Дети в семье. Младшие и старшие

Все интимнейшие вопросы супружеской жизни в Китае решались всегда на уровне семьи, т. е. были предметом де­тального обсуждения большого семейно-кланового коллек­тива, часто апеллировавшего при этом к мнению покойных предков. Это и понятно. Ведь главная цель брака — обеспе­чить продолжение рода, решить проблему детей, и потому вопрос о том, рождаются они или нет и почему, никак не являлся прерогативой только мужа и жены и деликатной интимной проблемой. Наоборот, это была важная и перво­степенная проблема большого коллектива, заинтересованно­го в усилении семьи и клана.

Дети, о появлении которых заботилась вся семья,— это были главным образом сыновья. Еще в песнях «Шицзин» упоминалось о том, что новорожденного мальчика клали на нарядную циновку и давали ему в руки богатые игрушки, всячески его ублажая, тогда как родившаяся девочка лежа­ла в углу дома на куче тряпья и забавлялась обломками глиняных сосудов (II, 4, V, N° 1891. Такое различное отно­шение к сыну и дочери не только сохранилось, но и значи­тельно усилилось в рамках конфуцианского культа предков.

Рождение сына всегда было большим праздником в семье. Вся многочисленная родня приносила мла.т°""^л' и его мате- ри подарки, обычно полные символики, с пожеланиями ново- рожденному богатства и должности, счастья и славы, уче- ности и долголетия. Праздник в доме отмечался особо обильными жертвоприношениями в честь предков, духа до- машнего очага и всех местных богов и духов. Бабушка но- ворожденного обычно сама приносила жертвенные продукты в местный храм в честь бога-покровителя данной местности. Еще один праздник — в 100-й день появления мальчика на свет [306, 23—29; 6431. В этот торжественный день отец, следуя записанным еще в «Лицзи» обычаям [888, т. XXII, 1276—12811, давал ребенку имя и совершал обряд постри- жения. ⁽

За здоровьем мальчика тщательно следили. Для этого приносили специальные (откупительные) жертвы злым ду­хам, духам болезней и т. п. Нередко маленького мальчика одевали в одежду девочки — авось злой дух не разберется и не польстится на него. Воспитывали мальчиков и девочек в раннем детстве совместно, на женской половине дома. За­тем, следуя древним правилам «Лицзи», их разделяли: «В семь лет мальчик и девочка уже не ели вместе и не си­дели на одной циновке» [888, т. XXII, 1283]. Девочку чуть ли не с семи-восьми лет начинали понемногу готовить к за­мужеству, внушать ей правила поведения и повиновения мужу н старшим. Мальчика обычно всегда старались отпра­вить в школу, выучить, вывести «в люди». Для этого с шести-семи лет его отдавали учителю, который на протяжении многих лет, с утра и до вечера, без перемен, выходных и ка­никул, вбивал в головы учеников заключенную в конфуци­анских книгах премудрость.

Книжное воспитание дополнялось домашним. Мальчика с юных лет воспитывали по канонам и обычаям «Лицзи», а в позднее средневековье — по «Чжуцзы цзяли» («Домострою Чжу Си», XII в.), вобравшему в себя все важнейшие обря- ды «Лицзи» [463]. Главным в этом воспитании было глубо- кое постижение всей конфуцианской этики с ее обилием це- ремоний, с ее требованиями безусловного повиновения и почитания старших. И это теоретическое и практическое по- знавание этики и изучение церемоний шло без всякой скид- ки на возраст. Как отмечается в трудах специалистов, в том числе китайских, детей в Китае никогда не рассматривали как какую-то особую, специфическую категорию людей с при- сущими ей своими запросами и потребностями [490, 239]. Правда, на все детские забавы смотрели несколько снисхо- дительно, но всерьез их не принимали. Мальчиков (как и де- вочек на женской половине дома) учили перенимать все привычки, правила поведения, традиции взрослых, учиться вести себя как взрослые, имитировать взрослых [489, 556]. Показательно, что в китайском изобразительном искусстве эта тенденция отношения к ребенку отражена очень рельеф- но и хорошо знакома каждому, кто обращал внимание на практику изображения детишек на китайских свитках: все ребячьи лица обычно нарисованы как лица маленьких взрос- лых, а не как детские. .

Конечно, природа брала своё. Дети в Китае, как и во всем мире, оставались детьми, со всеми своими детскими за­бавами, развлечениями, играми [435, 84—90]. И тем не ме­нее такое воспитание приносило свои плоды. Дети стреми­лись как можно скорей вырасти, стать старше, научиться всему, что положено, быть «как взрослые». Это желание обычно для детей во всем мире. Однако в Китае в условиях

ИЗ

господства культа предков оно было во много раз более сильным и заметным, чем где-либо. И объяснялась эта раз­ница, помимо всего прочего, различием в положении млад­ших и старших как в семье, так и в обществе в целом.

