Храмы предков

Алтари и храмы были обязательной принадлежностью каждой семьи. Даже самая бедная семья, не имевшая еще своего храма и бывшая, как правило, боковым ответвлением главной линии какого-либо родового культа, имела алтарь предков, располагавшийся на самом видном и почетном месте (в «красном углу») главной комнаты в доме. Другие же се­мьи, и особенно семьи, олицетворявшие главную линию родо­вого культа, обязательно имели специально выстроенные хра­мы предков, семейные и родовые (клановые).

Система таких храмов зависела от структуры семьи и кла­на. У группы родственных семей, чьи главы вели свое про­исхождение от общего прапрадеда, обычно существовал об­щий родовой храм. Этот храм соответствовал главной линии родового культа, хранителем которой выступал старший из этой группы родственников. Все остальные, боковые ветви, сразу же после своего отделения создавали собственные хра­мы, семейные. Таким образом, в каждый данный момент та­кая группа (клан) имела один общий главный родовой храм, генеалогическая линия предков в котором могла уходить далеко в прошлое и насчитывать десятки поколений, и серию семейных храмов. С течением времени родственные связи — особенно между представителями уже отдалившихся друг от друга боковых ветвей — ослабевали. Одни ветви хирели и гибли. Другие, напротив, богатели и, в свою очередь, превра­щались в могучие стволы, давая начало новым родовым культам.

При такой системе число семейных культов и семейных храмов предков значительно превышало число клановых культов и родовых храмов. Но роль семейных культов всегда была более ограниченной, чем клановых. Семейные ритуалы

особую роль в этом соцветии имен играло храмовое имя, т. е. то прозва­ние, которое умерший получал после смерти и которым он именовался во время ритуалов в храме предков. Это храмовое имя играло в истории Китая большую роль. Подавляющее большинство китайских правителей древности и императоров средневековья известны нам именно под их храмовыми именами.

были менее торжественными, жертвоприношения менее обиль­ными, общественные функции менее значимыми.

В рамках семьи все главные ее события: рождение сына,, брак, болезнь, смерть, получение ученой степени или долж­ности и т. п.— обычно сообщались главе семейного культа, чаше всего умершему прадеду, основателю боковой линии. С ним советовались, ему в дни семейных и всеобщих праздни­ков приносили положенные жертвы. В праздничные дни на семейном алтаре в храме или в доме таблички с именами умерших украшались разноцветными лентами, перед ними ставились свечи и курения, самая лучшая утварь для жерт­воприношений. Семейные предки играли огромную роль в жизни семьи. Без их согласия нельзя было решаться ни на одно серьезное дело. Однако нередко семья, даже разросшая­ся, состоявшая из нескольких десятков человек, долгое время ощущала себя неотъемлемой частью более крупного кланового, коллектива, возглавлявшегося носителем главной ветви родо­вого культа.

Родовой храм, символ кланового единства, обычно строил­ся неподалеку от дома главы клана. Сооружение такого хра­ма было чрезвычайно важным делом. Возводился храм на специальной храмовой земле, принадлежавшей формально всему клану. Нередко и строился он на общие средства: каж­дая семья, в зависимости от достатка, вносила свою лепту. Эти храмы представляли собой внушительные и солидные со­оружения, обнесенные прочной оградой и вмещающие подчас до 600—700 человек. Огражденный массивным кирпичным, забором, снабженный внутренним и внешним двориками, со­стоящий из нескольких храмовых и многочисленных подсоб­ных (кладовая для хранения жертвенной пищи, амбары и каморки для хранения ритуальной утвари и одежды, кухня и т. п.) помещений, такой родовой храм уже одним своим видом внушал трепет и почтение. Центральное здание бога­того родового храма имело несколько алтарей и террас. На главном, среднем, алтаре в центре размещались таблич­ки основателя рода и его ближайших потомков. Эти таблич­ки были окрашены в красный цвет и снабжены золочеными надписями с именами предков. Далее, по поколениям и стар­шинству располагались таблички остальных предков рода [87, 67].

Внутри храма находились столы для жертвоприношений и ритуальных пиршеств, курильницы, свечи, благопожелатель-ные надписи и т. п. В специальных шкафах храма размеща­лись важнейшие архивные документы, включающие генеало­гические таблицы, заповеди добродетельных предков, драго­ценные реликвии, описания деяний и краткие биографии наи­более выдающихся предков. При родовом храме существовали специальные храмовые земли, доходы с которых шли на нуж-

нутые на второй план и превратившиеся в своеобразные под­спудные силы мистическое и эмоциональное начала в человеке сыграли свою роль в успехах конфуцианства в Китае.

