Буддийский пантеон и храмы

И в Индии, и в Китае, и в странах Юго-Восточной Азии объектом религиозного культа были обычно одни и те же пер­сонажи. Однако в разных странах они пользовались различ­ной степенью уважения и популярности. Для китайского буд­дизма и его панТеона было характерно выдвижение на перед­ний план тех будд, бодисатв и святых, сjiMeHjjyui_.Koiopbix обычно связывались. далб1о.аае-дале1аиид^шще.хюц-иадьйЬ1е чая-, мим народа В ном смысле показательно, что культ великого Г>\ I ik| и it'll lapimio основателя буддизма, в Китае никогда I.IK nVe занял подобающего ему первого места. Разумеется, н 1ч о V'cti. 1 ожо (ipoii.ni храмы, ему воздвигали памятники, ставили его скульптурные Изображения. Однако роль Будды всегда была все-таки второстепенной. Так, согласно подсче­там Д. Цукамото, воспроизведенным в монографии К. Чэня, гораздо больше было изображений и славословящих надпи­сей, посвященных некоторым другим буддам. В храмовом комплексе Лунмыня, например, подсчеты дали весьма любо­пытную динамику Если в VI—VII вв. в дотанском Китае Ве­ликий Будда по традиции еще стоял на первом месте (ему было посвящено 43 надписи, Майтрейе — 35, остальным еще меньше), то начиная с Тан картина изменилась. На передний план вышли типично китайские, т. е. получившие особую по­пулярность именно в китайском буддизме Амитаба и Гуань-ипь. В результате общий подсчет количества изображений и надписей в том же храмовом комплексе Лунмыня, который формировался в основном с V по IX в., дал следующие ре­зультаты: число надписей, посвященных Будде в храмах Лун­мыня, равно 94, тогда как на долю Амитабы приходится 222, на долю Гуань-инь—197. Только Майтрейя по-прежнему ус­тупал Будде — ему посвящены 62 надписи [1000, 366—378; 273, 171—172].

Разумеется, этот подсчет далеко не претендует на абсо­лютную точность. Речь идет только об одном храмовом комп­лексе (правда, расположенном близ столицы, Лояна, и пото­

му наиболее показательном). Тем не менее эти данные Цука-мото в общем и целом вполне соответствуют объективной картине. На передний план в буддийском пантеоне Китая вы­шли те будды и бодисатвы, с именами которых китайцы охотнее всего связывали свои надежды на светлое будущее,, на счастливую жизнь и великие перемены. Все остальные пер­сонажи буддийского пантеона занимали в Китае более чем скромное положение, и к их помощи и покровительству при­бегали много реже, лишь в конкретных случаях (когда речь-шла о покровительстве в сравнительно узкой сфере влияния данного божества).

Кроме будд и бодисатв, число которых (если иметь в ви­ду общепризнанных святых) было довольно ограниченным, в-буддийский пантеон включалось большое количество божеств-и святых более низкого ранга, в первую очередь архатов. По­мимо 16 важнейших из них — по традиции они считались-сподвижниками самого Будды (в Китае их число достигало иногда 18⁶, причем они, в свою очередь, шмели но 500—150О своих архатов-последователей) особым почитанием среди китайских буддистов пользовались так называемые 500 арха­тов, составлявших вторую группу святых этого ранга. По тра­диции 500 архатов считаются канонизированными историче­скими деятелями, монахами — участниками IV буддийского собора [749, 199; 170, 198—199]. Статуи 500 архатов, иногда именуемых «500 буддами», до недавнего времени можно бы­ло встретить в некоторых известных буддийских храмах.

' Индийская школа дхианы принесла в Китай идею о 16 архатах.. Двух других, считающихся олицетворением дракона и тигра, Востока н За­пада, китайские буддисты добавили в X в., заимствовав их из даосизма [749, 200]. Оба варианта [16 и 18] стали в буддийском пантеоне Китая фактически равноправными.

