Культ конфуцианских сочинений

Когда хорошо разработанная, влиятельная и пользующая­ся успехом идеология становится официально признанной и даже государственной, ее основные сочинения, вполне есте­ственно, превращаются в священные книги, которые надлежит тщательно изучать, хорошенько запоминать и неуклонно вос­хвалять. Едва ли не в наибольшей степени (особенно если вести речь о длительности традиций) это относится к конфу­цианству.

С самого начала эпохи Хань в Китае началась активная и энергичная работа по восстановлению сожженной Цинь Ши-хуанди конфуцианской литературы. Разыскивались слу­чайно уцелевшие копии, сличались варианты, записывались со слов стариков выученные ими в детстве наизусть отдельные сочинения конфуцианского канона. Центром этой длительной работы стала императорская библиотека, а наиболее замет­ными в истории ханьского Китая библиографами и историо­графами были Сыма Цянь, совремник У-ди, составивший на основе своих изысканий «Шицзи» («Исторические запи­ски») [934; 946], отец и сын Лю (Лю Сян и Лю Синь), жив-

шие на рубеже нашей эры и внесшие немалый вклад в дело восстановления и введения в обиход множества древних сочинений, включая «Цзочжуань» и «Чжаньгоцэ» [33, 33—40, 74], и Бань Гу (32—92 гг.), автор истории первой династии Хань «Хапыиу» [824]. С трудом восстановленные, сочинения конфуцианского канона начиная с Хань многократно коммен­тировались и перегруппировывались, пока, наконец, не при­обрели свой устоявшийся облик в эпоху Сун (X—XIII вв.), когда две важные главы из «Лицзи», «Дасюэ» и «Чжунъюн» были включены в канон в качестве самостоятельных сочи­нений.

Всего классических канонов конфуцианства насчитывается 13, причем современный их объем, с избранными коммента­риями, достигает 40 томов. Наибольшее значение из них имеют девять основных и важнейших, знание которых счита­лось обязательным для каждого грамотного и образованного человека в Китае. Эти девять сочинений составляют так на­зываемые «Сышу» («Четырехкнижие») и «Уцзин» («Пяти­книжие»). В «Сышу» включены важнейшие сочинения осно­воположников конфуцианства — «Луньюй», «Мэн-цзы», «Да­сюэ» и «Чжунъюн» [890; 913; 888, т. XXV, 2101—2154 и т. XXVI, 2343—2363; 68; 109; 111; 276; 300; 335; 507; 552, т. I—II; 592; 647; 648; 661; 995; 1009а; 1046]. Первые два трактата представляют собой собрания мыслей, бесед, афо­ризмов и поучений Конфуция, Мэн-цзы и их учеников. Остальные два небольших сочинения имеют более отвлечен­ное содержание, причем именно представляющий возможно­сти для различных толкований глубокий философский смысл-отдельных пассажей из этих работ сыграл решающую роль в выделении их из «Лицзи» и даже в превращении их в своего рода центр философской мысли супского неоконфу­цианства.

В «Уцзин» входят «Шицзин» и «Шуцзин», составленная по преданию самим Конфуцием хроника «Чуньцю» (которая обычно публиковалась и изучалась вместе с комментарием к ней «Цзочжуань»), а также «Лицзи» и книга гаданий «Ицзин» [875; 888; 989; 1040; 1041; 31; 93; 94; 153; 179; 187; 525; 552, т. Ill—IV; 554; 641]. Кроме трактата «Ицзин», кото­рый не был известен Конфуцию [246, 59; 344; 680, 9—10], представлял сравнительно чужеродное тело в конфуцианстве и был включен в число канонов лишь в Хань (314, 172—173], все остальные сочинения «Сышу» и «Уцзин» были либо напи­саны, либо отредактированы самим Конфуцием и его бли­жайшими последователями и уже по одной этой причине счи­тались священными. Кроме того, в этих сочинениях, особенно в «Уцзин», были собраны почти все сохранившиеся к Хань сведения о древнейших периодах китайской истории, о прав­лении и деяниях древних мудрецов. И это обстоятельство то­

же окружало конфуцианские каноны добавочным ореолом святости⁶.

Начиная с Хань все восстановленные после их сожжения в Цинь конфуцианские книги стали усиленно изучаться [970; 917; 900; 1007; 1053]. Многочисленные конфуцианцы стремились как можно глубже вникнуть в текст и понять суть этих сочинений, написанных трудными для понимания древ- ними письменами (гу-вэнь). Первоначальные тексты, язык и стиль которых с веками становился все более чуждым языку потомков, обрастали многочисленными толкованиями и ком- ментариями, без которых теперь уже пи один читатель не смог бы в них разобраться. Коммснтар толкования раз- ных комментаторов нередко противоречили друг другу, одна- ко все они были сходны в одном: любое неясное или проти- воречивое место в древних сочинениях, особенно в неконфу- цианских в своей основе ранних книгах «Шицзин» и «Шу- цзин», они всегда толковали с позиций ортодоксального конфуцианства. В результате многие песни «Шицзин», воспе- вавшие непосредственные чувства людей, нередко получали совершенно неожиданные «объяснения» (это-де завуалиро- ванная форма выражения любви к правителю, стремление верно служить старшему и т. п.) ⁷.