Каждый конфуцианский ритуал и обряд, будь то жертво­приношение предкам или Небу, брак, рождение, похороны, всегда был отмечен высоким эмоциональным, накалом, при­поднятой торжественностью. Этот накал не был вызван ни соответствующими проповедями, нп молитвами, ни вообще апелляцией к каким-то смутным и неясным чувствам и пере­живаниям в душе человека. Как правило, он создавался са­мой обстановкой, сопутствовавшей тому или иному ритуалу. Соответствующее убранство дома или храма, специально применявшаяся самая изысканная п богатая утварь и посуда, праздничные одежды, соответственная внутренняя подготов­ка самого человека (пост, воздержание, омовения и т. п.) — все это в своей совокупности создавало соответствующее ри­туалу настроение. Важностью и значением предстоящего события преисполнялись все его участники, начинавшие гото­виться к нему иногда задолго до его свершения. Торжествен­ность и пышность всех конфуцианских ритуалов старательно подчеркивалась также до мелочей разработанным церемо­ниалом, которому придавал столь большое значение еще сам КоифуЦЙЙ п который был впоследствии освящен авторитетом конфуцианских канонов, прежде всего «Лицзи».

²⁵ Когда в царстве Лу один из трех разделивших между собой власть сановников, Цзи, осмелился было использовать во время ритуального тан­ца восемь пар танцоров (а не четыре, как ему полагалось по рангу), Кон­фуций резко осудил это нарушение приличий и порядка [890, 41].

Огромную роль во всех ритуалах п обрядах конфуциан­ства играла музыка. Как отмечают некоторые специалисты, музыка в представлении ряда народов, в том числе и китай­ского, представляла собой магическую силу, воздействовав­шую как на человека, так и на природу [752, 68]. Музыка, му­зыканты с их инструментами, исполнение музыкальных мело­дий и ритмов были неотъемлемой частью всех ритуальных торжеств и в иньском, и в раннечжоуском Китае. Как сооб­щают источники, слепцы-музыканты еще в начале Чжоу обычно принимали участие во всех торжествах и были же­ланными гостями во дворце или в храме в дни праздников и обрядов [1040, IV, 2, V, № 280; 890, 349]. В случае особо важных церемоний, например государственных ритуалов в честь Неба, Земли или императорских предков, созывались целые группы музыкантов, игравших соответствующие случаю мелодии. Для исполнения обрядовых танцев приглашались также специальные танцоры. Количество музыкантов и тан­цоров, так же как и их репертуар, было, как и все связанное с ритуалами, строго фиксированы в соответствии с рангом организатора и значением обряда²⁵.

11*

163

Высокое значение музыкального и танцевального сопро­вождения обрядов и ритуалов было сохранено и даже еще усилено Конфуцием и конфуцианцами, которые ставили очень высоко роль музыки и ее облагораживающее влияние. Кон­фуций, как свидетельствуют источники, не только ценил, но и любил музыку, видя в ней средство достижения успокоен­ности, чувства радости и гармонии. Услышав как-то в цар­стве Цп прекрасные мелодии музыки Шао, философ был на­столько восхищен, что около трех месяцев находился под впечатлением этих замечательных звуков и «не находил вку­са» даже в мясе [890, 141].

Как считают специалисты, эстетическая теория музыки была очень тесно связана со всей этической системой Кон­фуция [510, 22]. Основы этой теории исходили все из того же характерного для древних китайцев представления о пяти первоэлементах и их роли в создании гармонии между чело­веком и природой. Пентатонный ряд китайской музыки соот­ветствовал этим пяти первоэлементам, что и рождало гармо­нию, способствовало созданию настроения, служило для вы­ражения определенных мыслей и чувств [501, 52—59; 808, 39]²⁶. Музыка в ритуальной церемонии всегда была строго определенной, соответствовавшей именно данному случаю и предназначавшейся именно для него.