В соответствии с этим распределением функций и влия­тельности буддийских божеств-патронов создавались и функ­ционировали храмы. Храмы составляли львиную долю всех центров буддизма в стране. В отличие от монастырей, которые всегда являлись основными центрами буддизма и сосредото­чивали в себе наивысшие духовные ценности, книги, наиболее ученых монахов и т. п., храмы представляли собой обычна культовые сооружения в один, реже несколько залов, посвя­щенные тому или иному конкретному представителю буддий­ского пантеона. Эти храмы обслуживались монахами, которые призваны были следить за порядком и совершать ритуалы и обряды в честь божества, которому посвящен храм. Такого рода храмы охотно посещал народ, особенно в дни буддий­ских праздников. К божеству-патрону храма возносились тысячи молитв и просьб, сопровождавшихся возжиганием све­чей и курений, поднесением подарков. Словом, буддийские храмы такого рода, появившиеся в Китае в первые века на­

шей эры, быстро завоевали популярность в стране и стали своеобразными центрами народного буддизма.

Строго говоря, институт храмов в наиболее общем и ти­пичном для средневекового Китая значении этого слова воз­ник фактически именно с буддизмом и благодаря ему. Ко­нечно, даосские и конфуцианские храмы существовали в стра­не (хотя и далеко не в столь значительном количестве) и прежде, однако тогда эти храмы представляли собой обычно лишь залы с алтарями и курильницами, с ритуальной утварью для жертвоприношений. Подлинными храмами в современ­ном их виде они стали именно под влиянием буддийских хра­мов, причем главную роль в этой трансформации сыграли те скульптурные идолы и изображения, которые занимали ос­новное место в буддийских храмах.

Ни писаной, ни скульптурной иконографии (идолов) древ­ние китайцы, как правило, не употребляли в своих ритуаль­ных строениях и при отправлении культов. Эта форма искус­ства, оказавшая огромное влияние на дальнейшее развитие всего искусства Китая, появилась лишь вместе с буддизмом и получила развитие в храмовом строительстве. Суть ее за­ключалась в том, что на центральном месте храмового поме­щения или в главном зале его всегда- ставилось изображе­ние тою божества, в честь которого выстроен храм. Изобра­жение iщегла сопровождалось несколькими другими, более mjFikiimii и второстепенными, которые воплощали в сво­ем лице помощников, сподвижников или охранителей данно­го божества.

Строительство храма и помещение в нем изображения бо­жества считалось важным и торжественным делом. В китай­ском буддизме идол был не просто изображением божества, но его воплощением. Согласно китайской традиции, восходя­щей к древним мальчикам-мертвецам, воплощавшим в дни ри­туальных празднеств своего умершего деда, этот идол пред­ставлялся чем-то вроде авторизованного самим божеством его конкретного представителя. Соответственно создавался и ритуал. Нового идола вносили в храм, где имелось изобра­жение того же божества. Затем у божества, воплощенного в старом идоле, просили отдать часть своей субстанции ново­му идолу. Только после этой церемонии нового идола поме­щали в построенный для него новый храм. Иногда после этого следовал специальный обряд отверзания, хорошо изве­стный и в других религиях с богатой идолатурой. Суть этого обряда заключалась в том, что жрец смазывал кровью или красной тушью глаза, рот, нос и уши (подчас также руки и ноги) идола. Считалось, что после этого идол уже целиком превращался в воплощение божества, которое могло все ви­деть, слышать и чувствовать [52, 197 и сл.].

При изготовлении идолов обычно руководствовались стро­гими и сложившимися еще в древности традициями, восхо­дившими к индо-греко-буддийскому искусству Кушанского царства. Из века в век сохранялись одни и те же канониче­ские позы, имевшие большое значение и четкую семантику,, жесты и даже выражения лиц. Интересно заметить, что, за исключением ясных, благообразных канонизированных лиц основных будд и божеств буддизма, многие второстепенные-персонажи (святые, стражи и т. п.) приобрели под влиянием тантризма очень специфический облик: искаженные от ярости лица со страшным оскалом зубов, дико вытаращенными страшными глазами и т. п. [340, т. VI, 89]. Все эти маски по-традиции тщательно сохранялись и дожили до наших дней, хотя и на протяжении веков подвергались заметной китаиза­ции (особенно в одежде, атрибутах и т. п.).