⁶ Кроме «Сышу» и «Уцзин» к числу 13 канонов принадлежат трактаты «Чжоули» и «Или», словарь «Эръя», а также небольшое сочинение «Сяо­цзин» («Книга о сяо»). Хотя «Сяоцзин» [943; 234; 1039] относится к числу книг, аутентичность которых сомнительна [1007, 482—505], традиция при­писывает этот трактат кисти Конфуция. Оказавшись включенным в число 13 канонов, «Сяоцзин» приобрел огромную популярность в Китае, где его изучали наряду с «24 историями о сяо».

⁷ О недопустимости такого рода интерпретации древних китайских текстов конфуцианскими комментаторами средневековья справедливо и аргументированно сказано в примечаниях акад. В. П. Васильева к его пе­реводу песен «Шицзин» [31].

⁸ Речь идет об официальной оценке книг. Известно, например, что во многом противоречившая конфуцианству и спорившая с ним книга хань-ского философа Ван Чуна (27—97) «Луньхэн» [889] была, несмотря на интересные мысли ее автора, а может быть, именно из-за этой ее ориги-

Собр; Lie поел и и о, откомментированные и растолкован- ные, конфуцианские каноны уже с эпохи Хань стали играть в Китае не голько роль священных книг, но и в сущности единственных книг, ИСТОЧНИКА мудрости на все случаи жизни. Все прочие сочинения трактаты философов, рассуждения политиков и министров, исторические хроники и своды и т. п. были отними' лишь второстепенными источниками более или менее цепных и полезных сведений, истолкованных опять-таки чаще всего в духе конфуцианства. Даже относительная цен- ность всех этих второстепенных сочинений стала со временем измеряться степенью соответствия их тем основным канонам, принципам и изречениям, которые были собраны в главных конфуцианских книгах⁸.

\ IM 111 II llll. им .., И»..». .......

м довольно нпруднитольиым. Это по значит, конечно,

ЧТО для непосвященных содержание этих книг было тайной

и семью печатями. Напротив, основные и наиболее важные Конфуцианские нормы поведения, принципы этики и даже н фечепин были широко известны массам. Их знали с детства, передавали из уст в уста. Они превратились в сокровища Народной мудрости, в бродячие афоризмы, в совершенно ба­нальные трюизмы. Это и понятно: ведь вся мудрость копфу-пп.шетва в свое время черпалась из народных обычаев и ГраДИЦИЙ. Конфуцианцы лишь четко и грамотно изложили ■i е эти нормы и принципы поведения, зафиксировали их на­вечно в письменной форме и уже в таком завершенном и строго фиксированном виде сделали достоянием широких масс. Массы же в свою очередь легко восприняли эту в об­щем-то соответствовавшую их древним традициям писаную норму.

Сила конфуцианства была в том, что оно сравнительно быстро и легко обращало в свою несложную по существу веру всех тех, кто входил в орбиту его влияния. Полуварварское население окраин или разнородное население лишь в пред-ханьское время освоенных «новых» районов страны довольно быстро, на протяжении нескольких поколений, «осваивало» основные этические и социально-политические конфуцианские нормы и воспринимало их, как свои. Этот процесс протекал сравнительно легко и безболезненно как правило потому, что у населения этих районов не было никакой достаточно хоро­шо разработанной концепции, которая могла бы противо­стоять конфуцианству.

Хорошо разработанная и умело приспособленная к уров­ню жизни общества, еще только-только выходящего из пер­вобытности, теория и практика конфуцианства (например, брлчно-семейные отношения) сравнительно быстро и легко воспринимались включенными в империю народами [623], которых спустя несколько веков уже нередко нельзя было отличить от «истинных» адептов конфуцианских традиций.

Но если основное содержание конфуцианских канонов и было в общих чертах известно в Китае почти всем, то

нальности, вне русла официальной пропаганды. Поэтому она была всегда малоизвестной и обычно замалчивалась. К слову сказать, такая позиция была настолько общепринятой уже в Хань, что даже сам Ван Чун в своей кпше писал, что конфуцианские сочинения — это совершенно особая кате­гория книг, плод труда «совершенномудрых», тогда как все остальные ра­боты простых смертных, в том числе и его собственная книга, являются простыми и обычными «рассуждениями» [105, 26]. Неудивительно поэтому, что и сочинения Ван Чуна, и труды ряда его предшественников, как Xvaub Тань, до недавнего времени были изучены еще сравнительно мало [653; 655; 656].

с Хань именно чтение и изучение классических каноном и w обычайиое уважение ко всем тем, кто был в состоянии чи­тать и понимать их, положили начало подлинному культу грамотности и образования.