Как и везде в мире, музыка в Китае делилась на жанры, причем еще Конфуций очень почитал музыку «серьезную», т. е. благонравную и возвышенную, рождающую высокие и благородные чувства, и презирал «легкую», называя ее легко­мысленной и развратной. Вследствие этих своих строгих сим­патий и антипатий философ потратил немало усилий для то­го, чтобы должным образом «отрегулировать» музыку. Прак­тически это нашло выражение в том, чтобы по возможности вытравить, вывести из употребления все «легкомысленные» мелодии и ритмы, наполнить все употребляемые при ритуа­лах музыкальные произведения соответствующим случаю со­держанием, а также установить, когда, кому и на каких ин­струментах играть [890, 70, 73; 890, 164, 379].

²⁶ Подробней о китайской музыке см.: 173; 1047. Следует заметить, что китайская музыка с ее пентатонным рядом и очень своеобразным ритмом, иногда фактически вытесняющим мелодию, сильно отлична от европейской н на впервые слушающего ее производит весьма непривычное впечатление. Однако все в конечном счете зависит от привычки и принятых условно­стей. Специалисты не раз отмечали, что и неподготовленный слушатель-ки­таец точно с таким же чувством недоумения, раздражения и плохо скры­ваемой насмешки относится, например, к условности оперных арий евро­пейских певцов. R целом же музыка в Китае с глубокой древности всегда играла роль, примерно аналогичную той, что она играла в духовной и светской жизни других народов.

Наряду с музыкой во время всех важнейших ритуальных празднеств обязательно исполнялись песни и танцы, иногда

даже целые обрядовые действа, представления. Таким пред­ставлением был, в частности, наиболее известный в древно­сти танец у, посвященный легендарному У-вану, победивше­му Инь. Этот танец исполнялся в императорском храме и представлял собой пантомиму, изображавшую ход этой вели­кой битвы. Многие другие танцевальные обряды, как и та­нец у, посвящались пояснению смысла или происхождения того или иного ритуала и своими корнями восходили к древ­ним шаманским магическим пляскам.

Разумеется, все эти танцы в конфуцианских ритуалах уже очень сильно отличались от их ранних прототипов. Они не сопровождались ни исступленными выкриками, ни магически­ми заклинаниями. В соответствии со строго разработанным ритуалом они служили для того, чтобы, как и музыка, под­черкнуть величие и торжественность обряда. Время от време­ни в зависимости от потребности могли создаваться и новые танцы. Так например, когда умер отличавшийся добродете­лями ханьский Вэнь-ди, восшедший на престол сын покой­ного приказал построить в областных центрах империи спе­циальные храмы в честь Вэнь-ди и, не удовлетворяясь обыч­ными музыкальными произведениями, сочинить новый танец-пантомиму, восхваляющий добродетели покойного императора [934, гл. 10, 185].

Музыка, танец, пантомима и церемониал всегда играли огромную роль в ритуальных обрядах и культах в Китае, причем эта роль была тем большей, чем па более высоком уровне совершались ритуалы. Свое наивысшее воплощение все конфуцианские обряды и сопровождавшие их церемонии на­ходили при жертвоприношениях и ритуалах в императорском храме, когда главным субъектом ритуальных отправлений был сам первосвященник-император. Уже начиная с Хань в императорском храмовом комплексе Мин-тан сложилась строго фиксированная практика годового круга жертвоприно­шений и обрядов. Ежемесячно по строгому расписанию, за неукоснительным соблюдением которого всегда следили выс­шие чиновники и министры церемоний, в этом храме совер­шались торжественные жертвоприношения в честь Неба и Земли, духов и предков. С соблюдением положенных ритуа­лов и жертв отмечались дни наступления весны, лета, осени и зимы, совершались даже обряды изгнания демонов и пан­томимы, призванные вызвать дождь. Все эти ритуалы и обря­ды, совершавшиеся в разных залах и на разных участках территории храмового комплекса самим императором и дру­гими служителями культа, имели очень важное значение [674, 54—61; 710]. История их уходит в прошлое, но фиксиро­ванные в Хань способы и порядок отправления этих ритуа­лов были в значительной мере созданы под влиянием конфу­цианства.

Итак, конфуцианство сыграло огромную роль в становле­нии и консервации на долгие века очень многих из тех древ­них обрядов, ритуалов, культов и элементов церемониала, этики, которые существовали еще в древности. Разумеется, не следует думать, что Конфуций и его ученики действитель­но только «передавали», но не «создавали» [341, 398]. Все из­ложенное выше свидетельствует о том, что конфуцианство проделало гигантскую работу по трансформации древних тра­диции и институтов и приспособлению их к условиям разви­того общественного организма [1046,8]. Однако этот процесс шел медленно, с постоянными реверансами в сторону древних традиций. И если даже менялось многое по существу, то всего меньше и неохотней менялась форма, которая с течением веков все более очевидно превращалась в твердую и заско­рузлую догму.

