтрализует его. Далее знания накапливаются впрок, пока не придет время их использовать. По сути, в школе и вузе человек получает не столько знания, сколько систему использования знания, своеобразную ориентировку.

Знания при этом остаются нейтральными, они не способны мотивировать человека. Эта нейтральность – суть проявление отчужденности знания.

Знания по форме являются овеществленной мыслью. Как мысль, знания в момент своего возникновения захватывали исследователя как идея, способная вести и мотивировать. Переход от открытия или исследования к изложению знания – важнейший компонент современной системы воспитания человека.

Обучение и подготовка ребенка идет не в формах исследования знания (познания), а в формах изложения. Исследование – это мотивирующая деятельность, она охватывает исследователя и заставляет искать, делать видимые нелогичности, ибо любое открытие в первый момент нелогично. Изложение логично (даже тавтологично), идет по технологии от простого к сложному.

Итак, воспроизводство просвещенной индивидуальности основано на усвоении знания. Знания – это мыслительные молотки. Молотки в мастерской, а не в руках, человек только знает, что молотки есть. Про знания он тоже знает, что они есть (в справочниках, учебниках).

Это удобная практическая ситуация. Знания, когда надо, вызываются, как сивка-бурка, но, когда не надо, лежат. Знания – это идеи, неспособные действовать сами, они нейтральны к действию.

Массовая культура помимо знаний порождает новый тип идей. Идеи, которые способны увлечь, захватить, управлять человеком, которые не лежат как знания нейтральными вещами. Эти идеи можно назвать демонами. Демоны тоже вещи, но иного, мотивирующего типа: попав к человеку, они захватывают его.

Знание – есть идея в сознании. Потребности и мотивы не контактируют со знанием потому, что они из сферы подсознания. Потребности и мотивы есть мысли подсознания, своеобразные исследовательские молотки в руке.

Демоны суть овеществленные подсознательные мысли. В отличие от знания, они мотивируют. Мотивируют не самого человека, а собою. Подсознание человека захватывается демонами чужих желаний.

Чем далее идет развитие массовой культуры, тем сильнее развиваются демоны, тем сильнее сами демоны. Демоны отталкиваются от жесткого вытеснения волшебного из мыслей человека.

Мышление современного человека делится на две части – цель и смысл. Смысл касается желания, потребности, цель – пути их достижения. Смысл соотносится с подсознанием, так как современный человек не задумывается над собственными стремлениями, он делает то, что ему навязывают демоны. Цель соотносится с сознанием или предметами полезными и нейтральными.

У цивилизованного человека воспитывается новое соотношение сознательного и подсознательного, которое исключает волшебное. Волшебное же является индивидуальным механизмом защиты человека, его способом самопознания, определения своей меры и места в жизни.

Демоны порождают новое противостояние в мире, своеобразное язычество инстинктов, которые не порождены в человеке, но прихвачены им из чужих смыслов. По сути, демонами являются мысли, которые переходят границу знания и сознания. Допустив, что такую идею человек не производит сам, а заимствует от кого-то, мы получим зомби, который не в состоянии освободиться от желания и демона.

Волшебная сказка вновь востребована массовой культурой, но теперь уже в качестве источника новых демонов.

Одними из наиболее распространенных демонов являются демон национального и демон благосостояния. Оба они отличаются эгоцентризмом, совершенно исключают ритуальную мудрость волшебного и общинного.

Основанием демонизма современной культуры является разделение сознания и подсознания, то есть отчуждение от человека смысла его жизни и деятельности.

Интересно рассмотреть различие мира общинного и мира отчужденного на уровне структуры психической деятельности.