Монастыри и экономика Китая

Структурная рыхлость, характерная для буддизма, как: религии, не придающей особого значения деяниям и борьбе в жизни, в обществе, не означала, однако, что монастыри и монахи вообще были равнодушны к жизненным благам. За многие столетня, проще.пине с первых шагов буддизма, само это учение и образ жизни его адептов сильно измени­лись, особенно и Китае. Да это и ееичтнеппо, если учесть, что монахи и церковь в целом иыпужлепы были приспосабли­ваться к новой обстановке. Если прежние бикшу были одеты­ми в лохмотья и скверно питавшимися за счет милостыни бродячими нищими, то теперь многие монахи стали жить в богатых монастырях, приносивших немалые доходы. Они стали много лучше питаться. В отдельных случаях (например, в скотоводческих районах Тибета и Монголии, где буддизм в специфической форме ламаизма распространился уже в конце средневековья) им было разрешено даже есть мясо — -только при условии, что животное не убивали специально для них. Для лечения было разрешено иногда пить вино. Что же касается одежд, то их теперь шили из красивых новых тканей, преимущественно из шелка. По традиции лишь резали ткани на полосы-куски, а потом уже из кусков кроили платье ⁴.

Д ревние бикшу не имели права прикасаться к деньгам и пользоваться богатыми вещами, драгоценностями. Теперь же монахи, правда, во имя прежде всего увеличения мона­стырских доходов, принимали бойкое участие в торговых опе­рациях и порой имели даже немалое личное имущество..

По свидетельству некоторых авторов, только торговля воску­рениями, благовониями и т. п. атрибутами культа в два свя­щенных буддийских дня — в новолуние и полнолуние — давала некоторым монастырям доходы, которых хватало на весь ме­сяц [87, 105]. А ведь этот вид доходов был одним из наиболее скромных среди прочих доходных статей монастырского хо­зяйства. За чтение сутр и совершение заупокойных служб и погребальных церемоний в монастыри стекалось немало денег, особенно от состоятельных людей. Кроме денег монахам и монастырям часто подносили дорогие дары. Крупные монастыри получали щедрые дары-дотации от императора или членов его семьи, богатых землевладельцев. Наконец, монастырям принадлежало немало земли, которая приобрета­лась за деньги или в форме дара, завещания [741, 126] и да­вала надежный постоянный доход.

В средневековом Китае, как и в Европе, монастырь, осо­бенно крупный, представлял собой большое и богатое по­местье, на землях которог,о нещадно эксплуатировался труд окрестных крестьян. Кроме пахотных земель, обрабатывав­шихся главным образом крестьянами, выплачивавшими ренту, в хозяйстве были обширные садовые участки с плодовыми деревьями, виноградниками, чайными плантациями, а также водяные мельницы, масловыжимальные прессы и т. п. [273, 261—273]. Многие текущие работы в хозяйстве выполнялись монахами и послушниками (после распространения учения секты «Чань» труд в общем и целом перестал считаться недо­стойным для монаха занятием), наиболее тяжелые — мона­стырскими рабами и низшими служками-кандидатами, вербо­вавшимися, как говорилось, из тех же окрестных крестьян, стремившихся найти в монастыре лучшие для себя условия жизни.

В условиях ослабления центральной власти и усиления феодально-сепаратистских тенденций в Китае в первые века распространения там буддизма монастыри именно благодаря своей экономической мощи приобретали также немалое поли­тическое влияние, а подчас становились и мощными военны­ми крепостями, под защиту которых охотно стекалось окрест­ное население. Постоянный приток средств и земель усиливал могущество старых и создавал базу для возникновения новых монастырей. Со временем это обогащение монастырей и угро­жающий рост их количества стали серьезной проблемой для страны.

В самом деле, налоговый иммунитет предоставлял мона­стырям такие льготы и преимущества, которые служили сильным магнитом для многих землевладельцев. Не только задавленные непосильными налогами мелкие крестьяне виде­ли в коммендации (отдаче земли монастырю и переходе под его покровительство) реальный выход из трудностей, но под­

час даже крупные землевладельцы, «сильные дома» шли на то, чтобы создать новый, «свой» монастырь и отдать ему свои земли, освободив их тем самым от налогов. Такого рода обогащение монастырей представляло реальную угрозу для государства, ибо большое число крестьянских хозяйств выхо­дило из-под сферы государственной юрисдикции, а вместе с ними из казны уплывали немалые деньги. Кроме того, эко­номическая мощь монастырей вела к их политической неза­висимости, позволяла им быть чем-то вроде «государства в государстве», живущего по своим законам. Это было осо­бенно нетерпимым в условиях Китая, где правитель и прави­тельство обычно всегда олицетворяли в своем лице все формы социального контроля и регулирования поведения подданных. Конечно, в ряде случаев правительство успешно вмешивалось во внутреннюю жизнь буддийской церкви (правительственны­ми указами назначались «епископы», чиновники принимали экзамены и выдавали дипломы монахам), однако этого было недостаточно. Влияние и могущество буддийской церкви, осо­бенно монастырей, явно не соответствовало тому положению, которое буддизм занимал в социальной и идеологической жизни страны. И со временем это становилось все более и бо­лее ощутимым [420].

Действительно, если в условиях ослабления политической власти, войн, междоусобиц II—VI вв. буддийские монастыри имели определенный резон для своего существования в каче­стве политически независимых, нейтральных и экономически стабильных единиц, служивших центром притяжения для жаждущего покоя населения, то с восстановлением в Китае централизованного правления в эпоху Тан положение стало меняться. Претензии монастырей на экономическую и поли­тическую независимость стали приходить в резкое несоот­ветствие с общей политикой конфуцианского танского пра­вительства.