Глава третья

КОНФУЦИАНСТВО - ОФИЦИАЛЬНАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИДЕОЛОГИЯ

Успех к конфуцианству пришел далеко не сразу. Сам Кон­фуций умер, не добившись признания современников, и мно­гие специалисты считают, что это один из наиболее ярких примеров столь типичной для мировой истории большой раз­ницы между признанием современников и действительной исторической ролью того или иного деятеля. Нелегко было и ученикам философа. Те из них, которые получали место у руля правления, не могли, как правило, последовательно про­водить в жизнь идеи Конфуция и подчас заслуживали суро­вые отповеди и даже проклятия учителя (как это было, в частности, с Цю). Остальные' избирали менее быстрый, но более надежный путь: они превращались в учителей, распро­странявших учение Конфуция. Из поколения в поколение мно­гие последователи Конфуция трудились на ниве народного просвещения, сея, как они полагали, «разумное, доброе, веч­ное». Два основных обстоятельства способствовали их успеху на этом пути.

Во-первых, учение Конфуция в основе своей базировалось на древних традициях, на привычных нормах этики и культа, столь близких уму и сердцу выраставших в патриархально-клановой среде китайцев. В условиях эпохи Чжаньго, когда в древнем Китае соперничали представители различных фило­софских школ и идеологических течений конфуцианство по своему значению и влиянию в обществе всегда было учением номер один. Апеллируя к самым отзывчивым струнам души «истинного» китайца, конфуцианцы завоевывали его доверие

¹ Как известно, в период Чжаньго существовали и развивались ле-гизм, даосизм, моизм и некоторые другие философские и общественно-по­литические течения. Не случайно этот период китайской истории, до Цинь, получил впоследствии славу эпохи свободы и борьбы мнений («пусть рас­цветают все цветы!»). Подробней об этих учениях см. в сводных работах: 8; 28; 51; 193; 292; 330; 402; 414, т. I; 415; 568; 731; 856; 894; 896; 971; 975; 1044; 1054.

главным образом тем, что они выступали за консервативный традиционализм, за возврат к «доброму старому времени», когда и налогов было меньше, и чиновники были справедли­вей, и правители мудрее. Вместе с тем конфуцианское учение привлекало людей своим культом этического начала, пропо­ведью повиновения старшим, прежде всего умершим предкам, чья воля должна была быть священной для потомков и чьи установления не должны были (вопреки тому, что происхо­дило на самом деле) меняться.

При этом, хотя конфуцианцы строили свое учение в основ­ном на базе древних обрядов, ритуалов, культа и этики, имев­ших отношение прежде всего к верхнему пласту религиозных верований Чжоу, они не забывали распространить сделанные ими выводы и правила на всех. Благодаря' их стараниям до того практиковавшийся по преимуществу среди знати культ предков стал основой основ религиозно-этических норм среди всего народа, прежде всего среди крестьянства. После того как культ предков в среде крестьян оттеснил на второй план все прочие религиозные верования, принадлежавшие в основ­ном к низшему пласту религиозных представлений Чжоу (магия, суеверия и т. п.), фундамент для успеха конфуциан­ства в Китае был в ОСНОВНОМ заложен.

Вторым важнейшим обстоятельством, способствовавшим успешному развитию и распространению конфуцианских идей, было то, что конфуцианцы уделили очень большое внимание обработке и интерпретации древних сочинений, которые ис­пользовались ими в процессе обучения и воспитания подрас­тающих поколений. Решающий вклад в это дело был сделан еще самим Конфуцием. Немало времени и усилий потратил он на то, чтобы собрать и отредактировать древнейшие сбор­ники стихов и исторических преданий, летописи и хроники, которые существовали до него и находились при дворах пра­вителей различных царств чжоуского Китая. Это была нелег­кая задача. Достаточно напомнить, что 305 имеющихся ныне стихов и песен «Шицзин» были отобраны из более 3 тыс. ана­логичных сочинений [934, гл. 47, 656; 153, 43—44]. Насколько можно судить по результатам, основной тенденцией отбора народных песен и придворных гимнов было стремление не только выбрать все наиболее лучшее, важное, типичное, но и сохранить, даже усилить назидательную силу, нравственное (разумеется, с позиций основных принципов Конфуция и кон­фуцианства) воздействие собранного материала путем соот­ветствующего редактирования.