Из сформулированных еще Конфуцием «пяти отноше­ний», которые должны были регулировать социальную струк­туру семьи и общества (отношение сына к отцу, подданного к государю, жены к мужу, младшего к старшему и друга к ддугу), только одна_ф_орма отношений (после пия7)~гтрпй--лась на равных основах". Все четыре остальных были отно­шениями низшего к высшему, младшего к старшему. Отно­шения сына к отцу, жены к мужу, подданного к государю в общем ясны — это отношения подчинения и зависимости, беспрекословного повиновения и послушания. Несколько иной характер имели отношения четвертой категории — меж­ду младшим и старшим в семье¹⁵, а в более расширитель­ном смысле—между младшими по возрасту, чину, положе­нию и старшими в обществе, в жизни.

¹⁵ В китайской системе родства, сложившейся еще задолго до Конфу- ^; ция и впоследствии законсервированной конфуцианством, очень большую роль играло различие между поколениями. Речь идет не только о разнице между поколениями отца и сына—здесь разница бесспорна, она зафик­сирована н «Лицзи»: «Если у людей не существовало бы правил взаимоот­ношений, отец и сын могли бы иметь одних и тех же товарищей!» [888, т. XIX, 32], Но большое значение имела также разница между младшими и старшими братьями. Не случайно стереотипными выражениями в китай­ской лексике н этике являлись фразы «отцы и старшие братья» и «сыно­вья и младшие братья». Противопоставление этих двух групп родственни­ков друг другу уходит своими корнями в древность и имеет под собой весьма реальную основу, особенно среди тунгусо-маньчжурских народов [14, 415 и сл.].

Эта группа отношений не была связана ни с беспреко­словным повиновением, ни с обязательным подчинением младшего старшему. Однако и они накладывали на млад­ших столько обязательств и непременных почтительных це­ремоний, что быть младшим иногда, видимо, становилось просто невмоготу. Речь идет не просто об элементарной этике — уступить место или дорогу старику, сойти с колес­ницы при встрече со старшим по чину или отвесить глубокий поклон своему учителю (это был обязан сделать даже сам император). Цепь обязательных церемоний сковывала млад­шего много крепче. Так например, на любой вопрос старше­го младший должен был, униженно кланяясь, отвечать с упоминанием о своей некомпетентности судить об этом. Пра­вила «Лицзи» предусматривали, что младший не должен сидеть на одной циновке со старшим, ему не следует в присутствии старшего (а как это характерно для нормаль­ного мальчишки, подростка!) ни кричать, ни показывать ( пальцем, не отвлекаться в другую сторону, ни даже смот-реть своему собеседнику в лицо. Младший не должен поло- i

жить в рот кусок или выпить глоток за обедом раньше стар­шего. В ответ на оклик старшего он обязан не просто ото­зваться, но встать и почтительно подойти к нему. Младший не смеет даже поправить старшего в том случае, если по­следний проявил незнание или некомпетентность в своем суждении [888, т. XIX, 40, 69—791.

Словом, на младшего в доме и в обществе накладывался нелегкий груз обязательных условностей, которые своей тя­жестью иссушали его истинное «я», лишали его уже с ран­него детства обычных, свойственных природе человека ис­кренних чувств и непосредственных реакций и обязывали его делать все так, как полагается. Такая система этиче­ского воспитания подрастающего поколения давала очень неплохие результаты. Господство этического начала, примат рационального над эмоциональным, в сочетании со строго разработанными и неуклонно применявшимися догматами и обрядами всех конфуцианских культов (прежде всего куль­та предков, сяо и семьи)—все это способствовало форми­рованию покорных, преданных и почтительных граждан. Бо­лее того, есть все основания заключить, что именно конфу­цианская система обязательных норм и обрядов, конфуци­анское воспитание молодых, младших, позволили китайскому обществу достичь весьма высокого морального стандарта. Есть основания полагать, что едва ли еще в какой-либо из развитых и культурных стран мира был достигнут столь высокий уровень морали и такой ничтожный процент амо­рального (разврата, преступности, пьянства и т. п.), как в Китае. Однако все это давалось очень нелегкой ценой. За высокий моральный стандарт общество платило столь же высоким уровнем консервативного застоя, культа неизменно­сти обычаев и привычек, культа безусловной мудрости древ­них и старших.

Неудивительно, что в таких условиях каждый младший, молодой, чуть ли не с первых лет своей жизни стремился как можно скорей вырасти, стать взрослым и старшим. Причем не столько для того, чтобы скорей проявить свою самостоя­тельность, индивидуальность и т. п., сколько для того, чтобы уже не только быть обязанным перед всеми старшими в до­ме и обществе, но и самому получать заслуженную возра­стом долю внимания и уважения. Различие между положе­нием младшего и старшего и санкционированные конфуциан­скими традициями обязательное почтение к старшему, пови­новение его слову и т. п. привели к появлению в Китае под­линного культа стариков. Этот культ, тесно связанный с культом предков и производный от него, не имеет себе рав­ных в истории других цивилизованных народов.