Отобранные и отредактированные Конфуцием сочинения, так же как и написанные его учениками и последователями сборники важнейших мыслей и изречений Конфуция, одоб­рявшихся им правил и норм, со временем оказались чрезвы­чайно сильным и могучим орудием в руках конфуцианцев.

Все эти сочинения, впоследствии составившие знаменитые 13 классических конфуцианских канонов, были уже с древ­ности своего рода Библией китайцев. Вошедшие в эти книги назидания, сентенции, парадоксы, поучительные рассказы о добродетельных предках и героях и не менее поучительные и назидательные разоблачения «недобродетельных» проступ­ков долгие века служили наглядной и неопровержимой иллю­страцией основных догм и принципов конфуцианства. Если же учесть, что именно в этих отобранных конфуцианцами сочинениях были собраны и заботливо обработаны почти все из сохранившихся к началу нашей эры сведений о наиболее древних (до Конфуция) нюхах китайской истории, то ока­жется, что об этих эпохах китайцы последующих поколений узнавали в основном именно из конфуцианских канонов. Чи­тая «Шуцзин», «Шицзин», «Чуньцю», поколения китайцев знакомились с конфуцианской интерпретацией древнейшей истории и исторического процесса. Таким образом, само чте­ние и изучение большинства наиболее важных и содержа­тельных древних сочинений стало как бы агитацией за кон­фуцианство, за его трактовку исторического процесса и соци­ально-этических ценностей, его систему мышления.

Уже во времена Мэн-цзы, на рубеже IV—III вв. до н. э., учение Конфуция пользовалось значительно большим влия­нием, чем при жизни его основателя. Сам Мэн-цзы, как об этом можно судить по материалам носящего его имя трак­тата, ПрОПОВеДОВаЛ доктрину КОНфуЦИЯ современным ему

правителям. Некоторые из них внимали ему и даже исполь­зовали кое-что из конфуцианских политических и социальных принципов в своей практической деятельности. И все же о сколько-нибудь значительных реформах общества на пред­ложенных конфуцианством началах говорить еще рано. Ко­нечно, в области культов, ритуалов и этики, в распростране­нии культа предков конфуцианцы к этому времени уже до­стигли многого. Однако принципы социальной этики и поли­тики конфуцианства, т. е. предлагавшиеся конфуцианством методы управления страной, в то время еще не получили признания. На пути к этому стояли пользовавшиеся очень большим влиянием легисты.

Конфуцианство и легизм

Учение законников-легистов (фа-цзя) и роль, сыгранная ими в истории Китая, в последнее время привлекают к себе пристальное внимание специалистов (101; 102; 124; 486; 746]. В опубликованной недавно на эту тему серии статей Г. Крила убедительно показано, как учение легистов повлияло на ста­новление форм социальной организации и администрации в конце Чжоу [318; 320—322].

к;¹.»

Легисты были главной силой, противостоявшей конфу­цианству именно в сфере социальной политики и этики, т. е. в том, что составляло существо учения Конфуция. Доктрины легизма, его теория и практика в ряде важнейших пунктов были кардинально противоположны тому, что предлагали конфуцианцы. Говоря в самом общем плане, легисты в поли­тике и этике были прежде всего реалистами.""Если у конфу­цианцев, во всяком случае вначале, теория стояла как бы над практикой, а политика считалась производным от морали (как считают некоторые, характерным для конфуцианцев было «создать модель» и следовать ей) [801, 9], то для леги-стов практика и потребности конкретного развития стояли на первом плане. Это определило и многие другие различия. Так, в отличие от конфуцианства, у теории легизма не было единого признанного творца, патриарха-пророка. Среди тех, кто внес наибольший вклад в развитие этого учения, были по преимуществу политики-практики, министры и реформаторы, действовавшие в различных царствах древнего Китая с VII по III в. до н. э. — Гуань Чжун, Цзы Чань, Шэнь Бу-хай, Шан Ян, Ли Куй, У Ци, Хань Фэй-цзы, Ли Сы. Деятельность каждого из них развивалась примерно в одинаковом направ­лении — в сторону усиления центральной власти, увеличения авторитета закона, могущества правителя и его министров, силы административно-бюрократического аппарата.