Начало культу стариков положил Конфуций, всячески стремившийся подчеркнуть мудрость людей прошлого и зна-

'0 яак. 11)51

М5

чение уважения к годам. Мэн-цзы в своем трактате писал о том, что старикам следует давать шелковые одежды и кор­мить их мясом [913, 33—351. В «Лицзи» немало говорится об удобствах и заботах, которыми должны быть окружены старики, особенно преклонного возраста, восьмидесятилет­ние и старше [888, т. XIX, 33—37, т. XXII, 1267—1268]. С те­чением времени культ стариков во всей стране получил большое развитие и признание. Люди, доживавшие до поч­тенного возраста, пользовались всеобщим уважением и по­читанием. Наиболее глубокие старцы, особенно те, кто не­взирая на свой возраст продолжали учиться и пытались, сдать государственный экзамен на должность, пользовались официальным поощрением и нередко награждались специ­альными императорскими указами [259, 23]. Безусловный примат старшего по возрасту перед младшим признавался и санкционировался властями. При прочих равных условиях на государственной службе предпочтение отдавалось стар­шему. Регулярными императорскими указами в эпоху Хань раз в несколько лет всему мужскому населению страны при­сваивался очередной ранг, так что старший по возрасту даже официально оказывался на более высокой ступеньке социальной лестницы ¹⁶.

¹⁶ В исследовании С. Нисндзима [636, 79—86] говорится о том, что-8 низших рангов из 20 в сложившейся в Хань чиновничье-нерархической системе присваивались всему мужскому населению страны. Эта раздача очередных рангов происходила раз в несколько лет и обычно приурочива­лась к каким-либо торжественным событиям. Таким образом, за несколь­ко десятков лет жизни старые люди могли достичь высших (7-й—8-й) рангов, тогда как младшие в той же деревне имели лишь низшие ранги. Это вело к тому, что даже официально старшие по возрасту крестьяне стояли на несколько более высокой социальной ступени по сравнению с младшими исключительно благодаря преимуществам своего возраста.

На примере культа стариков лучше, чем в других случа­ях, видно, как на передний план в конфуцианских традици­ях со временем выступала формальная сторона. Если для Конфуция главная ценность стариков была в том, что они помнили «добрые старые времена» и являлись живыми но­сителями п хранителями традиций прошлого, «мудрости» древних, то с течением времени характер культа стариков заметно изменился. В стариках почитались их возраст, их старшинство. Право на уважение других давали именно прожитые годы, так что любой старик, совершенно незави­симо от его ума, знаний и даже морального стандарта, ап­риори являлся объектом почтения со стороны более моло­дых. Не удивительно, что в таких условиях молодые стреми­лись как можно скорей стать старыми. Интересно напомнить,, что европейцев в старом Китае всегда удивлял столь непри­вычный для Запада обычай: признать кого-либо старше сво­их лет значило сделать ему очень приятный комплимент..

Культ стариков был очень тесно связан с культом пред­ков и сяо, однако в одном отношении между этими родствен­ными культами возникало некоторое этическое и логическое несоответствие. Дело в том, что быть старшим и даже ста­рым — почетно и приятно. Но ведь за старостью неизбежно следует смерть. И если твои родители стареют,— значит они скоро умрут. А для хорошо воспитанного в духе сяо челове­ка даже сама мысль о смерти его родителей просто невыно­сима. Вот почему правила приличия, зафиксированные в «Лицзи», требуют, чтобы почтительный сын в разговоре с родителями никогда не употреблял слова «старый» и не на­поминал отцу и матери об их возрасте и возможной близкой кончине [888, т. XIX, 431. Это считалось неэтичным. На эту тему в сборнике 24 поучительных историй о сяо существова­ло даже одно весьма любопытное повествование, которое свидетельствует о том, что едва ли не любое из проявлений ■сяо при желании и излишнем рвении могло быть доведено до абсурда, но тем не менее поставлено последующим поко­лениям в пример в качестве эталона.

Некий Лай-цзы, живший еще в чжоуском Китае в цар­стве Чу, отличался настолько высоким уровнем сяо, что вплоть до 70-летнего возраста надевал на себя пестрое пла­тье, ходил в коротких детских штанишках и резвился, как малое дитя. Все это делалось для того, чтобы не напоминать любимым родителям об их почтенном возрасте. Как-то он нес воду, поскользнулся и упал. Но и лежа на земле в очень неудобной позе и, видимо, испытывая боль от ушибов, Лай-цзы опять-таки стал принимать забавные позы и изоб­ражать ребенка, дабы позабавить родителей [44, 411; 72, 485]. Скорей всего, эта история — легенда. Но она доста­точно красноречива и весьма точно характеризует подлинный уровень культа сяо в старом Китае.

Итак, старикам в Китае, и прежде всего старикам-роди­телям, всегда желали долгих лет жизни. Сам культ долго­летия и поисков бессмертия, секреты которого стали чуть ли не центральным пунктом возникшего в начале нашей эры религиозного даосизма (о котором пойдет речь в четвертой главе), был фактически рожден этим стремлением жить как можно дольше и как можно больше пользоваться приятны­ми преимуществами своего почтенного возраста. И все-таки рано или поздно жизнь человека обрывалась.